о причинах в истории. Иногда полагают, что каузальной терминологии следует избегать именно в силу ее связи с моделью объяснения через закон, которая в этом случае отвергается. Концептуальная ясность редко достигается лингвистической реформой, и мне кажется бессмысленным и тщетным протестовать или предостерегать против каузальной терминологии, обычной для историков и социологов. Еще более это относится к предостережению против использования в науках о человеке методологического термина «каузальное объяснение» (ср. выше, гл. III, разд. 1, прим. 4), Однако эта проблема имеет и важный аспект, связанный с проблемой соответствия каузальных объяснений в истории и социологии подводящим схемам объяснения.

Когда Кроче, Коллингвуд или Оукшотт (Оakeshоtt M. Experience and Its Models. Cambridge, 1933, p. 131) восстают против причинности в истории, их протест направлен против применения в истории категорий, которые уместны в естественных науках. Кроче (Сгосе В. La Storia come Pensiero e come Azione. Bari, 1938, p. 16) говорит о «простой и фундаментальной истине… что понятие причины… должно оставаться чуждым истории, поскольку, возникнув на почве естественных наук, оно приложимо лишь в их сфере». Когда же, наоборот, Мандельбаум (Mandelbaum M. The Problem of Historical Knowledge. N.Y., 1938; его же: Causal Analysis in History. — «Journal of the History of Ideas» 3, 1942) защищает законность каузального анализа и каузального объяснения в истории, он делает это, отчасти стремясь к расширению использования каузального языка, но отчасти в силу понимания каузальных связей как «оков зависимости» между событиями, которое, несомненно, распространяет и на естественные, и на гуманитарные науки. Сходная позиция, которая приравнивает причинность в истории к причинности в природе, излагается в: Соhen M. R. Causation and Its Application to History.

В немецком языке можно провести полезное различие между словами «Kausalitat» и «Ursachlichkeit» и первый термин связать с более узким («научным»), а второй — с более широким значением английского термина «causation». Ср.: Gadamer H.G. Kausalitat in der Geschicte? — In: Ideen und Formen, Festschrift fur Hugo Friedrich. Frankfurt/Main, 1964, S. 200: «Связь в истории обусловлена «Ursache», имеющей иной смысл, нежели «Kausalitat».

180

(5) Целесообразно еще раз обратить внимание на неопределенность этой терминологии. Если «каузальное объяснение» в истории понимается в широком смысле, при котором оно не сводится к объяснению посредством общего закона, то тогда, несомненно, достаточные условия имеют «непосредственное» отношение к задачам исторических объяснений. В исследовании о человеке анализ объяснения в терминах отношений обусловленности так же важен, а различие между разными видами условий так же полезно, как и в естественных науках. Отличие состоит в том, что отношения обусловленности, выражающие номические причинные (юмовские) связи, обычно включены в исторические и социологические объяснения косвенным образом, так что справедливость таких объяснений не зависит от истинности включенной в них номической связи (ср. гл. III, разд. 1). Об использовании понятий обусловленности в каузальном анализе и историческом объяснении см.: Dahl О. Om arsaksproblemer i historisk forskning. Oslo, 1956; Marc-Wogau K. On Historical Explanation; Tranоу К. E. Historical Explanation: Causes and Conditions «Theoria» 28, 1962.

181

(6) О причинах первой мировой войны см. интересную, хотя во многих отношениях спорную книгу Томсона (Thomson G. M. The Twelve Days. London, 1964). Томсон придает огромное значение «каузальной» роли новых ситуаций, которые образуются как случайные следствия различных политических действий.

182

(7) Это, конечно, не означает, что обычно актеры на сцене истории, совершая действия, формулируют в словах или мысленно практические рассуждения. Однако иногда они это делают.

183

(8) Концепция исторического процесса у Маркса — это главным образом попытка проследить истоки больших социальных изменений в изменениях технологии. Наиболее четкую формулировку см.: в: Mapкс К. Предисловие. «К критике политической экономии». — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 13. См. также: Elster J. Essays on Hegel og Marx. Oslo, 1969; его жe: Teknologi og historic. — «Haften for kritiska studier» 2, 1969.

184

(9) Можно рассмотреть различие между отношением к «природе» у греков и христиан. Возникновение идеи о человеческом господстве над природой в силу способности проникать и управлять каузальными механизмами связано с секуляризацией иудео-христианской религиозной традиции. Однако этот процесс секуляризации был в свою очередь обусловлен развитием ремесел и вооружения в позднем средневековье, то есть изменениями технологического характера.

185

(10) Ср.: Wittfоgel К. A. Die naturlichen Ursachen der Wirtschaftsgeschichte I–III. — «Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik» 67, 1932. Автор выделяет два типа производительных сил (Produktionskrafte): первые зависят от социальных условий, а вторые — от природных (геофизических) условий. Виттфогель доказывает, что у самого Маркса и у некоторых главных его последователей было точное понимание основной роли геофизических условий (das Naturmoment) в экономической и социальной истории.

186

(11) Мне кажется, что некоторые методологи искажают и преувеличивают роль фальсификации в построении научной теории. Важнейшая роль фальсификации связана с различными процедурами, характерными главным образом для естественных наук и традиционно изучаемыми в индуктивной логике: поиск причин, элиминация одной из объяснительных гипотез, конструирование «решающего эксперимента» для выбора между конкурирующими теориями и т. д. Концептуальный каркас, используемый для объяснения и описания явлений в этих процедурах, относительно стабилен. Изменение в концептуальных схемах, например принятие и отбрасывание парадигм в куновском смысле, является лишь косвенным (если вообще является) результатом «фальсификации».

187

(12) Т. Кун («Структура научных революций») сомневается в том, что социальные науки достигли той стадии, на которой происходит всеобщее признание парадигм, а также ниспровержение старых и признание новых парадигм, составляющих «научную революцию» (с. 10–11). Истина, вероятно, состоит в том, что в социологии не существует всеобще признанных парадигм, и это та особенность, которая отличает ее от естествознания. Однако несомненно также, что марксистская социология играет роль господствующей парадигмы, хотя развитие марксистской науки свидетельствует о многочисленных попытках вырваться из-под власти парадигм. То, что марксисты называют «буржуазной» социологией, по-видимому, в большей мере включает в себя парадигмы, чем склонны полагать люди, воспитанные в рамках традиционного кумулятивистского представления о науке как постоянно растущем теле фактов и теорий. Следовательно, есть основание говорить о существовании параллельных типов социологии (ср.: Lоwith К. Мах Weber und Karl Marx. I–II. — «Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik» 67, 1932, S. 53). Они отличаются не столько в том, что придерживаются противоречащего друг другу понимания фактов, сколько в принимаемых парадигмах, в рамках которых дается описание и объяснение фактов. В различии парадигм отражается различие идеологий. Следовательно, «революции» в социологии — это следствия критики идеологии.

188

(13) Разграничение, которое я провожу, сходно с выделением Хартом (Hart H. L. A. The Concept of Law. Oxford, 1961) первичных и вторичных правил, Харт показал, и это большая его заслуга, что нормативная система, такая, как правопорядок, представляет собой единство этих двух типов правил. Такая система не носит монистического характера, который приписывает ей, например, Келсен (Кеlsen H. General Theory of Law and State. Harvard Univ. Press, 1949), утверждающий, что любую правовую норму можно реконструировать как принудительную норму, т. е. как норму, предусматривающую санкции. Однако характеристика Хартом вторичных правил не кажется мне достаточно удачной.

189

(14) Что касается значения, придаваемого правилам в социологическом исследовании, интересно сравнить концепции социальной науки П. Уинча и Э. Дюркгейма. Оба автора придают большое значение правилам, однако ни один из них не проводит различия между двумя типами норм и правил, Дюркгейм преимущественно рассматривает нормы как правила, оказывающие нормативное давление на поведение. В свою очередь Уинч рассматривает нормы главным образом как правила, которые определяют институты или конституируют обычаи. Это различие в акцентах можно связать с различием методологий — «позитивистской» у Дюркгейма и «герменевтической» — у Уинча.

190

(15) Положение о принципиальной незавершенности исторического истолкования прошлого более подробно разработано в: Dantо A. Analytical Philosophy of History. Cambridge, 1965. Особенно см, блестящую главу о нарративных предложениях, р. 143–181.

191

(16) См.: Lоwith К. Von Hegel zu Nietsche. Zurich, 1941, Pt. 1, Ch. i; а также: Maurer R. K. Hegel und das Ende der Geschichte. Stuttgart, 1965.

192

(17) Ср.: Вuсkleу W. Sociology and Modern Systems Theory, p. 18.

193

(18) Как отмечалось выше в гл. I, разд. 10, кибернетика оказала воздействие на развитие некоторых областей современной марксистской философии и социологии.

Системно-теоретическая переинтерпретация гегелевской логики не приводит с необходимостью к «каузалистской» теории научного объяснения. Кибернетические объяснения в биологии, например объяснения целесообразного поведения в классической статье Розенблюта, Винера и Бигелоу (Behaviour, Purpose, and Teleology), являются «каузалистскими», или «механистическими», в том смысле, что они соответствуют модели объяснения через закон. Однако отсюда не следует, что использование кибернетических понятий для понимания социальных явлений в этом же смысле является «каузалистским». Как должен был показать обсуждаемый в тексте пример, явления, включающие интенциональность и подлинную телеологию, допускают описание их в кибернетических терминах.

194

(19) Ср.: Dahl О. Om arsaksproblemer i historisk forskning, p. 108.

195

(20) Согласование действия «железного закона истории» с капризами случайности всегда было научной проблемой для марксистского мышления. См, об этом: Сarr E. H. What is History? p. 95f; Engels F. Letter to Starkenburg 25.01.1894. Ref. to Karl Marx und Friedrich Engels, Ausgewahlte Schriften II. Dietz, Berlin, 1955. (Энгельс Ф. Письмо В, Боргиусу 25.01.1894, — Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 39, с. 174).

196

(21) Ср.: Милль Д. С, Система логики, кн, VI, гл. III, 2, с. 771: «Действий индивидуумов нельзя предсказывать с научной точностью…», Однако, добавляет Милль, в политической и социальной науке мы можем предсказывать факты «коллективного поведения масс», являющиеся лишь вероятными, «относительно каждого отдельного человека, взятого наудачу» (с.772).

197

(22) Rapp Fr. Gesetz und Determination in der…, p. 157f. Примеры из истории мысли см. также в: Кеуnes J. M. A Treatise on Probability. London, 1921, Ch. XXIX.

198

(23) Более подробный анализ эпистемологических проблем, связанных с идеей Ausgleich des Zuffals см.: Wright G. H. von. The Logical Problem of Induction, Ch. VII, Sect. 3.

199

(24) Ср.: Wittgenstein L. Gesprache, aufgezeichnet von Friedrich Waismann. Ed. by B. F. Mc Guinness. Fr./M., 1967, p. 94: «Вероятность связана с сущностью неполного описания», а также: Wittgenstein L. Philosophische Bemerkungen. Oxford, 1964, p. 293: «Закон вероятности является законом природы, в чем убеждаются, когда он проявляется».

200

(25) Термин «историцизм» используют во множестве значений, что создает путаницу (ср.: Carr Е. H. What Is History? p. 86). Поппер (The Poverty of Historicism. London, 1957) понимает «под «историцизмом» такой подход, при котором считается, что главной целью социальных наук является предсказание исторических фактов (р. 3), Однако не все авторы, кого он обвиняет в историцизме, являются историцистами в этом смысле, и менее всех Гегель, один из главных объектов попперовских атак.

201

(26) Гегелевское понимание необходимости в истории — это, совершенно бесспорно, детерминизм типа осмысленности, а не предсказумости. Необходимость, присущая историческому