достигли некоторого знания истины благодаря иллюминации, исходящей от божественного Логоса. Кроме того, Климент рассматривал философскую спекуляцию не просто как приготовление к христианской мудрости, но также как орудие, позволяющее постичь, уяснить и выразить эту мудрость. Он противопоставлял христианский gnosis, или знание, которым обладают наиболее широко мыслящие христиане, не только непросвещенной вере, но и предположительно более высокому и эзотерическому знанию еретиков-гностиков[[21 . Гностические системы первых столетий новой эры в качестве оснований пути к спасению выдвинули учения о реальности. Гностицизм часто рассматривался как ветвь христианства и как эзотерическая и якобы более высокая форма христианской религии. Но, хотя одни гностические системы в большей или меньшей степени вобрали в себя элементы Писания, другие, водимо, не имели положительно никакого отношения к христианству; те же, что содержали в себе элементы Писания, представляли собой компиляции библейских, греческих и восточных элементов. Из гностиков II в. можно упомянуть Маркиона, Василида и Валентина. Из христиан специально против гностиков писали св. Ириной во II в. и Ипполит в первой половине III в.]]. Так, только широко мыслящие христиане понимают, что все имена, которые приписывают Богу как предикаты, в действительности неприложимы к нему, поскольку он превосходит нашу способность понятийного постижения.
Видимо, здесь сказалось влияние Филона[[22 . Знаменитый иудейский писатель Филон Александрийский (ок. 20 г. до н.э. — 40 г. нэ.) оказал весьма значительное влияние на христианских мыслителей. Сам он испытал сильное воздействие греческой философии и пытался найти в аллегорически толкуемом Писании философские теории, которые полагал истинными.]], хотя Климент ссылается также на замечания о трансцендентной природе Блага, высказанные Платоном в «Государстве». В то же время высокая оценка Климентом греческой философии была отнюдь не безоговорочна. Ведь он приписывал ей положительное значение лишь постольку, поскольку она может быть в некоторых случаях представлена как приближающаяся к христианской истине. Греческая философия интересовала его не сама по себе, но лишь как приготовление к христианству.
Вместе с другими христианскими писателями античности он считает настоящим философом христианского мыслителя, а христианство — подлинной «философией», или мудростью.
Самым замечательным представителем христианской школы Александрии был Ориген[[23 . Передают, что Ориген слушал лекции Аммония Саккаса, учителя Плотина.]]. Человек, принявший мученичество за веру в правление императора Деция, он был убежденным и пламенным христианином. В то же время он был наделен мощным умом, склонным к спекулятивному мышлению, и некоторые детали его учения вызвали обвинение в неортодоксальности. В общем, можно сказать, что он развивал христианское мировоззрение с помощью философии, особенно платонизма (в форме, которую тот принял тогда в эллинистическом мире»), но также, в какой-то мере, стоицизма. Его трактат «О началах» выражал мировоззрение философски мыслящего теолога, тогда как в своей более поздней апологетической работе «Против Цельса» Ориген посчитал возможным обратиться к определенным аспектам греческой мысли, противопоставив ее нападкам Цельса на христианскую религию.
Согласно Оригенову видению или толкованию реальности, в ней имеет место исхождение из Бога и возвращение к Богу, представляемому как Единое, которое отождествляется с Отцом. Единое трансцендентно относительно сущности и сущего, но может быть описано как благо или, скорее, как Благо само по себе, абсолютная благость. Творение есть выражение, передача или распространение благости, исходящей из Бога в силу необходимости его природы, поскольку, так сказать, он есть то, что он есть. Посредником в творении является Логос, заключающий в себе идеи, или вечные образцы творения, архетипы, содержащиеся в божественном уме, отождествляемом Оригеном со вторым Лицом Троицы, Словом, о котором говорится в прологе к четвертому Евангелию. Поскольку платоновская идея души мира считается приблизительным выражением христианского учения о Святом Духе, можно сказать, что Ориген толковал христианскую веру в Троицу в свете неоплатонической иерархии (или, точнее, в свете среднего платонизма), т. е. использовал последнюю для разъяснения первой.
Что касается человеческих душ, Ориген предложил теорию предсуществования, согласно которой человеческие души существовали еще до своего соединения с земными телами. В этом состоянии предсуществования они стали отчужденными от Бога в свободном греховном акте и, так сказать, низошли в эту смертную жизнь. Это отпадение от Бога есть центробежное движение прочь от подлинного центра души, которое уравновешивается центростремительным движением — возвращением души к Богу и ее окончательным облечением в духовное тело. В конце концов все души и даже, видимо, падшие ангелы вернутся к Богу, который будет тогда, говоря словами св. Павла, «все во всем»[[24 . 1 Кор. 15:28. Мысль об отпадении души от ее подлинного центра в сферу материи обнаруживается в неоплатонизме, философские интерпретации учения о грехопадении вновь появились в гораздо более поздние времена, например, у немецкого мистика Якоба Беме (1575-1624) и у философа Шеллинга (1775-1854).]].
Некоторые теории Оригена, несомненно, не согласуются с Библией в ее обычном понимании. Однако он различал разные уровни толкования Библии, соответственно уровням, различимым в человеческом существе. Буквальное толкование Писания, по его мнению, представляет самый низший уровень, соотнесенный с уровнем «плоти» в человеке. Более высоким уровнем был уровень, наделенный этическим или нравственным значением и соотнесенный с уровнем души, тогда как аллегорическое толкование Писания соответствовало уровню духа в человеке. Аллегорическое толкование Писания, разумеется, не было новшеством. Оно широко практиковалось, например, Филоном. Важнее всего, однако, было то, что оригеновская схема уровней толкования открывала широкий простор для философского или спекулятивного толкования Библии. Исходя из более позднего различения, проводимого между теологией и философией, мы можем сказать, что Ориген развивал христианскую спекулятивную теологию с помощью идей, почерпнутых из философии или подсказанных ею. Сам же он считал, что развивает христианскую «философию» (понимаемую им как мудрость), подготовлением к которой была философия нехристианская.
Отцы Церкви 4-5 вв. были заняты главным образом разработкой основных доктрин христианской религии и участием в теологических спорах, которые вели к появлению соборных определений. Использование философских терминов и понятий для развития тринитарной и христологической доктрин относится скорее к истории теологии, нежели к истории философии[[25 . Латинским отцам Церкви, конечно, приходилось искать эквиваленты для терминов, использовавшихся греческими отцами. А ассоциации и образы, вызывавшиеся латинскими эквивалентами, могли отличаться от тех, что были заложены в греческих оригиналах. Собственно говоря, значение философского термина могло меняться в его теологическом употреблении в зависимости т того, на латинском или на греческом языке он был выражен.]]. Сегодня порой слышатся призывы к деэллинизации христианской теологии; акцент же делается иногда на необходимости вернуться к более близким Библии способам мышления, а иногда на необходимости сделать христианские верования понятными современному человеку и показать их уместность для мира и жизни, как мы ее понимаем[[26 . Борцом за такую деэллинизацию, хотя и не за возвращение к библейскому мышлению, является профессор Лесли Дьюарт (Leslie Dewart). См. его книги: The future оfMief'(London, 1967) и The foundatums of Belief (London, 1969).]]. Мы не будем обсуждать здесь этот вопрос[[27 . Тот, icro воображает, будто Библия не порождает философских проблем, ошибается. Однако отсюда отнюдь не следует, разумеется, что их нужно рассматривать в терминах, скажем, философии Аристотеля.]]. Заметим, однако, что использование идей, почерпнутых из греческой философии (особенно из платоновской традиции, хотя, впрочем, и из стоицизма), в развитии преимущественно теологических тем помогало отцам Церкви в период средневековья уравновешивать влияние аристотелизма. Несмотря на нападки на христианство со стороны неоплатоников — таких, как Порфирий (III в.), — отцы Церкви естественным образом обращались за философскими терминами, понятиями и аргументами к философии, а именно к неоплатонизму, который придавал наибольшее значение духовной реальности и восхождению души к Богу и оказался последним великим течением метафизической спекулятивной мысли в античности[[28 . Излишне говорить,что не все отцы Церкви были склонны к спекуляции. Греческий отец Церкви св. Григорий Нисский, безусловно, был склонен к таковой; латинский же отец Церкви св. Амвросий — нет. Амвросию был больше по вкусу Цицерон, чем метафизики-неоплатоники.]]. И если в мысли такого поклонника Аристотеля, как живший в XIII в. св. Фома Аквинский, была немалая доля платонизма, то в известной мере он был этим обязан сочинениям христианских мыслителей античности.
Утверждение, что отцы Церкви были настолько поглощены теологическими предметами и спорами, что описывать их как философов — значит описывать их неверно, является, несомненно, совершенно законным обобщением; однако оно нуждается в определенных оговорках. Если понимать термин «философия» в том смысле, какой стремились придать ему ранние христианские писатели, то это утверждение неистинно. Как мы видели, ранние христианские писатели особо выделяли те стороны философии античности, которые позволяют рассматривать ее как поиски счастья и спасения. И они, естественно, рассматривали христианство как подлинную «философию», как исполнение давних желаний и завершение исканий. Однако если понимать слово «философия» в свете позднейшего резкого разграничения между философией, с одной стороны, и теологией — с другой, то характеристика отцов Церкви как философов и впрямь была бы глубоко ошибочной. Ведь использование в теологии понятий, взятых из философии, само по себе не превращает теологию в философию. Вместе с тем утверждение, будто отцы Церкви не были философами в распространенном сегодня понимании этого термина, оставляет без внимания тот факт, что по крайней мере у некоторых из них налицо линии рассуждения, безусловно философские даже с точки зрения позднейших представлений о существе философии. Это особенно верно в отношении Августина.
Мысль, которую я пытаюсь сформулировать, можно проиллюстрировать следующим образом. Св. Василий (ум 379) и св. Григорий Назианзин (ум. ок. 390) были одно время школьными друзьями, а впоследствии вместе учились в Афинах. Здесь они усвоили литературную культуру («риторику») античного мира. Эта последняя, по крайней мере в ее общегуманистических формах, предполагала некоторое знание учений философских школ. Но философия, как она практиковалась киниками, стоиками, эпикурейцами и платониками в эллинистическом мире, представлялась скорее образом жизни, чем просто совокупностью учений о мире. Таким образом, существовало различие между гуманистическим, антропоцентрическим образованием и культурой риторов и философией как способом жизни, особенно когда этот последний подразумевал, как это было в платонизме, обнаружение подлинной реальности в духовной сфере и обращение человеческой души к Богу. Поэтому христианские мыслители, такие, как Василий и Григорий Назианзин, могли признавать достоинства литературного гуманизма, поскольку он не отвращал человека от христианской жизни; тогда как их отношение к философии, понимаемой как путь к спасению, было сложным. Они, естественно, сочувствовали стремлению к добродетели, счастью и божественной реальности и при случае могли признать положительную ценность тогдашних философских теорий[[29 . Например, в своей 43-й «Речи» Григорий Назианзин одобряет философское учение о том, что для каждой добродетели есть соответствующий порок (см. Migne, PG, 36, 581 В).]]. Веря, что христианство является истинной богооткровенной мудростью, они не сочувствовали претензиям философских школ на провозглашение спасительной истины и были
