определенные, антагонистические, производственные отношения обусловливают господство одного класса над другим. Политическую форму этого господства образует государство. Всякая революционная борьба направлена против господствующего эксплуататорского класса; 3) коммунистическая революция радикально отличается от предшествующих социальных революций: она ликвидирует не то или иное распределение частной собственности на средства производства между членами общества, а частную собственность вообще, кладет конец господству эксплуататорских классов; 4) коммунистическая революция означает не только уничтожение старых экономических и политических отношений, но и массовое изменение людей, массовое порождение коммунистического сознания. Задачи коммунистического преобразования общества могут быть разрешены лишь революционным путем: «…революция необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества» [1, т. 3, с. 70]. Коммунистическая революция имеет величайшее преобразующее значение.
Все эти положения, формулирующие в основном уже сложившееся научное понимание истории, показывают, что материализм и диалектика в изучении общественной жизни с необходимостью ведут к коммунистическим выводам.
Характеризуя коммунизм как высшую, не ограниченную рамками отдельной страны, форму социального общения между людьми, как бесклассовое, безгосударственное общество, Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» считают, что победа коммунизма в отдельно взятой стране невозможна. В условиях середины XIX в. такая постановка проблемы, несомненно, имела выдающееся прогрессивное значение, поскольку она означала отрицание утопических теорий, согласно которым коммунистические порядки могут быть установлены в любой стране (и даже в отдельной части страны) без коренного преобразования государственного строя, независимо от уровня ее экономического развития. А так как речь в «Немецкой идеологии» шла о высшей стадии коммунизма, когда уже не будет ни классов, ни государства, этот вывод сохраняет известное значение и для последующего периода. В новую историческую эпоху – эпоху монополистического капитализма – Ленин доказал, что социализм «победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными» [3, т. 30, с. 133]. Дальнейшее развитие марксистско-ленинской теории позволило сделать вывод, что высшая фаза коммунизма может быть построена в рамках мировой социалистической системы даже при наличии враждебной ей мировой системы капитализма.
Таким образом, уже в «Немецкой идеологии» исторический материализм выступает как такая научно-философская теория, которая дает возможность предвидеть будущее развитие общества благодаря исследованию его настоящего и присущих ему тенденций развития. Маркс и Энгельс не считают возможным заняться подробным описанием коммунистического будущего: они выявляют лишь его самые основные черты, материальные предпосылки которых складываются при капитализме. Главное внимание основоположники марксизма уделяют теоретическому обоснованию освободительного движения пролетариата как деятельности, ведущей к коммунизму. Они исследуют классовую структуру капитализма, роль буржуазного государства как орудия подавления угнетенных и эксплуатируемых, экономические и политические предпосылки социальной революции пролетариата.
Это исследование уже по сути дела содержит идею руководящей роли пролетариата в построении нового общества, выясняет основное содержание социалистической революции.
Маркс и Энгельс исходят из того, что «общество развивалось до сих пор всегда в рамках противоположности, которая в древности была противоположностью между свободными и рабами, в средние века – между дворянством и крепостными, в новое время – между буржуазией и пролетариатом» [1, т. 3, с. 433]. Противоположность классов, обусловленная характером производственных отношений, образует реальную основу государства. Последнее вопреки иллюзиям буржуазных демократов не разрешает противоречий между групповыми интересами и интересами общественного целого, поскольку оно, государство, представляет собой политическое господство одного определенного класса над другим (что не отрицает возможности существования переходных форм государства). Поскольку же и внутри господствующего класса существуют противоречия, в том числе и между его отдельными представителями, государство приобретает форму иллюзорной самостоятельности.
Господствующий класс есть господствующая воля в государстве. Однако «не государство существует благодаря господствующей воле, а, наоборот, возникающее из материального образа жизни индивидов государство имеет также и форму господствующей воли» [1, т. 3, с. 323]. Материальная жизнь индивидов – это «реальный базис» государства. Государство есть «та форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу, осуществляют свои общие интересы и в которой всё гражданское общество данной эпохи находит своё сосредоточение…» [там же, с. 63].
Маркс и Энгельс отмечают, что уже Макиавелли, Гоббс и другие мыслители видели неотделимость права от реальной силы, образующей его сущность. Но эти мыслители рассматривали государство и право как насилие, осуществляемое ради общего блага, между тем как в антагонистическом обществе государство лишь по видимости служит интересам всего общества.
Основоположники марксизма доказывают, что всякий эксплуататорский класс, стремящийся к завоеванию политической власти, вначале выступает как представитель всего общества. Его интересы в период борьбы против господствующего реакционного класса в значительной мере совпадают с интересами других негосподствующих классов. Лишь после завоевания этим классом политической власти полностью выявляется его враждебность интересам других классов общества. Обобщая исторический опыт буржуазных революций, Маркс и Энгельс формулируют следующую закономерность: «…основа, на которой каждый новый класс устанавливает своё господство, шире той основы, на которую опирался класс, господствовавший до него; зато впоследствии также и противоположность между негосподствующим классом и классом, достигшим господства, развивается тем острее и глубже» [1, т. 3, с. 48]. Таким образом, диктатура буржуазии имеет более широкую социальную базу, чем диктатура феодалов, но и антагонистические противоречия в буржуазном обществе достигают небывалой еще в истории остроты. Эта закономерность социальных революций обусловливает возрастание роли народных масс в истории.
Еще в 1844 г. Маркс и Энгельс сформулировали положение о пролетарской революции, низвергающей политическое господство буржуазии. Однако тогда они не ставили вопроса об установлении диктатуры рабочего класса. Но «Немецкая идеология» по сути дела уже содержит в себе эту идею, хотя и в абстрактной форме, так как в этой работе доказывается, что «каждый стремящийся к господству класс, – если даже его господство обусловливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей старой общественной формы и господства вообще, – должен прежде всего завоевать себе политическую власть» [там же, с. 32]. Отсюда следует, что политическое господство рабочего класса может осуществляться и в качественно новой форме, образующей переходную ступень к ликвидации классов. Пролетарская революция, следовательно, не может ограничиться свержением диктатуры буржуазии. Рабочий класс должен завоевать политическую власть. Этот вывод органически связан со всем содержанием «Немецкой идеологии», в особенности с исследованием опыта буржуазных революций, сущности и развития государства и классовой борьбы.
Общественное сознание
и общественное бытие.
Исследование роли материального производства в развитии общества, анализ его социальной формы, т.е. экономической структуры общества, образующей основу политической и правовой надстройки, – все это позволяет развить и конкретизировать материалистическое решение проблемы общественного сознания и общественного бытия.
Фейербах рассматривал сознание человека главным образом как отражение природы. Социальное содержание сознания оказывается для Фейербаха чем-то второстепенным, поскольку у него нет понятия общественного бытия как специфической объективной реальности. Поэтому он не ставит вопроса об отражении общественного бытия.
Маркс и Энгельс, разумеется, полностью учитывают тот факт, что человеческое сознание отражает природу. Но, преодолевая фейербаховский антропологизм и натурализм, они отмечают, что отношение людей к природе имеет место всегда в рамках определенных общественных отношений. Общественное сознание потому, собственно, и является таковым, что оно отражает общественное бытие. Маркс и Энгельс по сути дела считают, что сознание отдельного индивида – общественное сознание, хотя непосредственно, т.е. именно как сознание индивида, оно носит индивидуальный характер. Общественное и индивидуальное сознание образуют нерасторжимое единство: общественное сознание не существует вне сознания членов общества. И все же индивидуальное сознание существенно отличается от общественного сознания, формы которого суть право, нравственность, философия, наука, религия и т.д. Сознание индивида просто не может вместить в себя все общественное сознание. И это различие между индивидуальным и общественным сознанием также носит социальный характер хотя бы уже потому, что человек формируется как индивид только в обществе. «Сознание, следовательно, с самого начала есть общественный продукт и остаётся им, пока вообще существуют люди» [1, т. 3, с. 29].
В «Немецкой идеологии» кратко характеризуется и становление общественного сознания. Первобытное сознание «есть вначале осознание ближайшей чувственно воспринимаемой среды и осознание ограниченной связи с другими лицами и вещами, находящимися вне начинающего сознавать себя индивида; в то же время оно – осознание природы, которая первоначально противостоит людям как совершенно чуждая, всемогущая и неприступная сила, к которой люди относятся совершенно по-животному и власти которой они подчиняются, как скот; следовательно, это – чисто животное осознание природы (обожествление природы)» [там же][23].
Основоположники марксизма различают уже в первоначальном первобытном сознании, с одной стороны, осознание ближайшей природной и социальной среды, а с другой – фантастическое отражение господства стихийных сил природы над человеком. Поэтому они не считают даже первобытное сознание исключительно лишь религиозным, мистическим. Это первоначальное сознание, которое Маркс и Энгельс называют и человеческим, и животным, присуще лишь человеку, о чем свидетельствует его социальная форма – язык. «…Язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание…» [1, т. 3, с. 29].
И сознание, и самосознание, и язык – общественные явления, формирующиеся в процессе антропологического и социального становления человека. Именно поэтому необходимо отличать развитое, многообразное по своим формам общественное сознание от первобытного сознания, которое «непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей» [там же, с. 24]. Лишь в дальнейшем, с возникновением различия и противоположности между умственным и физическим трудом, общественное сознание приобретает относительную самостоятельность.
В «Святом семействе» были вскрыты гносеологические корни идеалистического противопоставления сознания действительности. В «Немецкой идеологии» прослеживаются социальные корни этого противопоставления, образующего исходный пункт идеалистической философии. Вывод Маркса и Энгельса таков: противопоставление сознания бытию, духовного – материальному есть отражение определенных материальных условий жизни общества, в котором социальные отношения господствуют над людьми. Там, где общественное сознание находится в конфликте с социальной действительностью, источником этого конфликта оказываются общественные отношения, которые «вступили в противоречие с существующей производительной силой» [там же, с. 30]. А
