или хобби, было собирание рукописей. Он разыскал, например, ряд утраченных комедий Плавта. В этом отношении Николай, безусловно, принадлежал к эпохе Возрождения.]] привел его к поддержке партии, выступавшей за верховную власть соборов, и он принял участие в Базельском соборе как умеренный защитник соборной точки зрения. Разочарование неспособностью Собора провести реальную реформу церкви заставило его впоследствии изменить свою позицию. Он стал сторонником папства и выполнял разные миссии от имени Святейшего Престола. Например, был послан в Византию в связи с воссоединением Восточной церкви с Римом, которое было осуществлено, хотя лишь на время, на Флорентийском соборе в 1439 г. В 1448 г. он был возведен в сан кардинала, а в 1450 г. — назначен епископом Бриксенским. Скончался он в Тоди (Умбрия) в 1464 r.
Николай писал на разные темы. Первой его важной работой было сочинение De concordantia catholica («О католическом согласии», 1433-1434), где он излагал мысли о реформе церкви. Его философские сочинения включают в себя хорошо известные De docta ignorantia («Об ученом незнании», 1440), De Deo Abscondito («О сокрытом Боге», 1444), ldietae ]Лп («Книги простеца», 1450) и De venatione sapientiae («Об охоте за мудростью», 1463). Среди его сочинений на математические темы — De transmutatiombus geometrids («О геометрических преобразованиях», 1450) и De matbematica perfectione («О математическом совершенстве», 1458).
Как и Лейбница (1646-1714), Николая Кузанского воодушевляла идея синтеза, примирения различий и противоположностей. Присутствуя на Базельском соборе, он понял, что единство христианского мира находится под угрозой, и решил сделать все, что в его силах, дабы сохранить это единство.
Единство, однако, не означало для него устранения или уничтожения всех различий. Не стремился он и к достижению единства через посредство абсолютизма или деспотизма, будь то государственного или церковного. С точки зрения Николая, монарх получал свою власть и авторитет не прямо от Бога, а скорее от народа или благодаря народу. И хотя Николай поддерживал старую идею империи, он мыслил ее скорее как федерацию, нежели как возглавляемую императором, попирающим права национальных монархов или правителей. Относительно Церкви Николай был убежден в том, что общий собор, представляющий всю совокупность верующих, превыше папы и в случае необходимости может низложить его[[528 . На Николая произвела впечатление роль Констанцского собора (1414-1418) в преодолении Великого Раскола, который разделил христианский мир и наделал столь много постыдного.]]. Он также полагал, что реформу, существенно важную для сохранения внутрицерковного единства, наилучшим образом мог бы провести общий собор. Если впоследствии он и изменил свою позицию, то потому, что увидел в папстве выражение сущностного единства Церкви и, на практическом уровне, убедился, что с задачей реформы вероятнее всего может справиться центральная власть, а не общий собор, долгие дискуссии которого имеют тенденцию способствовать скорее анархии, нежели единству.
Центральная идея спекулятивной философии Николая Кузанского — идея синтеза, или тождества, противоположностей {coinddentia oppositorum). В конечных сущих мы находим различия и противоположности. Например, во всех конечных сущих сущность и существование различны, тогда как в бесконечном сущем. Боге, они совпадают. Это, конечно, знакомая томистская идея. Однако Николай усматривает общий принцип в том, что противоположности и различия тварей совпадают в Боге. Эта теория может напомнить шеллинговскую «философию тождества», в период разработки которой Шеллинг рассматривал Абсолют как то, в чем исчезают все различия. Однако хотя и есть сходство между мыслью кардинала XV в. и философией немецкого идеалиста XIX в, мысль Николая является определенно теистической по своему характеру[[529 . Впоследствии спекулятивный теизм стал развивать Шеллинг, Однако «философия тождества», как казалось большинству его читателей, предполагает пантеистическую точку зрения.]]. Утверждая тождество противоположностей в Боге, Николай не хочет сказать, что, жонглируя терминами и просто заявляя о тождестве противоположных или различных предикатов, можно достичь адекватного положительного уразумения Бога. Его тезис приблизительно таков. Мы узнаем конечную вещь, соотнося ее с тем, что нам уже известно; мы сравниваем ее с уже известным, замечая сходства и несходства. Конечные вещи отличаются и должны отличаться друг от друга в разных отношениях. И благодаря опытному восприятию этих различий мы образуем разные понятия. Ни одно из этих понятий не может адекватно выразить природу бесконечного. Поскольку все конечные вещи отображают бесконечное, их различные атрибуты должны быть признаны отождествившимися в бесконечном. В то же время, поскольку все наши понятия ведут свое происхождение от опытного восприятия тварей и отражают это восприятие, ни одно понятие не применимо к Богу в качестве одноименного. Следовательно, что в действительности есть тождество противоположностей в бесконечном, нельзя положительно постичь посредством дискурсивного рассудка, который может только приближаться к этому постижению как к мысленному пределу некоего процесса, пределу, который никогда не достигается.
Николай, таким образом, отстаивает главенство «отрицательного пути». Однако, желая охарактеризовать его позицию как агностицизм, мы должны добавить, что это не агностицизм, порожденный отказом сделать интеллектуальное усилие, но скорее агностицизм, который является результатом приумножающегося уразумения бесконечности и трансцендентности Бога. Это, может быть, и «незнание», но, по выражению Николая, «ученое», или «сведущее», незнание. Только благодаря непрерывному усилию уразуметь Бога мы приходим к пониманию, что Бог превосходит наше разумение. Бесконечное не есть объект, соразмерный с дискурсивным рассудком Дискурсивный рассудок питают сходства и несходства, находимые им в тварях; и он руководствуется принципом несовместимости, или взаимоисключения, противоположностей. Следовательно, истину «совпадения противоположностей» постигает не дискурсивный рассудок (ratio), а разум (mteuectus).
То, что говорит Николай Кузанский, в известной степени повторил в XIX в. Гегель. Согласно Гегелю, традиционная формальная логика, основанная на принципе непротиворечивости, как бы замораживает понятия в резкой противоположности друг другу. Если X, то не У. Если У, то не Х. Рассудок (Verstand), имеющий дело с традиционной логикой, не может постичь внутреннюю жизнь Абсолюта. Хотя Николай совершенно убежден, что рассудок (в смысле Verstand) не может постичь божественный Абсолют, все же он не готов утверждать, как впоследствии утверждал Гегель, что посредством разума (Intellectus, или Vemunfi), имеющего дело с диалектической логикой, человеческий ум способен вникнуть в сущность Бога. Согласно Николаю, разум может постичь, что Бог есть coinddentia oppositorum, но не может вникнуть в божественное тождество противоположностей и раскрыть его для созерцания.
Николай, правда, пытается использовать язык, дабы по крайней мере намекнуть на то, к чему он подступается. Например, Бога правильно описывают как верховное и безусловно наивеличайшее сущее. Он не мог бы быть больше того, что он есть. Но мы можем также сказать, что Бог не мог бы быть и меньше того, что он есть. Если он есть максимум, то он есть также и минимум. Он есть и то, и другое в совершенном «совпадении противоположностей»[[530 . См — De docta ignorantia, 1, 5 f.]]. Однако мы можем также сказать, что Бог не есть ни то ни другое, иными словами — ни большое, ни малое. Он не есть ни то ни другое — и вместе с тем есть и то и другое. Все зависит от того, чтб вы имеете в виду. Но хотя понятийный анализ может помочь нам уразуметь, что Бог и превосходит все различия и противоположности, и заключает их в себе, он не может оделить нас видением божественного тождества самого по себе. Николай любит использовать математические аналогии. Например, если постоянно увеличивать количество сторон многоугольника, вписанного в круг, то многоугольник будет все больше стремиться совпасть с кругом; однако он никогда не совпадет с ним, сколько бы сторон мы ни добавляли. Подобно этому человеческий рассудок может подходить к бесконечному многими путями и приближаться к положительному уразумению, но в действительности никогда не достигнет бесконечного. Далее, если удлинять диаметр круга до бесконечности, то в итоге окружность совпадет с диаметром. В таком случае можно сказать, что бесконечная прямая линия есть и треугольник, и круг. Однако математическая аналогия является просто символом, который помогает уму, а не разъяснением божественной реальности. Математическое бесконечное может символизировать божественную бесконечность, однако оно не тождественно последней[[531 . De venaticrne sapientiae, 14.]].
Как мы уже отмечали в этой книге, одно из шаблонных возражений против исключительного применения отрицательного подхода к познанию Бога состоит в том, что мы не можем осмысленно отрицать что-либо относительно Бога, пока не располагаем некоторым положительным знанием о нем. Мы должны по меньшей мере иметь некое положительное представление о том, относительно чего мы отрицаем то или иное. Николай, видимо, пришел во многом к такому же выводу. Во всяком случае, в своей последней работе (De apice theoriae, 1464) он замечает, что некогда думал, будто истина о Боге отыскивается скорее во мраке и темноте, нежели в свете или сиянии. Это замечание предполагает, что он сознает необходимость каким-то образом уравновесить свою отрицательную теологию. Он добавляет, что даже мальчик может понять, что значит быть способным что-то делать — например, бегать или есть. Бог есть абсолютная способность, или posse, т. е. он вечно есть то, чем может быть.
В сущности, Николай говорил это и раньше. В De possest (1460) и снова в De venatione sapientiae (1463) он по-своему излагает традиционную доктрину, согласно которой Бог есть бесконечный акт и в нем нет никакого разрыва между тем, чем он может быть (posse esse), и тем, что он есть. Далее, Николай настаивает, что способность Бога быть сразу всем, чем он может быть, непостижима для конечного ума и что нет общей меры, которую можно было бы приложить и к тварной способности, или потенциальности, и к бесконечной божественной способности. Поэтому, хотя Николай и принимает к сведению, что чисто отрицательную теологию отстаивать трудно, мы зашли бы слишком далеко, предположив, что в последние годы жизни он изменил свою позицию и отказался от «отрицательного пути». Правда, он обращает внимание на актуальность Бога, тождественную его способности, однако же продолжает настаивать на божественной трансцендентности.
Хотя, согласно Николаю, Бог сам по себе непостижим, он обнаруживает себя в мире, который есть теофания, чувственно воспринимаемое явление Бога. Говоря языком Николая Кузанского, мир есть «стяжение» Бога. Он есть «стяженное бесконечное» и «стяженное единство»[[532 . De docta ignorantia, II, 4.]]. Иными словами, в творении, которое есть «развертывание Бога» (explicatio Dei), бесконечность «стягивается» в конечность, абсолютное единство — во множественность, а вечность — во время (движущийся образ вечности, как сказал Платон). В Compendium он изображает непостижимое бесконечное как являющее или обнаруживающее себя во множестве знаков, подобно тому как одно лицо может отражаться в нескольких зеркалах, причем лицо само по себе остается тем же самым, тогда как его отображения, или отражения, различны. Каждое отражение есть «стяжение». И каждая тварь есть «как бы сотворенный Бог».
Очевидно,
