феодальный монарх, тогда как Данте гораздо больше интересовала идея империи. Однако это различие легко объяснимо, если вспомнить об обстоятельствах жизни поэта. Ведь он стал свидетелем последствий ссор между папством и империей и был вовлечен в распри между папской и имперской партиями. Поэтому он, естественно, был склонен мыслить в терминах церкви и империи и в своей книге «О монархии» (De monarchia) защищал дело императора. По его мнению, светская монархия, т. е. всеобщая империя, необходима для благоденствия человека. Если должны быть достигнуты и сохранены мир и свобода, то должен быть и верховный светский судья и правитель. Данте был склонен идеализировать империю и пренебрегать тем фактом, что средневековая империя, которая в действительности никогда не была всеобъемлющей монархией даже в границах христианского мира, становилась все более несостоятельной. Данте также пытался показать, что императорская власть произошла непосредственно от Бога и что выше императора нет никого из людей.
В то же время, хотя симпатии Данте и были на стороне императора, а симпатии Аквината — на стороне папы, поэт не пытался отрицать духовную юрисдикцию папства, и его философские принципы более или менее совпадали с принципами Аквината. Он разделял представления Аквината о человеке и его участи, признавал две власти и две сферы юрисдикции, а то, что он идеализировал империю и говорил о происхождении власти императора непосредственно от Бога, не означало, что он поддерживал монарший деспотизм или тиранию. Практической причиной, по которой он отстаивал дело императора, была его вера, что только посредством империи (как он ее себе представлял) может быть достигнут мир. По его мнению, достижению мира препятствовали притязания папства на светскую юрисдикцию (заодно с духовной) и его политический курс. С теоретической точки зрения он соглашался с учением папы Геласия 1, согласно которому ни духовная, ни светская власти не должны пытаться отвоевывать полномочия друг у друга. И такова же, разумеется, была точка зрения Фомы Аквинского. 1 акие папы, как Иннокентий III и Иннокентий IV, возвысили власть и положение папства и в теоретическом, и в практическом отношении. Однако, как мы отметили, самое крайнее свое выражение папские притязания нашли в булле Бонифация VIII Unam Sanctam (1302). Бонифаций, неотрицая, правда, теории двух властей, настаивал на том, что, хотя церковь на самом деле не должна владеть светским мечом, им владеют светские монархи, т. е. христианские монархи, лишь в случае их подчинения церкви. Духовная власть — судья светской власти, сама же духовная власть подсудна только Богу.
В конце буллы Бонифаций утверждал, что для спасения «каждого человеческого существа» необходимо, чтобы оно подчинялось римскому первосвященнику. Следовательно, может показаться, будто пала заявляет, что его юрисдикции подлежат все монархи, и христианские и нехристианские. Однако очевидно, что он не надеялся на то, что мусульманский суверен, оставаясь мусульманином, признает папскую юрисдикцию, хотя, несомненно, был убежден, что если мусульманский правитель хочет быть спасен, то он должен обратиться в христианство и в таком случае признать верховенство папы. Поэтому мы можем считать, что Бонифаций обращался в действительности к христианским правителям, каковых, вероятно, рассматривал как единственных светских правителей, обладающих законной властью.
Содержание папской буллы вызвало резкие возражения короля Франции Филиппа IV. Папа разъяснил, что не имел никакого намерения пытаться узурпировать власть и юрисдикцию короля. То, что он сказал, было общепринятой теорией, а именно теорией, по которой все верующие, включая христианских королей, подчиняются папе ratione peccatt (по причине греха). Иными словами, если светский правитель проводит греховный курс, то его может судить папа; но если подобным же образом действует папа, то судьей ему будет один лишь Бог, поскольку на земле нег никого выше папы. Однако хотя Бонифаций действительно сказал это в своей булле, он утверждал также, что оба меча, духовный и материальный, принадлежат церкви и что короли владеют материальным мечом с согласия и по милости священника (ad nutum et patientiam sacerdotis). Пала имел в виду речение Христа о том, что ему была дана вся власть на небесах и на земле, и отсюда заключил, что эта полнота власти перешла к наместнику Христа, хотя ему не подобает владеть материальным мечом так же, как и духовным. Вполне понятно, что король Франции пришел в ярость, когда предстал в булле как этакий эмиссар папы, осуществляющий свою власть ad nutum.
Бонифаций прочитал трактат Эгидия Римского (ум. 1302) «О церковной власти» (De potestate ecclesiastica) и воспользовался некоторыми его идеями. В этой работе[[518 . В сочинении Эгидия Римского De regimine principum влияние Аристотеля и св. Фомы Аквинского заметнее, нежели в рассматриваемой здесь работе.]] Эгидий доказывает, что как Христос владеет всей полнотой власти — и духовной, и светской, — так ею владеет церковь и особенно папа.
Христос, однако, не использовал свою светскую власть; и церковь, следуя его примеру, оставляет управление светскими делами в руках королей. Следовательно, господство (dommum) в полном смысле слова остается за церковью, хотя использование светской власти церковь и препоручает светским монархам. Далее, как все человеческие существа подчиняются Христу de iure, так же все люди подчиняются de iure римскому первосвященнику. Очевидно, что defacto ему подчиняются не все. Однако нехристианские монархи, которые не получили свою светскую юрисдикцию от церкви, являются скорее узурпаторами, чем законными монархами[[519 . Реалистический взгляд на царства этого мира как на развивающиеся благодаря завоеваниям, насилию и узурпации восходит, конечно, к св. Августину. С точки зрения Эгидия Римского, лишь в христианском мире государства могут как бы искупить свои грехи.]] (сочинение Эгидия Римского «О церковной власти» было написано в поддержку притязаний папства в его споре с французским королем, хотя оно, очевидно, и выходит за рамки обсуждения этого частного вопроса. Излишне говорить, что были написаны трактаты и в поддержку королевской стороны в этом споре. Одной из наиболее интересных является работа доминиканца Жана (Иоанна) Парижского, или Жана Квидорта (ум. 1306) «О власти королевской и папской» (De potestate regia et -papal!).
В этой работе Жан Парижский в значительной мере следует учениям Аристотеля и св. Фомы Аквинского. Политическое сообщество уходит своими корнями в человеческую природу, созданную Богом, и существовало задолго до установления Христом церкви. Оно — естественное установление и для оправдания своего существования не нуждается в церкви. Гражданское правление, поскольку оно необходимо для сохранения и благополучия политического общества, также является естественным установлением. Ни своим существованием, ни своим оправданием оно не обязано церкви.
Следовательно, хотя король, будучи христианином и исполняя обязанности христианина, подчиняется духовной власти папы, именно как король он независим. Государство как таковое не имеет отношения к сверхприродной цели человека, явленной Христом. Оно преследует естественные цели.
И в этой области оно автономно. Ни абстрактными, ни историческими аргументами не доказать, что король Франции именно как король подчиняется папе.
Интересной особенностью работы Жана Парижского является, в частности, то, как он представляет природу церкви и государства. Вспомним, что одна из идей, выдвинутых папством и защитниками его притязаний, состояла в том, что единство христианского мира требует, чтобы был один светский глава — император — и точно так же один духовный глава — папа. Эта точка зрения была связана с папскими притязаниями на светскую юрисдикцию через тезис о том, что, хотя церковь в действительности не владеет материальным мечом, император получает свою юрисдикцию от папы. Вопрос о том, подчиняется или не подчиняется король Франции императору как светскому главе христианского мира, представлял, конечно, скорее академический или теоретический, нежели практический интерес. Насущной проблемой для Жана Парижского были отношения между французским монархом и папством. Но тема единства христианского мира позволила ему развить некоторые идеи относительно природы церкви и государства.
Что касается церкви, то всеобщность в принципе принадлежит к ее сущности. Человек имеет одну конечную сверхприродную цель, и церковь, заинтересованная в достижении человеком этой цели, выполняет вселенскую миссию.
Богооткровенная истина одинакова для всех и не изменяется в зависимости от различий между людьми. В случае государства, однако, ситуация иная. Государство есть установление естественное, а не сверхприродное. И естественные различия — географические, климатические и этнические — обусловливают разнообразие политических обществ, приспособленных к разным обстоятельствам. Нет ни одного убедительного довода, выводящего из духовного единства христианского мира под властью одного главы необходимость светского единства под властью одного императора. Аргументировать таким образом — значит смешивать сверхпргродный и природный уровни.
Далее, именно потому, что церковь есть установление сверхприродное и надгосударственное, она не должна смешиваться с государством. Она — тот канал, по которому передается божественная благодать, а ее орудия — проповедь и убеждение. Она не обладает, или не должна обладать, такой же принудительной властью, какой обладает государство. И только смешивая церковь и государство и считая церковь своего рода сверхгосударством, можно доказывать, например, что папство вправе взимать налоги или распоряжаться собственностью мирян. В своей собственной естественной сфере государство автономно, и монарх именно как монарх не является подданным папы. Правда, папа может отлучить его от церкви, когда для этого имеются веские основания; но это — духовное наказание, и оно не должно считаться имеющим гражданские последствия.
Еще одной интересной особенностью позиции Жана Парижского является его представление о статусе короля в государстве. В конечном счете всякая законная власть действительно происходит от Бога-творца. Однако из этого никоим образом не следует, что если королевская власть не дается Богом через посредство папы, то она даруется королю непосредственно Богом. Напротив, король наделяется властью посредством выбора народа. Следовательно, с точки зрения Жана Парижского, верховная власть, даруемая Богом, остается у народа. Правда, получив власть, король вправе требовать от подданных подчинения. Однако это зависит от его стараний выполнить наказ народа — создавать, сохранять и поддерживать условия, необходимые в естественном порядке вещей для добродетельной жизни. Если король пренебрегает своими обязанностями, народ вправе низложить его. Жан Парижский распространяет это утверждение даже на папу. Папа выбирается, и недостойный папа может быть низложен общим собором или кардиналами, представляющими «народ», т. е. сообщество христиан. Жан Парижский, таким образом, занимает свое место в соборном движении.
Возможно, в эпоху раннего средневековья люди и впрямь мыслили в терминах «христианского мира», не проводя достаточно четкого различения между сферами церкви и государства. Спор между папой и императором можно рассматривать как свидетельство по-прежнему унитарного понимания христианского мира. Однако к XIV в. это понимание явно стало неадекватным и в некоторых очевидных отношениях анахроничным — а именно, ввиду укрепления национальных государств. Примечательно, что Данте, приверженец идеи империи и сторонник дела императора, был уроженцем раздробленной страны, не знавшей национального единства, какое можно было видеть в Англии, в Испании или во Франции.
Националистические мотивы, безусловно, играли некоторую
