. Heportata, кн. II, вопр. 26.]]. Чтобы объяснить движение, нам не надо изобретать сущности, силы или особые качества. Вопрос состоит скорее в том, что останавливает движение вещи, пришедшей в движение, а не в том, почему она продолжает двигаться.
Движение, таким образом, анализируется в терминах вещей и мест. А само место определяется в терминах поверхности или поверхностей тех тел, в отношении которых определенная вещь, как говорят, и находится в определенном месте. Так что в конце концов мы приходим к миру, состоящему из вещей и их абсолютных акциденций.
Конечно, Оккама нельзя назвать эмпириком, если под эмпиризмом мы имеем в виду философию Юма или понимаем его как предполагающий отказ от метафизики. В то же время мы вправе говорить об элементах эмпиризма в мысли Оккама. Мы рассмотрели некоторые из них. Теперь можно обратиться к некоторым логическим темам Прежде всего Оккам различает науку «реальную» и «рациональную». Это специальные термины, которые нуждаются в некотором разъяснении. Все науки, утверждает Оккам, имеют дело с высказываниями. Именно высказываниям мы приписываем истинность или ложность. И хотя все науки основаны на высказываниях, существуют разные типы науки. Например, физик или натурфилософ имеет в физике дело с общими понятиями, которые непосредственно подразумевают вещи[[429 . Оккам ссылается на учение Аристотеля о том, что наука имеет дело с универсалиями, а не с индивидуальными вещами. Наука об индивидуальной вещи как таковой невозможна.]]. На нашем обыденном языке мы бы сказали, что физик трактует о вещах. Однако это неточный способ выражения. Если физик или натурфилософ формулирует общее утверждение, скажем, о движущихся телах, он имеет дело непосредственно с понятием «движущееся тело», о котором говорит, что оно подразумевает индивидуальные движущиеся тела. Физика является реальной наукой. И хотя все реальные науки трактуют о предметах, они делают это опосредствованно в том смысле, что имеют дело с общими понятиями, которыми непосредственно подразумеваются вещи. Логика же трактует о понятиях, которыми подразумеваются другие понятия. Если, например, логик формулирует утверждение о том, что виды суть подразделения родов, то термин «виды» подразумевает такие понятия, как «человек», «лев», «лошадь» и т. д. Поэтому логика, имеющая дело с понятиями, которыми подразумеваются другие понятия, характеризуется как рациональная наука. Иначе говоря, реальные науки трактуют о терминах первичной интенцки, обозначающих вещи, тогда как рациональная наука трактует о терминах вторичной интенции, обозначающих другие термины[[430 . Термины первичной и вторичной интенции не тождественны именам первичной и вторичной импозиции. «Вид» есть термин вторичной интенции, поскольку он обозначает другие понятия (термины первичной интенции). Но он есть имя первичной импозиции, поскольку употребляется для обозначения естественных знаков (понятий), а не условных знаков (слов как таковых). «Имя существительное», как его употребляет грамматист, было бы именем вторичной импозиции.]].
Пожалуй, может показаться, будто утверждение, что логика имеет дело с терминами, несовместимо с утверждением о том, что она имеет дело с понятиями, подразумевающими другие понятия. Ибо не является ли термин словом, а не понятием? Чтобы справиться с этим затруднением, необходимо обратиться к некоторым важным различениям, уразумение которых существенно важно для понимания позиции Оккама.
Слово «термин», замечает Оккам, может употребляться в нескольких смыслах[[431 . См- Summa totius logicae, 1, гл. 2.]]. Во-первых, оно может употребляться в широком смысле и включать в себя, например, все, что может быть субъектом предложения. В этом случае даже высказывание может быть названо термином. Ведь если мы говорим ‹»человек смертен» есть истинное высказывание›, то предложение «человек смертен» функционирует как субъект, которому приписывается истинность. Во-вторых, термины могут быть противопоставлены предложениям, так что термином будет называться всякое несоставное выражение.
В этом случае синкатегорематические слова (такие, как «всякий», «или» и «не») считаются терминами. В-третьих, слово «термин» может пониматься как называющее все то, что в своей обозначающей функции может быть либо субъектом, либо предикатом в высказывании[[432 . Например, слово «из» в его обозначающей функции нельзя использовать как субъект или предикат. Ибо оно является синкатегорематическим словом и выполняет функцию, которую можно назвать сообозначающей. Конечно, оно может выполнять роль субъекта в грамматическом утверждении «из есть высказывание»; однако в таком случае оно не употребляется как знак чего-то иного, нежели оно сама.]]. Таково, согласно Оккаму, более точное употребление слова «термин».
Опять-таки, если мы рассматриваем категорематические термины с точки зрения их обозначающей функции, нужно провести дальнейшие различения. Говоря о терминах, мы можем иметь в виду написанный термин (terminus scriptus) или произнесенный термин (terminus prolatus). Рассматриваемые таким образом, термины являются условными знаками. В английском языке для обозначения человека мы используем слово man, во французском — bотте, в итальянском — исто. Это вопрос лингвистической договоренности. Умственное содержание, или понятие, однако, остается тем же самым, какой бы условный знак ни использовался. Terminus conceptus (понятийный термин, или умственное понятие, intentio аптае) есть, таким образом, то, что Оккам описывает как естественный знак. Он выражается, конечно, посредством условного знака, но сам по себе условным знаком не является. Следовательно, учитывая, что «термин» понимается как понятийный термин, нет никакой несовместимости между утверждением, что реальная наука имеет дело с понятиями, и утверждением, что она имеет дело с терминами.
Такие термины, как «человек» и «белый», которые могут выступать в высказывании в качестве субъекта или предиката, значимы сами по себе. Они обладают обозначающей функцией. Однако только в высказывании термин приобретает функцию «подразумевания» чего-то еще, функцию suppositio[[433 . См Summa totius logicae, 1, гл. 62.]]. Таким образом, в предложении «человек смертен» термин «человек» приобретает функцию подразумевания всех индивидуальных людей, тогда как в предложении «какой-то человек бежит» он приобретает функцию подразумевания какого угодно человека.
Существует несколько видов suppositio. Во-первых, есть та, что Оккам называет «персональной суппозицией» (suppositio personalis). По определению, она имеет место, «когда термин подразумевает обозначаемое им и употребляется в своей обозначающей функции»[[434 . Summa totius logicae, 1, гл. 63.]]. Если мы говорим, например, что каждый человек смертей, термин «человек» подразумевает то, что он обозначает, а именно людей, и употребляется для их обозначения. Во-вторых, существует «простая суппозиция» (suppositio simplex), имеющая место, когда термин подразумевает понятие (intentio аттае), но не употребляется в своей обозначающей функции. Например, если мы говорим, что человек есть вид, термин «человек» обозначает понятие, но не используется в своей обозначающей функции. Мы не утверждаем, конечно же, что индивидуальные люди суть виды. В-третьих, существует «материальная суппозиция» (suppositio materialis), имеющая место, когда термин подразумевает не то, что он обозначает, но написанное слово или произнесенный звук. Например, если мы говорим, что «человек» есть имя, термин «человек» как условный знак подразумевает самого себя, а не то, что он обозначает. Люди не суть имена[[435 . Из этого краткого объяснения достаточно ясно, что, как Оккам и предупреждает своих читателей, слова «персональная», «простая» и «материальная», употребляемые для описания разных типов суппозиции, используются в специальном смысле. Персональная суппозиция, например, не должна пониматься так, будто она с необходимостью подразумевает какую-то персону или персоны.]].
Исходя именно из понятия суппозиции, Оккам и развивает свою теорию истины, т. е. истинности высказываний.
По его мнению, необходимое и достаточное условие истинности высказывания состоит в том, чтобы «субъект и предикат подразумевали одну и ту же вещь»[[436 . Summa totius logicae, II, гл. 2.]]. Если взять в качестве примера единичное высказывание «Сократ есть человек», то оно истинно, если его предикат подразумевает то же самое, что и имя Сократ. Если мы предполагаем, например, что предикат подразумевает «человеческую природу», это высказывание ложно. Если это высказывание истинно, термин «человек» должен подразумевать Сократа. И оно устанавливает, что Сократ действительно является человеком.
Другими словами, в истинных высказываниях предикаты не обозначают сущностей, отличных от сущностей, обозначаемых абсолютными терминами. В противном случае высказывания являются ложными.
Оккам утверждает, что высказывание «Сократ есть человек» было бы ложным, если бы оно понималось в том смысле, будто человеческая природа находится «в» Сократе или является его «частью». Не существует общей природы, человеческой природы, которая может быть в чемто или быть частью чего-то либо требует индивидуализации посредством материи (Аквинат) или «этости» (Скоту)[[437 . Следовательно, с точки зрения Оккама, этот вопрос (как общая природа сообщается индивидам или как она индивидуализируется?) является псевдовопросом Единственный возможный здесь ответ — показать, что сам вопрос основан на ложном допущении о существующей вне ума универсальной, или общей, природе, которая нуждается в индивидуализации.]]. Следовательно, она не может быть приписана Сократу. Разумеется, нельзя сказать также, что Сократ является универсальным понятием.
Вопрос о том, каким образом возникает универсальное понятие, относится скорее к психологии, чем к логике. Общая точка зрения Оккама сводится к тому, что оно возникает посредством сравнения отвлеченных понятий или актов познания отдельных вещей. Оно представляет не общую природу, а сходных индивидов; их сходство состоит в том, что они суть то, что они суть, а не в том, что они причастны к некоей общей сущности. Относительно природы универсального понятия самого по себе Оккам, видимо, не имеет вполне твердого мнения. В своем комментарии к «Сентенциям» он ссылается на три возможные точки зрения. Точка зрения, которую он в конечном счете принимает, является, как и можно было ожидать, наиболее экономной и состоит в том, что определенным образом это понятие тождественно акту понимания индивидуальных объектов. Это позволяет Оккаму устранить идею общего как отдельной умственной реальности, восполняющей функцию представительства объектов. Для Оккама важна не столько природа этого понятия, сколько тот факт, что нет ничего общего вне ума, какова бы в точности ни была природа общего.
В расположении материала в своей Summa totius logicae Оккам следует традиционному образцу, разбирая сначала логику терминов, затем — логику высказываний и наконец — логику рассуждения, или вывода. Далее, хотя он, безусловно, обнаруживает понимание того факта, что сфера силлогистического вывода не сопротяженна сфере вывода (или рассуждения) в целом, он занимает традиционную позицию, отводя силлогистике центральную роль и излагая свои правила для следований только после рассмотрения разных типов силлогизма, тогда как Уолтер Бёрли (или Бурлей, Burleigh) и Альберт Саксонский в соответствующих трактатах располагают материал так, чтобы более явно выказать признание того факта, что общая теория следований предполагается силлогистикой.
Однако отсюда никоим образом не следует, что Оккамова теория следовании лишена интереса. Например, открытие «законов» отрицания конъюнкций и дизъюнкций обычно приписывают логику XIX в. Огастесу де Моргану. Но хотя де Морган действительно сформулировал названные законы, что-то вроде них мы можем найти и в сочинениях Оккама.
Он утверждает, например, что «контрадикторной противоположностью соединительного высказывания является высказывание разделительное, составленное из контрадикторных противоположностей частей соединительного высказывания»[[438 . Summa totius logicae, II, гл. 32.]]. И добавляет, что следование от
