как такое знание, «в силу которого можно знать, есть вещь или нет, так что, если вещь есть, разум тотчас же выносит суждение о том, что она ecть…»[[419 . Ordmatio, Пролог, вопр. 1, ст. 1 (критическое издание, 1, р. 31).]]. Интуитивное знание, таким образом, позволяет уму сформулировать случайное высказывание о существовании этой постигнутой вещи.
Однако Оккам не готов допустить, что интуитивное постижение единичного, или индивидуального, объекта является надежной гарантией существования объекта. Он, пожалуй, запутывает дело, говоря об «интуитивном познании» несуществующего объекта. Иначе говоря, критик мог бы захотеть поставить вопросы об уместности в этом контексте слова «познание». Однако за исключением этого момента позиция Оккама представляется достаточно ясной. Мы должны провести различение между, например, актом видения и суждением о том, что видимая нами вещь существует как реальность вне ума. Это суждение является случайным высказыванием; и акт видения не гарантирует его истинности. В этом вопросе Оккам апеллирует к божественному всемогуществу, поскольку оно понимается как предполагающее, что все то, что Бог делает посредством вторичных причин, он может сделать и без них. Обычно видение объекта обусловлено присутствием объекта; однако Бог мог бы произвести этот физико-психологический акт и без существующего объекта, при условии, что видимый объект существовал, будет существовать или, во всяком случае, является возможным объектом. Верно, что, согласно Оккаму, божественное всемогущество — истина веры, которая не может быть доказана в рамках философии. Однако основание, в силу которого он уверен, что Бог мог бы стать причиной интуитивного постижения несуществующего объекта, состоит в том, что, по его мнению, нет логического противоречия между, скажем, утверждением «я вижу звезду» и утверждением «звезды не существует» или «звезды там нет». И этот логический факт, очевидно, может быть доказан безотносительно к Богу. Основанием, в силу которого Оккам вводит здесь Бога, является его мнение, что «интуитивное знание естественным образом не может ни иметь причину, ни сохраняться, если объекта не сущecтвуeт»[[420 . Quodueta, VI, вопр. 6, № 2.]]. Только Бог может действительно вызвать иную ситуацию. Но он не мог бы этого сделать, если бы это было логически невозможно. И философ может понять, что здесь и впрямь нет никакого логического противоречия, даже если он и должен признавать, что в естественном порядке вещей интуитивное знание объекта всегда выступает действием; произведенным существующим объектом.
Этот тезис был одним из тех, против которых возражали теологи — критики Оккама. Вероятно, они посчитали его равносильным утверждению, что Бог может быть обманщиком. Однако хотя Оккам действительно говорил, что Бог мог бы вызвать в нас согласие с высказыванием о том, что звезда (как объект видения) существует, в то время как фактически она не существовала бы, но он добавлял, что это согласие было бы скорее актом веры, нежели очевидным знанием[[421 . Другими словами, Бог мог создать в нас физико-психологические условия, которые естественным образом заставляли бы нас выносить определенное суждение, веря в его истинность, хотя наша вера не была бы равнозначна подлинному знанию. Несомненно, что именно такой ход мысли возмущал Люттерелла.]].
И не будь он отвлечен спором о евангелической бедности, то он сумел бы удовлетворить судей более умеренных, нежели Люттерелл, разъяснив, что в его высказывании, в конце концов, нет ничего ужасного. Что касается этого тезиса самого по себе, то его плодотворное обсуждение потребовало бы тщательного анализа. Например, наш обыденный язык позволяет говорить, что мы видим звезду, когда звезды, как сообщают нам астрономы, уже не существует. И если нам не ведомо, что говорят астрономы, мы, естественно, выносим суждение о том, что звезда действительно существует. Если же исходить из определенного знания астрономических фактов, то как говорить правильно? Правильно ли сказать: «Я воспринимаю звезду»? Если да, то что это означает?
Высказывание о том, что я обладаю «интуитивным знанием» (cognitio intuitiva), по-видимому, является открытым для критики[[422 . Однако следовало бы вспомнить, что Оккам недвусмысленно утверждает, что слово «знание» может иметь ряд значений (пролог к Оккамову толкованию восьми книг «физики» Аристотеля). Например, мы можем сказать, что мы «знаем», что Рим — большой город, даже если мы никогда не видели Рима, но признаем это фактом на основании свидетельств. Опять-таки, я вполне могу сказать, что я «знаю», что Х — мой отец. Но такие примеры не являются примерами «очевидного знания». См — Summa totius logicae. III, 2.]], хотя достаточно ясно, что, даже следуя естест венному ходу событий, мы можем подумать, что воспринимаем актуально существующий объект, в то время как на самом деле он не существует актуально[[423 . Оккам мог бы заметить, что даже если бы его утверждение, что согласно естественному порядку мы не можем обладать «интуитивным знанием», когда объект не существует, было неточным, то причина интуитивного постижения все же была бы естественной.]].
В любом случае основанием всего нашего знания о реальности является интуитивное постижение единичных, или индивидуальных, объектов. Это не означает, что интуитивное знание — единственная форма знания. Существует также абстрагированное знание. На этом уровне появляются универсальные понятия. Похоже, Оккам первым стал понимать абстрагированное знание как некое знание, посредством которого нельзя познать, существует ли объект. Например, я могу знать, что Джон — белый или что он — англичанин. Однако даже если суждение о том, что Джон белый, предполагает, что он существует, то я не могу вывести его существование из своего знания о том, что он белый[[424 . Джон ex. bypothesi отсутствует и не является непосредственным объектоммоеговосприятия.06омне вполне можно сказаткя знаю, что его кожа белого, а не какого-то другого цвета. Но можно представить себе, что он только что умер.]]. Однако к тому времени, когда Оккам начал писать Quodlibeta, он уже четко связывал абстрагированное знание с универсальными понятиями. «Человек смертен» выражает абстрагированное знание. Но такого рода знанием предполагается cognitio intuitiva, интуитивное знание. Действительно, как бы мы ни понимали абстрагированное знание, оно всегда предполагает непосредственное постижение индивидуальных объектов.
Такие объекты не обязательно являются внешними материальными вещами, объектами чувственного восприятия.
Мы можем обладать интуитивным знанием о наших внутренних актах — таких, как акт желания или акт воления.
Поэтому можно сказать, что, с точки зрения Оккама, чувственное восприятие и интроспекция являются источниками нашего естественного знания реальности. А принцип экономии, или бережливости[[425 . Этот принцип, как его формулирует Оккам, гласит без необходимости не следует постулировать многое, или: то, что можно объяснить посредством немногого, не стоит объяснять посредством многого.]], может использоваться для устранения тех сущностей, существование которых не может быть ни проверено в опыте, ни выведено с помощью самоочевидных принципов, ни гарантировано откровением. Ну а какого рода вещи существуют в мире? Субстанции и их качества. Все другие категории суть соозначающие термины. Стол, например, тождествен своему количеству. Если мы говорим, что стол имеет количество или обладает количеством, то количество не есть сущность, отличная от стола.
Слово «количество» в этом случае означает сам стол, а соозначает то, что он имеет части. Если бы он не имел частей, то не был бы столом. Что касается отношений, то отдельно от вещей не существует таких сущностей, о которых говорят, что они связаны неким отношением; нет их и отдельно от деятельности ума, который их сравнивает. Вполне правильно сказать, например, что две травинки в определенных отношениях похожи. Однако отсюда никоим образом не следует, что существует какое-то отношение сходства, отдельное от этих двух объектов и сравнивающей деятельности ума. Применяя принцип экономии, мы можем избавиться от всех якобы отдельных сущностей, называемых отношениями[[426 . Оккам признает «реальные» отношения а Троице; но эта тема находится за пределами досягаемости философа.]]. Мир тогда понимается как состоящий из отдельных субстанций с их различными качествами.
Каждая из этих субстанций или вещей могла бы существовать сама по себе — конечно, не в естественном порядке вещей, но благодаря божественному могуществу. Ведь нет логического противоречия между утверждением о том, что Том существует, и утверждением о том, что никакой другой конечной вещи не существует. Иными словами, не существует необходимых отношений между вещами. Отсюда следует, что если А есть причина В, то это просто случайный факт. Такие факты могут быть установлены не a priori, но только благодаря обращению к опыту. Интуитивно постичь В — не значит интуитивно постичь А. Идея одного не содержит в себе идеи другого — их связывает разве что сила ассоциации. Желая узнать причину события X, мы должны установить фактор, который всегда предшествует Х и в отсутствие которого Х никогда не происходит. «Доказано, что огонь есть причина теплоты, ибо когда огонь в наличии, а все другие вещи [т. е. все другие возможные причинные факторы. — ф.К.] удалены, то вследствие этого теплота появляется в могущей нагреваться и расположенной вблизи (огня) вещи ‹…› Сходным образом доказано, что данный объект есть причина интуитивного знания, ибо когда все другие факторы в наличии, а удален один лишь данный объект, то вследствие этого интуитивное знание не появляется»[[427 . Ordmatio, кн. 1, разд. 1, вопр. 3 (критическое издание, 1, р. 416).]].
Оккам не отрицает принципа причинности, т. е. не утверждает, что вещь может начать существовать без какойлибо причины. Не сводит он идею причинности и к идее регулярного следования. Что он действительно утверждает — так это то, что мы не можем раскрыть причину события иначе, нежели посредством опыта. И в качестве способа раскрытия причины конкретного события Оккам предлагает использовать метод присутствия и отсутствия, или исключения. В сущности, он излагает аристотелевское учение о четырех типах причинности и сам аргументирует это таким образом, какой явно предполагает веру в то, что событие должно иметь какую-то причину. В конце концов, если бы Бог создал одно-единственное человеческое существо, а никакой другой конечной вещи не существовало, это человеческое существо все же имело бы причину, хотя и не эмпирическую.
Употребление абстрактных терминов, утверждает Оккам, побуждает людей думать, что должны существовать сущности, соответствующие этим терминам. Например, мы говорим о вещах, существующих во времени. Поэтому мы, быть может, склонны думать, что должна существовать некая таинственная сущность, которая называется «временем» и в которой происходят события. Однако слово «время» означает то же самое, что и «движение», хотя оно соозначает акт ума, различающего в движении «до» и «после». Сказать же, что тело движется в пространстве, — значит сказать, что оно последовательно занимает различные места. Нет сущности или качества, называемого «передвижением», т. е. сущности, так сказать, отдельной от вещей. «Было бы удивительно, если бы моя рука стала причиной какой-то силы в камне, придя в соприкосновение с ним благодаря пространственному движению»[[428
