мыслителей, даже самых консервативных убеждений, решался столь откровенно и безаппеляционно заявлять о своей приверженности политическому обскурантизму. Леонтьев в этом отношении представлял до некоторой степени психологическую загадку, заставлявшую видеть в нем много «нерусских черт, чуждых русскому чувству жизни, русскому характеру, русскому миросозерцанию» [Н.А. Бердяев].
3. Официальный монархизм. Усиление консервативно-монархического направления во многом отразило «попытку создать альтернативу страшному призраку „нового человека“ Чернышевского, представшему перед русским обществом» [Р. Пайпс]. Убийство народовольцами императора Александра II (1 марта 1881 г.) вывело из либерального оцепенения правящий класс, побудив его всеми мерами противодействовать «революционным попыткам». На стороне монархии выступили такие крупные идеологи пореформенной эпохи, как М.Н. Катков, К.П. Победоносцев и Л.А. Тихомиров.
а) М.Н. Катков (1818–1887), бывший одно время адъюнкт-профессором Московского университета по кафедре философии, позднее занял место редактора «Московских новостей», сделавшихся главным рупором правительственной политики. Его мировоззрение формировалось в обстановке сплочения и активизации радикально-народнического нигилизма, который все явственней принимал социалистическую окраску. Катков считал, что эта «крамола» возникла вследствие «польской интриги», являвшейся, на его взгляд, частью «европейски организованной против нас революции».«…Наши доморощенные революционеры, писал он, — сами по себе совершенно ничтожны… но как орудие сильной и хорошо организованной польской революции, которая не отступает ни перед какими средствами и решилась все поставить на карту, они могут получить значение». Его утешало то, что народ, как ему казалось, преисполнен «ненависти к интеллигенции» и в «смирении сердца» воплощает свое «призвание в человечестве».
Среди причин, попустительствующих нигилизму, Катков называл прежде всего слабость власти. «Что требуется в настоящее время?», — спрашивал он и отвечал: «Более всего требуется, чтобы показала себя государственная власть России во всей своей силе, ничем не смущенная, не расстроенная, вполне в себе уверенная». В этом его особенно убеждала мартовская трагедия. Цареубийство обострило вопрос о самодержавии. В обществе стали распространяться конституционные, парламентарные идеи. Катков реагировал решительно: «Не парламентаризму ли должны мы завидовать, этой пошлой доктрине, везде потерявшей кредит, которая может быть годна только как средство постепенного ослабления власти и перемещения ее из рук в другие». Его идеалом неизменно оставалось самодержавие, которое он ставил выше конституционного парламентаризма. «Государство не устанавливается, пока не прекращается всякое многовластие». Прогресс политического развития, в понимании Каткова, заключался в «собирании» власти, т. е. утверждении самодержавия. Русскому народу не подходит конституционный строй не в силу его политической отсталости, а по причине превосходства его типа развития по сравнению с Западом. Самодержавие неотделимо от национальной почвы, истории и будущего России.
В то же время Катков не закрывал глаза на то, что русское самодержавие не просто с каждым днем становится слабее и теряет авторитет, но и уступает инициативу правительству. Обращаясь к Александру III, он писал: «Россия имеет две политики, идущие врозь — одну царскую, другую министерскую». Сохранение подобной ситуации «может сообщить фальшивое и опасное направление нашему прогрессу». Во-первых, этим подрывается идея централизации: общество приучается иметь дело с правительством, которое заслоняет собой народ с его нуждами от монарха. Во-вторых, «независимое» правительство демонстрирует «непослушание» верховной власти, что само по себе служит пагубным примером для подданных и способно лишь «просто-напросто революционизировать насильно страну»[20]. Идеолог самодержавия ратовал за «оздоровление» власти, т. е. полное превращение правительства в простой административный придаток монархической системы. «Надо, чтобы страна знала, — аргументировал публицист, — под каким солнцем она живет, какое начало управляет ее судьбами, куда она должна смотреть и в каком направлении предстоит ей строиться далее».
Важнейшим звеном укрепления верховной власти должно явиться земское управление. Через земства, по мнению Каткова, «верховная власть может войти в более тесную связь с народом», объединить под своим скипетром «здоровые силы» общества. Земства должны возглавить представительство «положительных интересов», иначе говоря, «местных организованных элементов»: крупных землевладельцев, поместных дворян и других привилегированных групп населения. Их основой мыслились «нынешние дворянские собрания». В газете Каткова проводилось требование «ослабить в составе земских учреждений представительство темных масс», т. е. крестьян — ведь их нужды и без того известны и «никто, как дворянство, не сможет так последовательно их защищать». От «дарования» дворянскому сословию «политических прав» Катков ожидал не только затухания интеллигентской «крамолы», но и укрепления российской государственности, ее монархического начала.
б) Последовательным консерватором, близко опекавшим катковский лагерь, был К.П. Победоносцев (1827–1907). Духовный наставник двух последних российских императоров, обер-прокурор Святейшего Синода, он в некотором роде стал общим символом политической реакции и застоя, что запечатлелось в блоковских строках:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совинные крыла…
Победоносцеву выпало первому после убийства Александра II формулировать идеологическую программу нового царствования. В своей печально знаменитой речи, произнесенной в марте 1881 г. на совещании выскопоставленных сановников, проходившем под председательством Александра III, он, в частности говорил: «В России хотят ввести конституцию… А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг». Он относил конституционные учреждения к разряду «ужасных говорилен» — наряду с земствами, судами («говорильней адвокатов») и свободой печати, в которых произносятся «растлевающие речи», расшатывающие устои самодержавия. Победоносцев призывал «каяться». «Нужно действовать», — такими словами под одобрительные реплики императора закончил свою речь обер-прокурор[21].
Более полное представление о взглядах Победоносцева дает опубликованный им в 1896 г. и выдержавший пять изданий «Московский сборник». Первое, что обращает внимание, — это критика Победоносцевым идеи отделения церкви от государства. Позиция его в данном вопросе совпадала с учением ранних славянофилов. По его мнению, «этой теории, сочиненной в кабинете министра и ученого, народное верование не примет». Она может быть привлекательна для государства, «потому что обещает ему полную автономию, решительное устранение всякого, даже духовного противодействия». Однако церковь, по занимаемому ею положению, «не может отказаться от своего влияния на жизнь гражданскую и общественную; и чем она деятельнее, чем более ощущает в себе внутренней, действенной силы, тем менее возможно для нее равнодушное отношение к государству». Остается либо предположить неустранимость конфликта между церковью и государством, либо идти на установление государственной церкви.
Победоносцев считал целесообразным второй путь. «Государство, — доказывал он, — не может быть представителем одних материальных интересов общества; в таком случае оно само себя лишило бы духовной силы и отрешилось бы от духовного единения с народом. Государство тем сильнее и тем более имеет значение, чем явственнее в нем обозначается представительство духовное. Только под этим условием поддерживается и укрепляется в среде народной и в гражданской жизни чувство законности, уважение к закону и доверие к государственной власти». Предлагаемая Победоносцевым система государственной церкви основывалась на идее «единоверия народа с правительством», исключавшем демократизацию и секуляризацию как духовной, так и политической жизни. Он хорошо сознавал, что на принципах плюралистической религиозности, свободы совести (и личности!) невозможно удержать обветшавшее здание русского самодержавия.
в) На стезе апологии монархии завершил свои идейные искания и Л.А. Тихомиров (1852–1923), в прошлом активный деятель народнического движения, один из создателей террористического крыла «Народной воли». Разочаровавшись в своих прежних идеалах, он в результате трудных раздумий отошел от революционной борьбы и занялся «выработкой нового миросозерцания». Нечто похожее почти одновременно произошло и с Плехановым. Однако если последний стал ортодоксальным марксистом, то Тихомиров, испросив помилования у императора Александра III, сделался ярым поборником самодержавия. Многие годы он сотрудничал в «Московских ведомостях». В 1905–1907 гг. был близок к министру внутренних дел П.А. Столыпину, содействуя ему в проведении реформ. Последние годы Тихомиров провел в Сергиевом Посаде, поселившись там после прихода к власти большевиков.
Широкую известность в качестве теоретика-монархиста Тихомирову доставила его книга «Монархическая государственность», вышедшая в 1905 г. Помимо этого трактата заслуживают упоминания еще две его брошюры: «Начала и концы: „либералы“ и террористы» (1890) и «Почему я перестал быть революционером» (1896), вызвавшая гневную отповедь Плеханова. «Новое миросозерцание» Тихомирова состояло в разработке этической теории монархии. Согласно концепции автора, «когда возникает государство — это означает, что возникает идея некоторой верховной власти, не для уничтожения частных сил, но для их регулирования, примирения и вообще соглашения». Формами верховной власти оказываются то монархия, то аристократия, то демократия. Это обусловливается известным психологическим состоянием нации, ее верованиями и идеалами. С этой точки зрения, политика в деле установления верховной власти сливается с национальной психологией. В различных формах верховной власти выражается доверие народа к определенной общезначимой силе: количественной, или физической — в демократиях; разумной, сословно-авторитетной — в аристократиях; по преимуществу нравственной — в монархиях. По мнению Тихомирова, если «в нации жив и силен некоторый всеобъемлющий идеал нравственности, всех во всем приводящий к готовности добровольного себе подчинения, то появляется монархия». Монархия есть верховная власть нравственного идеала, она возникает при наличии глубокой религиозности народа и соответствующего социального строя, поддерживающего и сохраняющего эту религиозность. Вместе с тем чрезвычайно важен элемент политической сознательности, основанный на науке, теории. Самосознание нации играет огромную роль в судьбах государственности, и поддержать его невозможно «без той усовершенствованной и вооруженной умственной работы, которую называют научной». Здесь простое усвоение чужих знаний может оказаться «крайне вредным и роковым». Политическая наука должна быть самостоятельной, она обязана «непосредственно наблюдать свою страну». Только так достигается знание политического принципа, выражающего дух нации. Недостаток самосознания оборачивается тем, что монархия, «не умея развить своих сил, нередко подготавливает сама торжество других форм верховной власти».
Тихомиров был вполне солидарен с Катковым, проводя различие между самодержавной властью монарха и правительством, или, как он называл, передаточными, служебными органами. Верховная власть не входит в прямое заведывание «всеми мелочными и несущественными делами управления»; это дело правительства. Ее задача — только «контроль и направление» правительственной политики. Причем контроль можно производить не обязательно прямо, а с помощью самих подданных, предоставя им право апелляции к верховной власти и обсуждения действий правительства в печати, на собраниях и т. д. Особенно эффективной представлялась Тихомирову «система организации служебной власти на разнородных основах, т. е. создание общественного управления рядом с бюрократическим»; в этом случае включался механизм взаимной проверки и критики. Сюда же он причислял специальные органы контроля, наподобие созданного Николаем I корпуса жандармов. Без всестороннего контроля, полагал Тихомиров, «служебные учреждения передаточной власти могут вполне искажать все намерения и волю верховной власти», и даже более того — «доходить до полной узурпации, когда передаточная власть получает характер представительной». Это означало бы упразднение монархии. Между тем, закон политического развития, как его понимал Тихомиров, гласил: «Прогрессивная эволюция ведет к усилению и расцвету монархии. Регрессивная — к уничтожению ее и переходу государства к другим формам верховной власти, т. е. к аристократии и демократии». Непосредственной иллюстрацией этого закона Тихомирову представлялась русская
