Историко-критическое введение в философию мифологии. Ф. Й. В. Шеллинг.

Первая лекция.

Название и предмет курса лекций.- Порядок изложения.- Первый способ

объяснения: мифология — это поэзия (мифологии не присуща истина). Изложение

и критика такого взгляда.- Обсуждение одного места у Геродота (II, 53), из

которого вытекает отношение греческой мифологии к поэзии.- Отношение иных

мифологий, особливо индийской, к поэзии.

Господа! Вы по праву ждете, что я первым делом дам объяснения, относящиеся

к названию моего курса лекций,- не потому, что оно ново, и не потому, что

его невозможно встретить в прежних списках курсов, читаемых в немецких

университетах. Ведь что касается этого последнего обстоятельства, то, если

основывать свои возражения на нем, весьма кстати окажется достохвальная

свобода нашей высшей школы — она не ограничивает наставников определенным

кругом признанных в былые времена, традиционных дисциплин, но дозволяет им

распространять свои знания на новые области, привлекать и разрабатывать в

избираемых по своему усмотрению курсах лекций предметы, прежде остававшиеся

неведомыми их науке; при этом редко бывает так, чтобы предметы такие не

были подняты до высшего значения, чтобы сама наука не была расширена в

каком-либо смысле. Во всяком случае такая свобода позволяет придать

научному духу не просто всеобщие, разнообразные, но также и более глубокие

импульсы — более глубокие, нежели в тех школах, где читают лишь

предписанное и слушают лишь необходимое, установленное законом. Ибо если

при преподавании науки, которая с давних времен пользуется всеобщим

признанием, обычно излагают ее материал как результат и не показывают

слушателям способ, каким он был получен, то при изложении новой дисциплины

слушатели сами призваны быть свидетелями того, как она возникает, как

научный дух овладевает своим предметом и не столько понуждает, сколько

терпеливо побуждает его открыть спрятанные в нем, запечатленные пока

источники познания. Ибо наше стремление к познанию предмета никогда не

должно заключаться (все еще приходится повторять это!) в намерении внести

что-либо в сам предмет, но лишь в побуждении к тому, чтобы предмет сам дал

нам познать себя, и вполне может случиться так, что наблюдение над тем, как

вследствие научного умения раскрывается перед нами строптивый предмет,

скорее воспитает в свидетеле этого способность деятельно участвовать в

поступательном развитии науки, нежели любое знание одних только готовых

результатов.

И точно так же мы не были бы обязаны давать предварительные разъяснения,

если бы нам, например, сказали, что трудно найти вещи, столь чуждые и

раздельные, как философия и мифология; ведь именно в этом самом

обстоятельстве и может заключаться требование сблизить подобные вещи, ибо

мы живем в такое время, когда самые отдаленные предметы приходят в науке в

соприкосновение, и, быть может, в прежние времена живое чувство внутреннего

единства и родства всех наук никогда не было распространено столь

повсеместно и всеобще.

Однако есть причина, по которой необходимо дать предварительные пояснения;

ведь название курса, «Философия мифологии», напоминает о подобных же —

«Философия языка», «Философия природы» и т. п., так что мифология тем самым

притязает на положение, которое до сих пор представляется неоправданным для

нее: чем выше положение, тем более глубокого обоснования оно требует. Нам

недостаточно сказать, что оно обосновано высшим взглядом на вещи, потому

что таким предикатом ровно ничего не доказывается и даже ничего не

высказывается. Взгляд должен сообразовываться с природой предметов, а не

наоборот. Нигде не сказано, что все должно получать философское

объяснение,- если можно обойтись меньшими средствами, излишне призывать на

помощь философию, в отношении которой надо принять горациевское правило:

Так и в отношении мифологии нам следует испробовать, не допускает ли она

более скромный взгляд, нежели тот, что выражается названием «Философия

мифологии». Сначала надо продемонстрировать, что все прочие, более близкие

способы рассмотрения невозможны, а такой способ единственно возможен; вот

тогда мы вправе считать его обоснованным.

Подобной же цели мы достигнем не просто случайным образом, перечисляя

способы,- нет, мы нуждаемся в разворачивании, развитии, которое охватит не

только все реально выдвинутые взгляды, но и все те, какие вообще можно

выдвинуть; мы нуждаемся в разворачивании, самый метод которого

воспрепятствует тому, чтобы хотя один мыслимый взгляд был пропущен. Такой

метод может быть лишь методом восхождения, а именно, исходя из первого

возможного взгляда, мы, снимая его, переходим ко второму и так, снимая

предшествующий, всякий раз закладываем основу последующего — до тех пор,

пока не достигнем того, для которого уже не будет последующего, каким он

мог бы быть снят,- таковой взгляд и будет не просто могущий быть истинным,

но он явится в качестве необходимо истинного.

Следовать такому методу одновременно значило бы пройти всеми ступенями

философского исследования мифологии, потому что философское исследование —

это, вообще говоря, всякое такое, которое поднимается над простым фактом,

т. е. в данном случае над существованием мифологии, и задается вопросом о

природе, о сущности мифологии, тогда как просто ученое, или историческое,

исследование довольствуется тем, что констатирует данные мифологии. Задача

этого последнего исследования состоит в том, чтобы подтвердить наличие

данных фактов (заключающихся здесь в представлениях) теми средствами, какие

находятся в его распоряжении,- в виде реально существующих либо в противном

случае исторически засвидетельствованных действий и обрядов, немых

памятников (храмов, статуй) или говорящих источников — письменных

документов, которые либо сами вращаются в кругу названных представлений,

либо же являют их наличие.

Философ не будет непосредственно вторгаться в эти дела исторического

исследования и, напротив, будет предполагать, что в главном и основном

задачи такого исследования выполнены, в самом крайнем случае он займется

этими делами, если окажется, что исследователи древности не должным образом

выполняли свою задачу или не довели свое дело до конца.

Кстати говоря, пройти всеми возможными, различными взглядами — значит

обрести еще одно преимущество. Ведь и исследование мифологии должно было

пережить ученические годы, оно лишь последовательно, шаг за шагом

расширялось, и лишь постепенно перед исследователем, одна за другой,

выступали различные стороны предмета. Даже и то обстоятельство, что мы

говорим не о мифологии такой-то и такой-то, но о мифологии вообще, о

мифологии как всеобщем явлении, предполагает не просто знание разных

мифологий (знание, приобретавшееся медленно и постепенно) , но и уже

усвоенный вывод о том, что всякой мифологии присуще нечто общее, в чем все

они согласуются между собою. И так, коль скоро мимо нас пройдут различные

взгляды на предмет, нам явятся, одна за другой, и все стороны предмета, так

что, собственно говоря, мы лишь в самом конце будем знать, что такое

мифология, ибо ведь понятие, из которого мы исходим, естественно, поначалу

будет лишь внешним и чисто номинальным.

Далее, чтобы заранее договориться между собой, нужно заметить, что

мифология мыслится как целое и мы задаемся вопросом о природе этого целого

(т. е. начинаем не с отдельных представлений), поэтому нам повсюду важно

пра-вещество. Само слово, как известно, пришло к нам от греков; греки

разумели под ним, в самом широком смысле, целое, образованное характерными

для них сказаниями и повествованиями, в главном и основном выходящими за

пределы исторического времени. Однако в этом целом различают две весьма

различные составные части. Дело в том, что некоторые сказания хотя и

выходят за пределы исторического времени, но застревают в доисторическом,

т. е. содержат деяния и события человеческого племени, хотя и наделенного

более высокими силами и природой. А кроме этого к мифологии причисляют и

все то, что, очевидно, является поэзией — выведенной из мифологии и

опирающейся на нее. Однако само ядро, вокруг какого оседает все подобное,

само правещество, состоит из событий и происшествий, которые принадлежат

совсем иному порядку вещей, нежели историческому, нежели даже

человеческому; герои этих событий — Боги, некоторое, как представляется,

неопределенное множество почитаемых в религии личностей, составляющих

особый мир, который хотя и находится в многообразных отношениях с обычным

порядком вещей, с человеческим существованием, однако сущностно обособлен

от него,- это мир Богов. Если подчеркивать, что таких почитаемых религией

существ много, то мифология выступает как политеизм, и этот момент, который

первым делом бросается в глаза, мы назовем политеистическим. В силу

сказанного мифология — это, в общем, учение о Богах.

Однако все личности мыслятся здесь в известных естественных и исторических

отношениях друг к другу. Кронос — сын Урана — это естественное отношение;

когда же он оскопляет отца и лишает его мирового господства, это

историческое отношение. Поскольку, однако, естественные отношения — это

тоже исторические отношения в более широком смысле слова, то достаточно

будет назвать такой момент историческим.

При этом надо, однако, напомнить, что Боги отнюдь не наличествуют

абстрактно — вне своих исторических связей; это мифологические Боги, и,

следовательно, они по своей природе, с самого начала,- исторические

существа. Поэтому полное понятие мифологии состоит в том, что это не только

учение о Богах, но и история Богов, или, как это называется по-гречески,

где подчеркнут лишь естественный момент, теогония.

Такое своеобразное целое человеческих представлений предстоит нам — мы же

должны найти и указанным способом изыскать и обосновать его подлинную

природу. Коль скоро мы должны исходить при этом из первого же возможного

способа рассмотрения, то мы не можем не вернуться к первому впечатлению,

какое производит внутри нас мифология в целом,- ведь с чем более низкой

ступени мы начнем, тем увереннее можем быть, что не исключили с самого же

начала какой-либо возможный взгляд.

Итак, чтобы, как говорится, начать с порога, перенесемся мысленно на место

такого человека, который никогда ничего не слышал о мифологии и которому

надо преподать теперь, впервые, определенный раздел греческой теогонии или

всю ее в целом. Зададимся теперь вопросом: что же ощутит он? Бесспорно, он

так или иначе будет изумлен и не преминет выразить это изумление в виде

вопросов вроде следующего: как это понимать? что это значит? как это так

получается? Вы видите — три вопроса, и один без запинки переходит в другой,

и в сущности все это один вопрос. Сначала он спрашивает, требуя, чтобы ему

сказали, как смотреть на все это; ну и конечно, он не может хотеть понимать

мифологию иначе, нежели в том смысле, в каком она разумелась изначально, в

каком она, стало быть, сложилась. Второй вопрос (что это значит?) — это

вопрос о значении, о значении изначальном; следовательно, и ответ должен

быть дан такой, чтобы мифология действительно могла возникать именно с

таким смыслом. Взгляд направлен на значение, а за этим непременно следует

объяснение, которое сообразуется с возникновением; и если, скажем, нам,

чтобы мифология возникала, т. е. чтобы мы могли приписать ей известные

значения в качестве изначальных, потребовались бы такие предпосылки,

которые были бы, как оказывалось бы, невозможны, то вместе с этим рухнуло

бы и объяснение, а вместе с объяснением и соответствующий взгляд на

мифологию.

Право же, не много надо, чтобы знать, что любое исследование, выходящее за

пределы простого факта и тем самым в каком-то отношении философское, всегда

начинается с вопроса о значении.

Наша первейшая задача заключается в том, чтобы обосновать способ

рассмотрения, какой выражен в названии курса, путем вычленения и снятия

всего иного, стало быть, негативно, потому что позитивным итогом может быть

лишь сама заявленная дисциплина. Мы же только что видели, что простой

взгляд сам по себе ничто, т. е. сам по себе он не допускает никакой своей

оценки, а оценивается лишь через связанное с ним или отвечающее ему

объяснение. Чтобы объяснять, неизбежно приходится принимать известные

предпосылки — они неизбежно случайны, а потому судить о них можно

независимо от философии. Занятие подобной критики — а она вовсе не влечет

за собой предписанный философией, так сказать, продиктованный ею взгляд — в

том, чтобы так сопоставить предпосылки каждого