с. 275], – писал он Марксу 14 мая. Вскоре пришло письмо и от младогегельянца А. Руге, назвавшего статьи превосходными и вообще самым лучшим «из всего, что когда-либо писалось на эту тему» [там же, с. 276]. 7 июля Руге специально писал в «Немецком ежегоднике»: «Никогда еще не было сказано ничего более глубокого и не может быть сказано ничего более основательного о свободе печати и в защиту ее. Мы можем поздравить себя с тем, что в ряды нашей публицистики вступает такая эрудиция, такая гениальность, такое умение овладеть вопросами, представляющимися столь запутанными ординарным людям» [27, с. 535 – 536].
Успех окрылил Маркса, но и наложил на него бремя ответственности. Главное же было в том, что переход на подлинно революционные позиции потребовал от Маркса отказа оад антирелигиозным «Трактатом о христианском искусстве» и некоторые другие.
Осложнились и отношения Маркса с семьей. Поглощенная узким миром семейных забот, его мать не могла простить сыну политических «увлечений» и лишила его права на долю наследства. Нужда стала отныне постоянным жизненным спутником Маркса. «Истинное счастье еще, – писал он Руге в июле 1842 г., – что пакости общественной жизни совершенно лишают человека с характером возможности раздражаться из-за личных неприятностей» [1, т. 27, с. 363].
Новая, революционно-демократическая ориентация наложила существенный отпечаток на личность Маркса как теоретика. Она выявила новые грани его интеллектуальной одаренности. Уже в Марксе-студенте его друзья, увенчанные академическими должностями и званиями, видели человека, равного им по интеллекту и знаниям, а потенциально – превосходящего их. Позднее, осенью 1841 г., Моисей Гесс, вообще-то нещедрый на лестные оценки, так сообщал Ауэрбаху о своих впечатлениях от знакомства с молодым доктором философии: «Это такое явление, которое произвело на меня, хотя я и подвизаюсь с ним на одном поприще, очень внушительное впечатление; короче говоря, ты должен быть готов познакомиться с величайшим, быть может единственным из ныне живущих подлинным философом, который вскоре, как только он публично выступит (в печати или с кафедры), привлечет к себе взоры Германии. Как по своей устремленности, так и по своему философскому духовному развитию он превосходит не только Штрауса, но и Фейербаха, а последнее очень много значит! – Если бы я мог быть в Бонне, когда он начнет читать лекции по логике, то я стал бы самым прилежным его слушателем. Я желал бы постоянно иметь такого человека в качестве учителя философии. Только теперь я чувствую, какой я дилетант в собственно философии. Но – терпение! Теперь я тоже буду кое-чему учиться!
Доктор Маркс – так зовут моего кумира – еще совсем молодой человек (ему едва ли больше 24 лет), который нанесет последний удар средневековой религии и политике; глубочайшая философская серьезность сочетается в нем с тончайшим остроумием; вообрази себе Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля соединенными в одном лице, – я говорю соединенными, а не смешанными, – это и будет доктор Маркс» [19, с. 261].
Нельзя отказать Гессу в наблюдательности: он сразу уловил многогранную одаренность Маркса. Но Маркс обнаружил талант и проницательного политика, и страстного революционера. Но талант быть революционером – особое свойство. Он требует от личности умения подчинить все другие ее качества и стремления одной цели – делу подготовки и осуществления революции. И Маркс уже в полной мере обнаружил такую способность: сформировавшись как революционный демократ, он отодвигает на задний план, а затем и вовсе оставляет неосуществленными свои недавние теоретические замыслы, сосредоточивая все внимание на актуальных задачах политической борьбы; общественные проблемы он воспринимает остро и глубоко и бесповоротно ставит свою личную судьбу в прямую зависимость от их решения. Революционная целеустремленность многогранной личности Маркса явилась той важной предпосылкой, без которой он не мог бы осуществить выпавшую на его долю титаническую работу. Эта целеустремленность служила и источником высшего удовлетворения результатами работы.
Начало идейного становления Энгельса.
Статьи против Шеллинга
В эти же годы независимо от Маркса начинается идейно-политическое развитие Энгельса, формирование его революционно-демократических убеждений.
Фридрих Энгельс родился 28 ноября 1820 г. в Вуппертале в семье богатого фабриканта. Он был первенцем, и отец видел в нем наследника фирмы «Гаспар Энгельс и Ко». Общий дух атмосферы, в которой воспитывался Энгельс, резко отличался от тех условий, в которых протекало детство Маркса. Здесь царила религиозная нетерпимость к инакомыслящим в сочетании с не менее ревностным поклонением золотому тельцу. Юноше не позволили даже окончить гимназии, так как отец уже в 1838 г. отправил сына в Бармен для обучения коммерческой деятельности. Здесь, в конторе местного фабриканта и купца, Энгельс использует каждую свободную минуту для самообразования. В его руки попадает передовая литература по вопросам религии, философии и политики, и он жадно ее изучает.
В письмах Энгельса братьям Греберам (1838 г. – февраль 1841 г.) запечатлен первый фазис его духовного развития. Сочинения Шлейермахера еще раз показали невозможность рационального обоснования религии, а книги Д. Штрауса обнаружили перед Энгельсом глубочайший конфликт между верой и знанием и еще более подорвали его религиозные воззрения. Работы левогегельянца Д. Штрауса, упразднявшие всякий пиетет перед «священным писанием», послужили для Энгельса прежде всего звеном на пути к изучению Гегеля. К 1841 г. под влиянием Фейербаха Энгельс переходит на позиции атеизма, которые ярко выявляются в его философских памфлетах против Шеллинга.
Этому периоду способствовала ненависть юного Энгельса ко всякому проявлению деспотизма, зародившаяся еще в детстве и развившаяся в конце 30-х годов под влиянием «раскатов грома июльской революции» во Франции и их отзвуков в произведениях передовой литературной группы «Молодая Германия», идейными вдохновителями которой были Л. Берне и Г. Гейне, находившиеся в эмиграции. Симпатии к трудящимся, которые в низких помещениях «вдыхают больше угольного газа и пыли, чем кислорода» или сидят «с утра до ночи, согнувшись за станком, и иссушают свой спинной мозг…» [1, т. 1, с. 455 – 456], рано привели Энгельса к радикальным политическим воззрениям. «От государя я жду чего-либо хорошего только тогда, когда у него гудит в голове от пощечин, которые он получил от народа, и когда стекла в его дворце выбиты булыжниками революции» [1, т. 41, с. 444], – писал он в свои двадцать лет.
В это же время Энгельс усваивает гегелевскую интерпретацию поступательного хода истории, выдвигая на первый план требование критического овладения философией Гегеля, считая, что «задача нашего времени заключается в том, чтобы завершить взаимопроникновение идей Гегеля и Бёрне» [1, т. 41, с. 124]. Подобно Марксу, он требует соединения философии с жизнью и уже в конце 1840 г. в статье «Эрнест Мориц Арндт» связывает лозунг воссоединения Германии с задачами революционно-демократических преобразований.
Осенью 1841 г. Энгельс переезжает в Берлин для отбывания воинской повинности. В течение года, занимаясь основательным изучением артиллерийского дела, он в то же время посещает лекции в Берлинском университете и сближается с берлинскими младогегельянцами.
В это время прусское правительство развертывало наступление против гегельянцев. Если в Бонне был отстранен от преподавания Бруно Бауэр и захлопнута академическая дверь перед Карлом Марксом, то в цитадель гегельянства – Берлинский университет – был приглашен в качестве профессора престарелый Фридрих Вильгельм Шеллинг. Пытаясь принизить Гегеля и вообще вычеркнуть его, бывшего своего друга и ученика, из числа великих философов, Шеллинг заодно сбрасывал со счетов Фейербаха и наиболее верного ученика Гегеля – Ганса Штрауса. Он оценивал все искания левых гегельянцев как ряд вреднейших заблуждений и начал проповедовать свое неприкрыто мистическое учение об откровении как подлинном знании всего существующего.
Берлинские лекции Шеллинга встретили резкую критику со стороны младогегельянцев. Причем самые сильные аргументы и в наиболее яркой форме были выдвинуты одним из самых молодых слушателей Шеллинга – Фридрихом Энгельсом – в статье «Шеллинг о Гегеле» и в брошюрах «Шеллинг и откровение» и «Шеллинг – философ во Христе», написанных во второй половине 1841 – начале 1842 г. В этих работах молодой Энгельс проявил свое философское дарование. Он критиковал «философию откровения» позднего Шеллинга с революционно-демократических позиций. Работы молодого Энгельса против Шеллинга произвели большое впечатление в Германии, оказали они воздействие и на передовые умы России и Польши, на них обратили внимание П. Станкевич, В. Белинский и Э. Дембовский.
Всякая философия, писал Энгельс, ставила себе до сих пор задачу понять мир как нечто разумное. Шеллинг же, напротив, пытается заменить науку верой в авторитет, мистикой чувств и гностической фантастикой. По Шеллингу, философия может и должна иметь своим объектом не действительно существующие вещи, а лишь вещи, поскольку они возможны, лишь их потенции. Действительное же вплоть до последней былинки должно быть, по Шеллингу, объектом не разума, не науки, а веры, религиозного учения, опирающегося на божественное откровение. Разум дает лишь негативную философию, в то время как вера – позитивную. Шеллинг предал дело диалектики, абсолютно противоположив потенцию действительности.
Для способа мышления позднего Шеллинга, резюмирует Энгельс в памфлете «Шеллинг – философ во Христе», характерны фантастичность и иррационализм. Вместо обещаний переворота в философии, примиряющей знание и веру, слушатели Шеллинга получили учение, не имеющее прочной основы ни в себе самом, ни в чем-либо другом доказанном. Учение его проникнуто реакционностью и враждебностью к социальному прогрессу.
Энгельс отстаивает Гегеля от нападок справа, со стороны Шеллинга, и сам критикует Шеллинга с позиций гегелевской диалектики; в то же время Энгельс поддерживает критику в адрес Гегеля слева, со стороны Фейербаха, дав восторженную характеристику освобождающего значения «Сущности христианства», где Фейербах свел религиозные отношения к человеческим отношениям и указал на антропологию как на истинную тайну теологии. Но, рассуждая независимо от Фейербаха, Энгельс указывает, что у Гегеля «принципы всегда носят печать независимости и свободомыслия, выводы же… нередко осторожны, даже нелиберальны» [1, т. 41, с. 176]. И далее: «Гегель есть в самом деле новое как старое и старое как новое» [там же, с. 224].
Выступая против Шеллинга, Энгельс, однако, еще не видел противоположности материализма Фейербаха идеализму
