Богом — это ограничение, которое и должно

восприниматься как таковое; сознание стремится выйти за пределы этого

ограничения. Однако сознание не может снять его для настоящего, а потому

сможет преодолевать ограничение лишь постольку, поскольку познает Бога

истинного как лишь являющегося ныне, но одновременно как такого, какой

будет некогда. Если посмотреть с этой стороны, то религия Авраама — это

самый настоящий монотеизм, однако монотеизм для него — не религия

настоящего (в настоящем, ныне, монотеизм его подчинен условиям мифологии),

но это для него религия грядущего: Бог истинный — тот, который будет,- вот

его имя. Когда Моисей спрашивает, под каким именем возвещать ему Бога, что

выведет народ его из Египта, Бог отвечает: «Я семь Сущий» (Исх. 3, 14);

здесь говорит сам Бог, и потому имя из третьего лица перешло в первое, и

совершенно неуместно было бы искать в этом имени выражение метафизической

вечности или непременности Бога. Нам, правда, не известно, как, собственно,

выговаривалось имя Иегова, однако грамматически это не что иное, как

архаичное будущее от глагола hawa или, в позднейшей форме, hajah, т. е.

быть; современное произношение этого имени никоим образом не является

правильным, потому что с древних времен в это слово были подставлены

гласные другого слова (Adonai), со значением «господин» (ведь имя Бога не

должно было произноситься), так что в греческом и всех позднейших переводах

вместо Иеговы везде поставлено «господь». С подлинными гласными имя (тоже

весьма древнее чтение) могло звучать Йивех или — по аналогии с другими

формами личных имен (типа Иаков) — Яхво: первое согласуется с Иево во

фрагментах Санхониатона, второе -с Иао (I a w ) у Диодора Сицилийского и в

известном фрагменте у Макробия.

Мы прежде объясняли имя Иеговы как имя становящегося, быть может, таково и

было его первое значение, однако, согласно объяснению в Книге Моисеевой,

Иегова — это имя будущего, ныне же только становящегося, того, который

будет; все обетования этого Бога тоже относятся к будущему. Авраам

удостаивается одних лишь обетований. Авраам — это пока не народ, однако ему

возвещают, что от него «произойдет народ великий и сильный» и что

«благословятся в семени твоем все народы земные» (Быт. 18, 18; 26, 4).

Очень удобно и весьма благоприятно для лености духа (что часто выдает себя

за разумное просвещение) видеть во всех этих обетованиях измышления

иудейской гордыни в позднейшие времена. Однако где же найти во всей истории

Авраамова племени такой момент, когда бы можно было измыслить подобные

обетования в обычно предполагаемом в них смысле политического величия?

Авраам же обязан верить в грядущее величие своего народа и точно так же

верует он в грядущую религию, которая снимет принцип, которым он пленен,- и

эта вера вменяется ему в заслугу как совершенная религия. Что касается этой

будущей религии, то Авраам с самого начала именуется пророком (20, 7),

потому что он еще вне пределов закона, которым впоследствии были более

определенно стеснены его потомки, а потому он видит нечто такое, что

наступит после закона, за его пределами, подобно тому как позднее так

называемые пророки видели то, что наступит после закона, за его пределами.

А именно, если религия праотцев не свободна от предпосылки, допускающей,

чтобы Бог истинный лишь являлся, но не был, то закон, данный через Моисея,

еще более связан этой предпосылкой. Содержание закона Моисеева — это

безусловно учение о едином Боге, но в той же мере и учение о том, что Бог

этот лишь опосредованный.

Неопосредованное отношение, если судить по некоторым местам, какие едва ли

можно понимать как-то иначе, было привилегией законодателя, который в

известном смысле уже стоит вне народа, с ним «И говорил Господь […] лицем

к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх. 33, 11), «и образ Господа

он видит» (Чис. 12, 8), «И не было более у Израиля пророка такого, как

Моисей» (Втор. 34, 10), однако на народ закон этот возлагается как иго. По

мере того как мифология поступательно движется вперед, относительный

монотеизм вступает в схватку с решительным политеизмом и ширится господство

Кроноса над народами, тут неизбежно происходит то, что относительный Бог, в

котором народ Бога истинного должен обрести основу абсолютного Бога, что

этот относительный Бог все строже, все исключительнее, все ревнивее блюдет

свою единость. Такой характер исключительности, строжайшей единственности

негативного толка может проистекать лишь от относительно-единого, потому

что Бог истинный, Бог абсолютный един отнюдь не с такой исключительностью,

а коль скоро нет в нем такой исключительности, ему ничто и не угрожает.

Религиозный закон Моисея — не что иное, как относительный монотеизм,

который единственно мог сохраняться, единственно мог утверждать себя

реально в известную эпоху в своей противоположности внедряющемуся со всех

сторон язычеству. Однако названный принцип должно было сохранять не ради

него самого, но скорее лишь как основу, и таким образом религиозный закон

Моисея полон грядущего, на какое указывает немо, молчаливо, словно картина.

Закон этот являет себя насквозь пронизанным языческим началом, но у этого

начала временное значение — вместе с самим язычеством он будет снят. Но

если это начало, послушествуя необходимости, по преимуществу стремится лишь

сохранить основу для будущего, собственный принцип будущего возложен на

пророков — вот иная, дополняющая первую сторона еврейского религиозного

уклада, столь же существенная и специфичная для него. В пророках же чаяние,

ожидание грядущей освободительной религии прорывается не только в отдельных

изречениях — это главная цель и основное содержание их речей, и такая

религия — это уже не просто религия Израиля, и только, но религия всех

народов; чувство негативности, от которого так страдают они сами, наделяет

их равным чувством за все человечество — они начинают и в самом язычестве

видеть грядущее.

Итак, теперь доказано, доказано благодаря самому древнейшему свидетельству,

благодаря Писанию, какое принимается за откровенное, что человечество

исходило не из чистого, или абсолютного, но из относительного монотеизма.

Присовокуплю к сказанному некоторые общие замечания относительно

древнейшего состояния человеческого рода: оно, это состояние, значительно

для нас не только в религиозном, но и во всеобщем отношении.

Лекция 8

ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

Дальнейшие определения Бога праистории в его отношении к Богу истинному,-

Применение к понятию откровения.- Разъяснение отношения праисторического к

историческому времени, откуда заключение о том, что у политеизма нет начала

в истории, заключение, согласующееся с утверждением Дэйвида Юма.-

Надысторический процесс возникновения относительного монотеизма; самая

последняя предпосылка мифологии в человеческом сознании, полагающем (по

природе) Бога.- Итог: субъективно мифология есть необходимый (совершающийся

в сознании) теогонический процесс.

Итак, над временем еще единого и нераздельного человеческого рода — теперь

мы можем констатировать это как факт, и откровение это подтвердило — царила

духовная сила, Бог, который препятствовал вольному расхождению и удерживал

развитие человеческого рода на первой ступени совершенно однородного бытия,

разделенного лишь естественными, или племенными, различиями,- состояние,

какое единственно правильно было бы называть естественным состоянием. И

верно, это время и было прославленным золотым веком, о каком остались еще,

и на самом большом удалении, воспоминания в человеческом роде (давно уже

разделившемся на народы),-платоновский, почерпнутый из этих самых

воспоминаний рассказ гласит: Бог сам был пастырем и предводителем людей, и,

пока он их пас, не было гражданских уставов (Q e o V e u e m e n a u t o u

V , a u t o V e p i s t a t w n n e m o n t o V d e e k e i n o u p o l i t

e i a i t e o u k h s a n . Polit., p. 271. E). Как пастырь не дает

разбредаться своему стаду, так и Бог, действуя как могучая сила притяжения,

своей кроткой, но неодолимой мощью замыкал человечество в положенном,

сообразном ему круге. Заметьте себе это выражение Платона — Бог сам был их

предводителем. Тогда, стало быть, Бог еще не был опосредован никаким

учением, никаким знанием,- отношение было реальным, а потому могло быть

лишь отношением к Богу в его действительности, но не к Богу в его существе

и, следовательно, не к Богу истинному, ибо действительный Бог — это вовсе

не сразу же истинный Бог, ведь и человеку, на которого мы в иной связи

смотрим как на безбожника, мы придаем все же некое отношение к Богу в его

действительности, хотя не к Богу в его истине, от какого он, напротив,

полностью отчужден. Бог праистории — это действительный, реальный Бог,

притом такой, что в нем и есть Бог истинный, однако последний неведом как

таковой. Итак, человечество поклонялось тому, «чего не знало», тому, к чему

отношение было не идеальное (независимое), но лишь реальное. Христос

говорит самарянам (известно, что иудеи смотрели на них как на язычников,

так что в принципе он обращается к язычникам): «Вы не знаете, чему

кланяетесь, а мы» — т. е. евреи, монотеисты, находящиеся в отношении к

истинному Богу как таковому,- «мы знаем, чему кланяемся» (Иоан. 4, 22), т.

е. знаем по меньшей мере как будущее. Бог истинный, Бог как таковой, может

быть лишь в знании, и в прямом противоречии с известными плохо продуманными

словами, но в согласии со словами Христа мы обязаны сказать: Бог, который

не был бы ведом, не был бы Богом. Монотеизм испокон веку существовал лишь

как учение и знание, и не просто как учение, но как записанное и

сохраняемое в священных книгах,- даже и те, кто предпосылает мифологии

познание истинного Бога, вынуждены мыслить монотеизм как учение, даже как

систему. Те же, кто поклоняется истинному Богу, т. е. Богу «в истине» его,

не могут поклоняться ему иначе, нежели, как говорит Христос, «в духе»

(Иоан. 4, 23), и такое отношение может быть лишь независимым, свободным,

тогда как отношение к Богу вне его истины (какое принимается в политеизме и

мифологии) может быть лишь несвободным.

Выпав из существенного отношения к Богу (см. конец шестой лекции), каковое

могло быть лишь отношением к Богу в его сущности, т. е. в его истине,

человек пошел в мифологии не случайным, но необходимым путем — не

случайным, коль скоро человечеству было определено достичь цели лишь таким

путем. Само Провидение желало достижения такой цели. Если смотреть с такой

точки зрения, то само же божественное Провидение поставило господином и

пастырем человеческого рода того относительно-единого Бога — подчинило ему

человечество, отдало ему его на воспитание. И даже для назначенного на то

рода людей Бог праистории был лишь уздою в руце Бога истинного. Этот род

познает Бога истинного, и познание это не «естественно», но именно поэтому

оно не неподвижное, но постоянно и непрестанно лишь становящееся, ибо сам

истинный Бог для сознания — не Бог существующий, пребывающий, но лишь

постоянно становящийся, который именно потому и именуется «Бог живый», Бог,

лишь являющийся, какого непрестанно надо звать и удерживать, словно пытаясь

удержать явление. Именно поэтому познание Бога истинного — это всегда

требование, заповедь, и