что Ной был человек стойкий и «без премены»,

как превосходно переводит Лютер, т. е. он не склонялся ко второму Богу в те

времена. Итак, соблазны политеизма приводят ко всемирному потопу. А каков

же итог? Что — все люди были истреблены и исчезли с лица Земли? Отнюдь нет.

Бог в конце концов и сам видит, что «помышление сердца человеческого — зло

or юности его» (Быт. 8, 21), ср. 6, 5; «от юности» — простое выражение

естественной, неодолимой склонности, и, именно по этой причине, решая не

поражать больше всего живущего, он сам признает, что человеческий род

нельзя было удержать от перехода к политеизму. Итак, в самом повествовании

Моисея потоп в конце концов, по своему результату,- это лишь граница двух

эпох, эпохи рода человеческого, сверхчеловечески могучего, и эпохи рода

совсем человеческого, повернувшегося в сторону всего человеческого и именно

оттого предающегося политеизму.

Сопоставим теперь повествование Моисеево с подобными же преданиями иных

народов! Если посмотреть, какие божества эти предания связывают с

истребляющим жизнь потопом, то это исключительно более поздние божества.

Так, согласно одному из преданий, потоп совершается во времена Кроноса,

заступившего в греческой мифологии место первозданного Бога, Урана. А в

сирийском Гиераполисе неподалеку от Евфрата, согласно подробному рассказу

Лукиана, находится храм, где всем показывали провал, в какой сошли воды

потопа,- этот храм был посвящен Деркето, сирийской Богине — первому

почитавшемуся среди множества имен женскому божеству, которым (как мы

увидим в дальнейшем) повсеместно опосредовался переход от первого ко

второму Богу, т. е. к настоящему многобожию. Если взвесить все это и, кроме

того, знать, какую роль играет вода во всех переходах от одного

господствующего принципа к другому — не только в естественной истории, но и

в мифологии (в Вавилоне из Евфрата выходит Оаннес, учащий человеческому

закону),- то распознаем в Ноевом потопе (даже признавая его материально

совершавшимся явлением) лишь природный знак великого поворотного пункта в

мифологии, за которым последовали — сам неудержимый переход, смешение

языка, многобожие с различными учениями о Богах, разделение человечества на

народы и государства: очевидно, что начала и побеги всего этого были

захвачены с собою еще из прежнего, допотопного времени, коль скоро уже в

первые века после потопа вся Передняя Азия была густо заселена людьми, не

только кочевниками, но и народами, объединившимися в государства, и коль

скоро уже во времена Авраама Вавилон был царством, на побережье

Средиземного моря обосновались торговцы-финикийцы, в Египте существовало

монархическое государство со всеми институциями такового и повсюду уже

возникли более или менее развитые мифологии.

Иное указание на это значение потопа как перехода к неодолимо наступающей

власти второго Бога содержит другая черта Моисеева повествования, согласно

которому Ной после потопа стал земледельцем и виноградарем (Быт. 9, 20). В

чем важность этого указания, покажет дальнейшее. До многобожия древнейшие

люди вели кочевой образ жизни. Ведь и для самых отдаленных потомков

наидревнейшего человеческого рода религиозным законом оставалось — не

возделывать землю, не насаждать виноградники. Это показывает пример

рехавитов, о которых рассказывает пророк Иеремия, ставя их своему народу в

образец постоянства, верности религии отцов; по рассказу пророка, он ставит

перед ними полные чаши вина, но те отвечают: «Мы вина не пьем; потому что

Ионадав, сын Рехава, отец наш, дал нам заповедь, сказав: «не пейте вина ни

вы, ни дети ваши, вовеки; и домов не стройте, и семян не сейте, и

виноградников не разводите, и не имейте их, но живите в шатрах во все дни

жизни вашей, чтобы вам долгое время прожить на той земле, где вы

странниками»» (Иер. 35, 6-7). Вы видите: это племя не принадлежало к

израильтянам, но во времена Навуходоносора поднялось в эту землю и,

отступая перед войском халдеев и сирийцев, заняло Иерусалим и осталось там,

это племя считает, что строить дома, т. е. селиться в прочных жилищах,

сеять семена, разводить виноградники искони воспрещено ему. Они говорят —

мы не пьем вина, ни мы, ни наши отцы, ни сыновья наши, ни дочери наши, и мы

не строим домов для жительства нашего, и у нас нет ни виноградников, ни

полей, а живем в шатрах (Иер. 35, 8-9); для них религией остается

воздерживаться от всего того, что греческая мифология славит по

преимуществу как дары второго Бога. Отсюда неимоверная долговечность

подобных племен — ведь еще во времена Нибура поблизости от Иерусалима жило

такое кочевое, верное этому закону племя, по всей вероятности потомки тех

самых рехавитов. То, что рассказал я о рехавитах, Диодор Сицилийский

рассказывает об арабском племени катафаров — они не сеют, не разводят

виноградников, не живут в домах. Если, следовательно, Ной после потопа

возделывает землю и насаждает виноградники, то это значит, что его тем

самым называют родоначальником нового племени людей — племени, которое уже

не живет в шатрах, но основывает поселения, возделывает землю, распадается

на народы, но именно поэтому не может не впасть в политеизм, неизбежный и

неудержимый.

Если теперь подвести итог всем изложенным фактам, то он будет таким: лишь

во втором, отмеченном именем Еноса человеческом роде отличают как такового

истинного Бога, т. е. постоянно единого и вечного,- его отличают от

первоначального Бога, который становится для сознания относительно-единым и

лишь преходяще-вечным; между тем созревает плод политеизма, человеческий

род не может по-прежнему оставаться сопряженным с первым Богом, который не

был ложным, но не был и безусловно истинным, не был Богом в его истине,-

надо освободиться от этого Бога, чтобы прийти к поклонению Богу в его

истине. Освободиться же можно лишь посредством второго Бога. В этом

отношении политеизм совершенно неизбежен, кризис же, вследствие которого

политеизм допущен и с которого начинается новый ряд развитии,- это и есть

всемирный потоп; лишь с этого момента обретается и отличение, и почитание

истинного Бога, что началось с Еноса, и обретается откровение, ведь оно и

может быть лишь откровением истинного Бога — откровением не человечеству

вообще, потому что таковое исчезло с лица Земли и распалось, и не народу

(прошу это заметить!), потому что все, что называется народом, уже

предалось политеизму,- нет, знание истинного Бога сохранилось лишь у

одного-единственного рода — такого, который остался вне народов. Ибо

человечество не просто разделилось на народы — оно разделилось на народы и

не-народы, хотя конечно же последние — отнюдь не то же самое, что вполне

гомогенное человечество; когда молоко свертывается, то не свернувшаяся

часть — это все равно не молоко. Особенностью названного рода и оказывается

то самое, что он не обратился в «часть», а тогда Бог, которого они

держались, стал их Богом. Когда отдельные народы как таковые вычленились из

человечества, для оставшихся умножилась притягательная сила чисто

натуральных, племенных отношений — эти отношения лишь теперь приобретают

энергию отъединения, тогда как сознанию племенных отношений до этого было

присуще значение сохранения связи каждого рода с целым, с совокупным

человечеством. Итак, истинная религия, равно как и откровение, обретается

не в человечестве и не в народе, но в таком роде, который остается в

стороне от путей народов и продолжает веровать в свою связанность с Богом

первоначальных времен. Родом этим был пошедший от Сима, сына Ноева, род

потомков Авраама; этот род противопоставляет себя народам вообще, с

которыми для него нерасторжимо связано побочное представление о

приверженцах иных Богов. Это понятие отнюдь не привязано к какому-то одному

слову, ибо там, где в наших переводах стоит слово «язычники», в еврейском

употреблены слова, которые означают просто «народы», ибо даже между словами

«ammim» и «gojim» нет в этом отношении никакого различия, как думают многие

из тех, кто знает, что современные евреи называют словом «gojim» все

нееврейские народы, прежде всего христианские. Древнееврейские писатели не

делают такого различия и даже свой собственный народ (а Израиль позднее сам

стал народом) иногда тоже называют goj. Связь понятий «политеизм» и

«народы» — мы лишь касались этой связи, теперь же я заявляю о ней как

последнем и окончательном подтверждении нашего взгляда на политеизм как

орудие разделения народов,- связь этих понятий столь глубоко запечатлелась

с самого начала в памяти этого рода, что он, даже давным-давно

превратившись в народ, продолжает называть приверженцев ложных Богов

«народами» попросту и без всякого уточнения,- словоупотребление,

характерное и для Нового завета, где язычников по-прежнему именуют

«народами» (e J n h ). Среди царей, на которых нападает со своими

сородичами Авраам, разбивая их наголову, среди всех прочих, кто

характеризуется названием своего народа или страны, упомянут и такой, кто

назван именем собственным, но при этом характеризуется лишь как царь

народов, т. е. языческий царь вообще. Итак, самих себя потомки Авраама

рассматривали не как принадлежащих к народу, рассматривали как не-народ, и

именно это и означает слово «евреи». Когда Авраам ведет войны с царями

народов, он впервые, по противоположности им, назван Haibri (ибри). И

позднее, за вычетом поэтического стиля, слово «евреи» прилагается к

израильтянам лишь по контрасту с народами. Итак, представляется, что само

имя должно было выражать отличие от народов. И Книга Бытия включает в свой

генеалогический перечень некоего Евера (10, 24; 11, 16), от которого в

шестом поколении будто бы происходит Авраам. Теперь все убеждены, что этот

Евер сам обязан своим существованием «евреям», как Дор и Ион греческих

сказаний — дорийцам и ионийцам. Ведь в этой же самой генеалогии названия

стран превращены в личные имена; так, к примеру, говорится: «Сыны Хама: Хуш

[Эфиопия], Мицраим [Египет] […] » (10, 6), а о Ханаане сказано: «От

Ханаана родились: Сидон, первенец его […]» (10, 15), но ведь Сидон — это

название известного города. Сейчас было бы неуместно суеверно почитать

букву. Название «евреев» невозможно возводить к случайному существованию

некоего Евера среди их пращуров, потому что такая генеалогия вовсе не

выражает противоположности «народам», как не выражает ее и то, что они

-«пришли из-за Евфрата». По форме это название — название народа, потому

что коль скоро появились народы, то и потомки Авраама стали как бы народом

в том же ряду, не будучи таковым по внутреннему существу; однако понятие,

вполне отвечающее, конгруэнтное постоянному употреблению названия по

контрасту с народами, возникает лишь тогда, когда его выводят из

соответствующего глагола, а этот глагол означает не просто «переходить»

(например, через реку), но и «проходить каким-то местом или местностью», он

вообще значит «проходить мимо». «Авраам Еврей» -это значит принадлежащий к

проходящим мимо, не связанным с постоянным местожительством, к кочевникам,

и сам праотец в Ханаане, «земле странствования отца своего», постоянно

именуется чужеземцем, ибо тот, кто не пребывает нигде, повсюду остается

чужеземцем, странником. Приверженность единому всеобщему Богу столь

последовательно приводится в связь с таким образом жизни, что об Иакове —

по контрасту с Исавом, охотником и земледельцем,- говорится, что он был

«кротким» (т. е., собственно, цельным, неразъятым) человеком и жил «в

шатрах» (Быт. 25, 27), когда же Израиль, единственным пастырем и царем

которого был дотоле Бог его отцов, требует от Самуила царя, «как у прочих

народов» (1 Цар. 8, 5), Бог говорит пророку: они поступают с тобой так,

«как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего

дня, оставляли Меня и служили иным богам» (8, 8).

Быть может, это покажется странным, однако важность этого перехода от

человечества к народам для всего нашего исследования извинит меня, если я

приведу такой пример противоположности народа и не-народа, который я, как

полагаю, нашел в очень позднюю эпоху. Ибо по крайней мере я могу