и, конечно, не без основания (хотя и с некоторыми преувеличениями в духе Фейербаха), что торжество гуманизма и подлинное развитие человеческой личности необходимо проявляется как богатство чувственной жизни. «Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека» [1, т. 42, с. 122]. Необщественным человеком Маркс называет здесь члена буржуазного общества. Но как это согласуется с тезисом Маркса, что человек по природе – существо общественное? Противоречие между социальностью и асоциальностью в человеке объясняется тем, что человеческая природа крайне извращена частной собственностью. Поэтому Маркс и определяет будущее общество как «реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения» [1, т. 42, с. 116]. Это означает, что «необщественный человек» – это человек отчужденный. Только коммунистическое преобразование восстанавливает подлинно человеческую сущность. Такое понимание человека Марксом еще не порывает окончательно с антропологизмом и традициями просветительского учения о человеческой сущности как изначально данной во всей своей определенности, но деформируемой «неистинным» устройством общественной жизни. Лишь отказ от универсализации категории отчуждения (что не означает отказа от нее вообще) положит конец этой «эссенциалистской» тенденции и позволит понять сущность человека не как нечто уже заданное, предшествующее истории, а как совокупность исторически изменяющихся общественных отношений. Это и совершил впоследствии зрелый Маркс.
Молодой Маркс еще не называет свое учение коммунизмом, хотя и применяет иногда этот термин (так же, как и термин «социализм») для характеристики будущего общественного строя. Создаваемую им научную теорию освободительного движения пролетариата Маркс называет «завершенным натурализмом». Но это не означает, что он отвергает понятие коммунизма: Маркс противопоставляет уравнительному утопическому коммунизму идею научного коммунизма, который определяется как «действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он – решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» [там же].
Основываясь на этой и некоторых других формулировках, встречающихся в ранних работах Маркса, недостаточно корректных с точки зрения зрелого марксизма, современные буржуазные критики марксизма приписывают Марксу антидиалектическое утверждение, будто коммунизм означает окончательное разрешение всех возможных социальных проблем, прекращение дальнейшего развития общества[14]. В действительности же «Рукописи 1844 года» убедительно доказывают, что положительное упразднение частной собственности является не конечной целью всемирной истории, а основой последующего прогрессивного развития человечества.
Надо, однако, учитывать, что Маркс, определяя пока свое учение не столько как коммунизм, сколько как реальный гуманизм, соответственно рассматривает коммунизм как путь к завершению гуманизма. Маркс пишет, что коммунизм есть положительное утверждение (Position) «как отрицание отрицания, поэтому он является действительным, для ближайшего этапа исторического развития необходимым моментом эмансипации и обратного отвоевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества» [1, т. 42, с. 127]. Основной смысл этого положения заключается в том, что уничтожение частной собственности не является конечной целью исторической деятельности пролетариата. Коммунистическое общество в своем будущем длительном развитии пройдет различные стадии зрелости.
Как разъясняет Маркс, коммунизм «в качестве снятия частной собственности, означает требование действительно человеческой жизни, как неотъемлемой собственности человека, означает становление практического гуманизма…» [там же, с. 169]. Становление практического гуманизма предполагает практический революционный акт. «Для уничтожения идеи частной собственности вполне достаточно идеи коммунизма. Для уничтожения же частной собственности в реальной действительности требуется действительное коммунистическое действие. История принесет с собой это коммунистическое действие, и то движение, которое мы в мыслях уже познали как само себя снимающее, будет проделывать в действительности весьма трудный и длительный процесс» [там же, с. 136]. Это положение Маркса основывается на материалистическом решении вопроса о соотношении теории и практики: «…мы видим, что разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путем, только посредством практической энергии людей, и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительную жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу» [там же, с. 123].
Итак, недостаточно лишь осознать отчуждение: от этого оно не устраняется, а становится еще более осязаемым. Отчуждение должно быть уничтожено практически; в этом – задача освободительной борьбы рабочего класса, в ходе которой пролетарии возвышаются над ограниченностью буржуазного общества, разъединяющего людей и противопоставляющего их друг другу. Человеческое братство в устах пролетариев «не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство» [там же, с. 136].
Освободительная борьба пролетариата объективно обусловлена экономической структурой капитализма: «…все революционное движение находит себе как эмпирическую, так и теоретическую основу в движении частной собственности, в экономике» [там же, с. 117]. Таким образом, преодоление ограниченности утопического коммунизма и социализма и материалистическое обоснование коммунистического идеала составляли для Маркса в сущности единую задачу.
Материалистическое понимание
природы и человека.
Оценка антропологизма Фейербаха
В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» содержится глубокий философский анализ «Феноменологии духа» Гегеля и антропологического материализма Фейербаха. И хотя эта часть рукописей осталась незаконченной, она дает довольно много материала для уяснения философских воззрений Маркса этого этапа его теоретического формирования.
Разрабатывая принципиально новое, диалектико-материалистическое мировоззрение, Маркс пока еще находился под влиянием Фейербаха. Критически усваивая и перерабатывая учение Фейербаха, Маркс преувеличивал значение его критики гегелевской диалектики. Известно, что Фейербах не оценил в полной мере диалектики Гегеля и, следовательно, не сделал подлинных открытий в этой области. Он провозгласил задачу преодоления учения Гегеля и всей предшествующей философии в целом. Чем же объясняется столь высокая оценка Марксом роли Фейербаха? Маркс пишет: «Подвиг Фейербаха заключается в следующем: 1) в доказательстве того, что философия есть не что иное, как выраженная в мыслях и логически систематизированная религия, не что иное, как другая форма, другой способ существования отчуждения человеческой сущности, и что, следовательно, она также подлежит осуждению; 2) в основании истинного материализма и реальной науки, поскольку общественное отношение „человека к человеку“ Фейербах также делает основным принципом теории; 3) в том, что отрицанию отрицания, утверждающему, что оно есть абсолютно положительное, он противопоставляет покоящееся на самом себе и основывающееся положительно на самом себе положительное» [1, т. 42, с. 154].
Здесь Маркс, как и Фейербах, имеет в виду идеалистическую философию. Он считает великой заслугой Фейербаха, во-первых, разоблачение идеализма как утонченного религиозного мировоззрения; во-вторых – противопоставление идеализму истинного материализма (в котором Маркс видел также основу научного понимания общества); в-третьих – критику спекулятивного понимания отрицания отрицания (с помощью которого то, что подвергается отрицанию, восстанавливается путем «снятия») и противопоставление гегельянству чувственно воспринимаемой действительности, из которой обязана исходить наука и которая не требует логического выведения.
Конечно, Маркс преувеличивал исторические заслуги Фейербаха. Но мы ясно видим, являлось предметом преувеличенной оценки. Фейербах действительно доказал, что тайна спекулятивной философии – теология; он противопоставил идеалистической спекуляции такое материалистическое миропонимание, которое, несомненно, было шагом вперед по сравнению с французским метафизическим материализмом XVIII в. Осуществленная им критика гегелевской диалектики помогала Марксу и Энгельсу выделить ее рациональное зерно.
Хотя Фейербах и не был диалектиком, не следует упрощенно понимать его отношение к диалектике. Отвергая метод Гегеля, Фейербах стремился понять взаимосвязь явлений природы, их изменение. «У природы, – писал он, – нет ни начала ни конца. Все в ней находится во взаимодействии, все относительно, все одновременно является действием и причиной, все в ней всесторонне и взаимно…» [17, т. 2, с. 602]. Правда, эта диалектическая постановка вопроса не получила у Фейербаха дальнейшего развития; он не рассматривал различных форм взаимозависимости явлений, не анализировал категорий, в которых теоретически осмысливаются, обобщаются диалектические процессы. Эти категории, занимавшие столь значительное место в «Науке логики» Гегеля, не интересовали Фейербаха.
Необходимо помнить и о том, что у Маркса в 1844 г. еще не было разработанного научного понимания диалектики. Фейербаховская критика гегелевской концепции отчуждения, материалистическое истолкование этого понятия, раскрытие в фантастических образах религии реального, жизненного содержания, мысли о единстве человека и природы, человека и человека – все это Маркс, по-видимому, относил тогда к диалектической проблематике, тем более что в фейербаховской постановке этих вопросов действительно имели место элементы диалектики.
Маркс так определяет отношение Фейербаха к диалектике Гегеля: «Фейербах следующим образом толкует гегелевскую диалектику (тем самым обосновывая необходимость исходить из положительного, из чувственно-достоверного): Гегель исходит из отчуждения (логически: из бесконечного, абстрактно-всеобщего), из субстанции, абсолютной и неподвижной абстракции, т.е., выражаясь популярнее, он исходит из религии и теологии. Во-вторых, он снимает бесконечное и полагает действительное, чувственное, реальное, конечное, особенное (философия, снятие религии и теологии). В-третьих: он снова снимает положительное и восстанавливает абстракцию, бесконечное. Восстановление религии и теологии. Таким образом, Фейербах рассматривает отрицание отрицания только как противоречие философии с самой собой, как философию, утверждающую теологию (трансцендентность и т.д.), после того как она подвергла ее отрицанию, т.е. утверждающую теологию вопреки самой себе» [1, т. 42, с. 154]. Маркс видит, следовательно, заслугу Фейербаха и в том, что он показал, как отрицание отрицания становится у Гегеля рычагом для конструирования системы. Фейербах понял, что гегелевская диалектика служит у автора делу обоснования идеализма, но дальше этого не пошел. Для него и отрицание отрицания, и борьба противоположностей – лишь факты сознания, мышления, которые достигают истины не прямо, а зигзагообразно, преодолевая заблуждение. Маркс, как ясно из всего содержания рукописей, не намеревается останавливаться на том, чего достиг Фейербах, но он ценит в нем попытку критически размежеваться с гегелевской диалектикой. Младогегельянский идеализм, пишет Маркс, «не высказал даже и отдаленного намека на то, что пора критически размежеваться со своей матерью, гегелевской диалектикой, и даже не сумел [ничего] сообщить о своем критическом отношении к фейербаховской диалектике. Это – совершенно некритическое отношение к самому себе» [там же, с. 153 – 154]. Между тем Фейербах «опрокинул в корне старую диалектику и философию…» [там же, с. 153] и, взяв за исходное природу и человека, поставил перед философией задачу раскрыть их единство.
