Кризис буржуазной философии. Лукач Георг.
Факт кризиса констатировали не только мы, марксисты. Понятие «кризис» уже давно прижилось в буржуазной философии. Когда, например, Зигфрид Марк, известный неогегельянец, захотел определить место Риккерта в развитии философии, он обозначил его как мыслителя «предкризисной эпохи». И в самом деле: если мы внимательно проследим развитие буржуазной философии в последние десятилетия, то увидим, что буквально каждые два года основоположения философии вновь и вновь ставятся под вопрос. Не случайно, что у истоков этого развития стоит программа Ницше: переоценка всех ценностей. Это продолжается без конца и в современной философии; год, во время которого в какой-нибудь области философии не разразился кризис, — это год без всяких событий.
Но самым серьезным симптомом кризиса является тот факт, что в конце этого развития стоит так называемое «мировоззрение» фашизма. И можно утверждать, что то сопротивление, которое было против него развернуто со стороны буржуазной философии, равно нулю. Даже популярность значительной части тех философских течений, которые фашизм целиком, безраздельно, вместил в себя (подумаем хотя бы о ницшеанстве), осталась, как и прежде, в широких кругах противников нацизма полностью неприкосновенной.
Итак, факт кризиса вряд ли можно оспаривать. Сложнее охарактеризовать его и осуществить критику с исторической и, в узком смысле, с философской точки зрения. Здесь сразу же возникает вопрос: что в философии эпохи империализма оказывается специфически новым, является ли она радикально новой, и если да, то насколько?
В таких вопросах нужно быть осмотрительным. Во время дебатов по поводу программы Российской Коммунистической партии Ленин протестовал против разделяемого некоторыми мнения, что при анализе экономической структуры и закономерностей империализма можно якобы абстрагироваться от общего развития капитализма. Я полагаю, что это методологическое утверждение сохраняет силу и в идеологической, философской сфере. Философию империализма можно понять и критиковать лишь в рамках общих взаимосвязей капиталистического общества. Ведь не подлежит сомнению, что, вопреки всем видоизменениям, воздействие всеобщих экономических оснований выражается и в философии.
Эту взаимосвязь мы можем наблюдать даже на самом поверхностном уровне; например, в том, что современная философия постоянно использует системы прошлого. Так, в частности, влияние Канта очевидно вплоть до Чемберлена и через него — до Розенбер-га; Сартр использует Декарта, в то время как немецкий иррационализм утверждает, что современная философия начиная с Декарта сбилась с верного пути и т. д. В этом вечном, мятущемся поиске все новых и новых первоистоков также проявляются — в историческом масштабе — признаки кризиса. Ведь эти нерешительные поиски, эта неуверенность выдают неодолимое ощущение того, что философия сбилась с пути.
Где и когда она заблудилась? Куда следует вернуться, чтобы найти правильный путь?
1 Фетишизированное мышление и действительность
Что нового в философии эпохи империализма? В общем и целом она есть мыслительное отражение самого империализма как наивысшей и потому наиболее противоречивой стадии капитализма. Противоречия капиталистического общества, которые до сих пор определяли путь развития, форму и содержание буржуазной философии, теперь обнаруживаются на вершине их объективной противоречивости. Это означает не только соответствующее обострение, поскольку для буржуазного класса не признавать эту основополагающую противоречивость — это вопрос жизни и смерти.
Чем объективно глубже, непреодолимее противоречия, тем стремительнее становится процесс, приводящий к возникновению кризиса: отделения путей развития от философского мышления и общественной действительности. Но здесь речь идет еще и о другом. Проблема состоит не только в противопоставленности мира буржуазного мышления и общественной действительности империализма, но и в реальном, существенном ходе развития этой общественной действительности и в непосредственно видимой поверхности, эту действительность скрывающей. Потому, возможно, мыслители, которые, в конечном счете, честны, в своих сочинениях целиком переворачивают общественную действительность с ног на голову, поскольку рабски придерживаются этой обманчивой, непосредственно данной поверхности.
Такая противоположность — неизбежная проблема буржуазного мышления. Основополагающая идеологическая форма явлений капиталистического общества — фетишизация. Это означает, говоря кратко, что для индивидов, живущих в заколдованном круге поверхностных явлений капиталистического общества, отношения между людьми, зачастую, правда, опосредованные вещами, являются как вещи; человеческие отношения овеществляются, фетишизируются. Наиболее очевидная, элементарная форма этой фетишизации есть одно из основополагающих явлений капиталистического производства, товар. Товар как в своем возникновении, так и в своем дальнейшем функционировании в качестве товара является опосредующим звеном конкретных человеческих отношений (капиталист и рабочий, покупатель и продавец). Должны наличествовать совершенно конкретные общественные, экономические обстоятельства, то есть совершенно конкретные человеческие отношения, для того чтобы результат человеческого труда, продукт труда человеческих рук стал товаром. До тех пор пока капиталистический общественный порядок скрывает эти взаимосвязи, делает их непроницаемыми и все больше покрывает туманом тот факт, что товарная форма продукта есть лишь отражение конкретного отношения между людьми, эти отношения кристаллизуются и становятся самостоятельными характеристиками товара (например, ценой), они оказываются характеристиками вещей, как некоторые природные характеристики, они кажутся присущими товару, как сладость сахару или цвет розе. И чем дальше какое-то явление отстоит от реального производства, тем более пустым, бездушным
становится фетиш, и тем больше он овеществляется, и тем значительнее в то же время овладевает он мышлением. Империалистическое развитие капиталистического мира, в особенности превращение финансового капитала в руководящую силу, все более усиливает общую фетишизацию, и тем сложнее и бесперспективнее становится задача разоблачить овеществление, поскольку взаимосвязи, лежащие в основании этой фетишизации как существенные, все более сокрыты туманом.
Здесь для философии важно то, что завязнуть в фетишизации — значит двигаться в антидиалектическом направлении. Чем чаще общество в буржуазном мышлении оказывается хаотическим скоплением мертвых вещей и вещных взаимосвязей, а не — в соответствии с действительностью — непрерывным и непрерывно меняющимся воспроизводством отношений между людьми (классами), тем неблагоприятнее для диалектического мышления должна стать подобная позиция. Этот процесс, начинающийся таким образом, еще и усиливается из-за паразитизма империалистической эпохи. Большая часть интеллигенции настолько отдалена от процесса труда, определяющего реальную структуру и законы движения общества, настолько глубоко встроена в мир вторичных или третичных явлений совокупного общественного производства, которые она воспринимает как первичные, что интеллектуальное разоблачение фетишизации становится прямо-таки невозможным.
То есть отдаление мыслей, отражающих поверхностные явления, от действительности настолько велико, что любое изменение общественного развития раскрывается перед мышлением как неожиданная, зияющая бездна, манифестирует себя как кризис, как нескончаемая череда кризисов.
Но если мы утверждаем, что внутри империализма существует постоянный философский кризис, то, с другой стороны, мы должны все же различать отдельные этапы: до 1914 года философский кризис относительно латентен; и лишь после 1918 года он становится очевидным для каждого.
2 Основные эпохи буржуазного мышления
Все это лишь общая идеологическая характеристика эпохи империализма. Однако философия — это особая идеологическая форма, развитие которой не всегда идет параллельно развитию других идеологических форм, например, точных наук или литературы. Особенность философии состоит, выражаясь кратко, в особенности самого ее предмета, который охватывает экзистенцию и предельные вопросы познания, то есть мировоззрение, поднятое на абстрактный и обобщенный уровень. В то время как там, где непосредственным предметом является сама непосредственно данная общественная (или природная) действительность (а не только ее абстрактное воплощение, ее обобщенные последние принципы), смелое и непредвзятое рассмотрение действительности часто может исправить мировоззренческие искажения. Например, мы часто видим в литературе, как отдельные писатели, замкнутые вместе со своими мнениями внутри фетишизированного мировоззрения, в своих сочинениях, в изображении жизни проводят дефетишизацию, как они в изображении действительности делают ощутимым в качестве человеческих отношений то, что казалось им вещью. В отличие от этого в философии речь идет о последних принципах; здесь материал не создает подобного противодействия. Ее предмет не дает возможности такой коррекции, которая пробивается сквозь личное ограниченное мнение мыслителя.
Исходя из этих соображений, мы теперь можем попытаться обозначить основные эпохи развития буржуазной философии, чтобы с помощью этого исторического обзора яснее представлять себе особые отличительные черты эпохи империализма.
Первая эпоха — классическая буржуазная философия, она продолжается где-то до конца первой трети XIX века, максимум до 1848 года. В это время возникает наиболее совершенное интеллектуальное выражение буржуазного мировоззрения, интеллектуального отрицания феодального общественного порядка и его культуры. Философия формулирует фундаментальные принципы и всеобщее мировоззрение этого великого, прогрессивного освободительного движения, преобразующего общество. Происходит революционный прорыв в логике, естественных и общественных науках, который выражает универсальный характер философии — то, что она принимает плодотворное участие в решении ключевых конкретных проблем естественных и общественных наук и на их основе поднимается до наивысших обобщений. Это придает ей характер всеобщности, плодотворный для наук и открывающий большие перспективы.
Что же представляет собою эта философия с классовой точки зрения? Ответ, казалось бы, прост, но в конкретных обстоятельствах необычайно запутан: ведь именно великие всеобщие всемирно-исторические интересы класса объективно призваны преобразовать в прогрессивном направлении весь общественный мир до самого основания. Эти интересы выражаются в произведениях классической философии. Потому философия эта тесно связана с великими, всемирно-исторически значимыми целями и с теми битвами, которые ведутся за их осуществление. Отсюда ведет свое происхождение мощное и обостренное чувство действительности у великих мыслителей данной эпохи. Даже ошибки этих мыслителей — это ошибки всемирно-исторического характера, поскольку они проистекают из героических иллюзий, необходимых с точки зрения мировой истории.
Из такого крепкого и глубокого сплетения философов со всемирно-историческими интересами зарождающегося буржуазного класса следует их относительная независимость от сиюминутной классовой тактики и в особенности от отдельных сословий этого класса. Это предоставляет серьезные возможности для критики. Критика исходит изнутри, поскольку в ее основании лежит великое историческое призвание собственного класса, что как раз и придает философам смелости для того, чтобы четко и решительно занять определенную позицию. Однако поскольку смелость эта не просто индивидуальна, поскольку, напротив, она серьезнейшим образом опирается на связь мыслителей с тем классом, который они представляют, постольку, действуя от имени этого всемирно-исторического призвания, они исполнены пафоса в осознании потребности подвергать острейшей критике отступления от необходимого всемирно-исторического пути.
Революция 1830 года, а тем более и революция 1848 года свидетельствуют о том, что буржуазия перестала быть ведущим прогрессивным классом. Тем самым, начинается процесс разложения классической буржуазной философии, полностью закончившийся вместе с революцией 48 года. Таким образом, философия вступает в новую фазу развития, продолжавшуюся где-то до начала эпохи империализма. Натиск буржуазного класса на феодальные пережитки дошел до конца; по отношению к стремительно возвышающемуся пролетариату занимаются оборонительные позиции. Другой важнейший процесс эпохи буржуазных революций, образование национальных государств, точно так же закончился, причем становление немецкого и итальянского национального единства происходило в реакционной форме. Это время — эпоха гнетущих классовых компромиссов, эпоха Наполеона III и Бисмарка. Старая буржуазная демократия с 1848 года неуклонно сокращается и даже распадается. Либерализм и демократия резко расходятся, враждебно противопоставляют себя друг другу; либерализм превращается в консервативный «национал-либерализм». Экономический фон этого процесса разложения демократии — стремительное наступление капиталистического производства на Западную и Центральную Европу.
