акта понимания. Рассудок создает вымышленную,
воображаемую реальность, но нельзя уподоблять понятие
чувственному образу вещи. По Абеляру, существуют три
вида значений: 1) интеллектуальное, конституируемое
умом; 2) воображаемое, созданное воображением; 3)
реальное, которое играет решающую роль в различении
содержательных и пустых понятий. В споре об универсалиях,
противоборстве реализма, номинализма и концептуализма
по-разному трактовалась область смысла и
соответственно бессмысленного. При обсуждении смысла
предложения Абеляр обращает внимание на то, что его значение не
может быть выражено некоей внешней вешью и
мыслительным актом, а представляет собой статус некоей
квазивещи — объективированного предсташтения, данного в
речи и соотносимого с реальным, возможным и
невозможным положением вещей.
В новоевропейской философия приоритет отдавался
рациональному дискурсу и его регулятивам. Абсурд
выносился за границы интеллекта и объяснялся деятельностью
фантазии. С этим связано разграничение Декартом и
Спинозой воображения и интеллекта. Интеллект создает
абсурдные, но осмысленные выражения, не соотносимые
с предметами. Свет разума проникает повсюду, не оставляя
22
АБСУРД
места для всего неясного, темного, смутного. Поскольку
среди процедур доказательства приоритет отдавался
прямому доказательству, сведение к абсурду и доказательство
от противного оцениваются весьма низко. Так, А. Арно и
П. Николь, противопоставляя доказательства через начала
вещи и через какую-либо нелепость, считают, что сведение
к абсурду и косвенные доказательства «могут убедить ум,
но отнюдь не просвещают его». «Мы не утверждаем, что
подобные доказательства надо отвергнуть», но они
представляют собой «скорее разъяснение, чем новое
доказательство», разъяснение существования вещи, а не
объяснение его причин (Арно А., Николь Я. Логика, или искусство
мыслить. М.. 1997, с. 266). В философии французского и
немецкого романтизма в противовес панлогизму Фихте
и Гегеля, попытавшихся включить противоречие, ранее
оценивавшееся как абсурд, в структуру спекулятивнодиа-
лектического умозаключения, вводилось иррациональное
начало, неподвластное разуму (учение о сигнатурах и иерог-
лифичности бытия в «магическом идеализме» Новалиса,
мысли Шеллинга о «темном основании», коренящемся
в бессознательности бога и души, в мифе, о
«безосновном», о «бездне» неразличенности и исчезновении всех
противоположностей как первоначале всего сущего).
В логике и гносеологии 2-й пол. 19 — нач. 20 в. X. Зигварт,
Дж. С. Милль) обсуждается проблема «предметности»
и «беспредметности» логических актов, причем проводится
различие между абсурдом как отсутствием значения и
абсурдом как беспредметностью. По Зигварту, абсурдные
выражения (напр., «круглый квадрат») не имеют смысла и
не соотносятся с какими-либо предметами, это не
понятия, а лишь слова, которые подлежат устранению из науки.
Однако вместе с этими словами из научного знания
элиминируются не только собственно абсурдные выражения, но
и опосредованно абсурдные, полученные с помощью
процедуры косвенного доказательства. Милль проводит
различие между соозначающими и несоозначающими (именами
собственными) словами: первые имеют значение, вторые —
нет, но имеют референт. Ф. Брентано и А. Мейнонг
проводят различие между объектами и чистыми предметами,
с которыми имеют дело первичные акты переживания —
представление, мышление, чувство и желание. Г. Фреге
проводит различие между значением и смыслом. Таким
образом, логическая структура смысла
дифференцируется — проводятся тонкие дистинкцни между уровнями
предметности, с которыми соотносятся осмысленные
высказывания, вычленяются и различные уровни смысла. Э.
Гуссерль в «Логических исследованиях», обсуждая
проблему осмысленныхибессмысленныхвыражений,
принимает различение идеальной предметности и предметов, с
которым соотносится знак, но исходит из интендиональности
актов, придающих значение выражению, и проводит
дальнейшее различение между самим выражением, интенцией
значения и осуществлением полноты значения. Обычно
истоки абсурда и бессмысленности выражений объяснялись
образами фантазии, соединенной с интеллектом.
Подобное объяснение для Гуссерля неприемлемо, поскольку для
него акт понимания смысла осуществляется без
созерцания. Бессмысленность, нелепость, абсурдность
выражений связываются с объективно несовместимым.
В логике и гносеологии 20 в., в частности в программе
верификационизма, проводилось различие между
объектным языком и метаязыком, между протокольными и
бессмысленными предложениями (к последним относились
суждения метафизики), вводился критерий
проверяемости для определения осмысленности высказываний. Цель
программы верификационизма — элиминировать из язьпса
науки бессмысленные высказывания, построить
искусственный однозначный язык, лишенный бессмысленных
выражений. Эту радикальную программу осуществить
не удалось. В естественном языке возможны абсурдные,
бессмысленные сочетания слов, что свидетельствует об
его несовершенстве с логической точки зрения. В
последующем (прежде всего в аналитике естественного языка
у Л. Витгенштейна) значение выражения было
отождествлено с его употреблением в языке. Причем различалось
строгое и нестрогое (метафизическое) употребление
выражений, проводился анализ интенсиональных и
экстенсиональных контекстов. Абсурд связывается с различными
типами парадоксов. Критика К. Поппером
верификационизма разрушила прежние логикогносеологические дис-
тинкции и задала в программе фальсификационизма
новый ориентир в демаркации между имеющими смысл и
бессмысленными высказываниями. В современной
постмодернистской философии осознается, что абсурд нельзя
отождествить ни с беспредметностью, ни с ложностью
высказывания, что разграничение смысла и нонсенса
невозможно обосновать с помощью различения истины
и лжи, наоборот, истинность предположения
«измеряется именно смыслом, ложность же связана с воплощенной
бессмыслицей» (Делез Ж. Различие и повторение. М., 1998,
с. 192). Ж. Делез, обсуждая проблему абсурда,
возникающую в логике, проводит различие между двумя фигурами
нонсенса и соответственно между двумя формами
абсурда. Невозможные объекты (квадратный круг, материал
без протяженности) не принадлежат ни к реальному, ни к
возможному бытию, а относятся к сверхсуществующему,
где не действует принцип непротиворечия (Делез Ж.
Логика смысла. М., 1998, с. 58, 100). Для Делеза абсурд,
бессмыслица является «как бы секретом смысла», а механизм
абсурда — высшей целью смысла. Тем самым более
фундаментальными структурами по сравнению с истиной и
ложностью оказываются смысл и бессмыслица.
Поворот логики и гносеологии к проблеме осмысленности
выражений, к трактовке абсурда как способа прояснения
смысла связан с отказом от прежних оппозиций (таких,
как «язык-мышление», «слово-понятие», «знак-значение»)
и с введением новых, более дифференцированных
оппозиций (таких, как денотат и значение, значение и смысл.,
язык и речь, экстенсиональный и интенсиональный
контексты, концепт и понятие), различных уровней
предметности — от интенционального значения до иде&аьной
предметности. При всех постоянно усложняющихся
процедурах выявления смысла проблема абсурда
рассматривалась логиками лишь в контексте осмысленности
высказываний (нередко сужающегося до анализа его предметных
референтов и трактовки абсурда как беспредметности), но
не в качестве потаенного механизма, позволяющего понять,
что же такое смысл.
В 20 в. стало ясно, что логико-гносеологический аспект
абсурда — это важный (коль скоро на нем основываются
все процедуры доказательства от противного и сведения
к абсурду, используемые в математике и в научном
знании), ко далеко не единственный аспект проблематики
абсурда. Сфера дискурса, обращающегося к абсурду,
23
АБУБАЦЕР
существенно расширилась: появились не только новые
формы речевого дискурса (прежде всего практика
психоаналитической терапии, осуществляющейся в
диалоге «врач—пациент»), но и новые формы художественных
практик, непосредственно обращавшихся к абсурду как к
своему регулятиву. После беспредметной живописи
возникли сюрреалистическое искусство (С. Дали, Магритт),
театр абсурда, поэзия абсурда, абсурдистское кино,
абсурдистская литература (творчество А. Бретона, Ф. Кафки, Г.
Броха, А. Камю, С. Беккета, Э. Ионеско, обернуты и др.).
Абсурдистская художественная практика в противовес
эстетическим канонам рационализма (от картезианского
классицизма до натуралистического реализма) с самого
начала отвергла средства логики (такие, как абстрактные
понятия), считая их чемто искусственным, не принимала
соотносимое^ слова даже с образом и интенциональным
смыслом, отрицала взаимоинтенциональность диалога,
превращая его в соединение внутренне замкнутых
монологов; обращалась к символизму теургии и мистериям
гностицизма, осуществляла «инсталляцию» обычной веши в
необычные контексты, позволяющую обнаружить новые,
неожиданные горизонты смысла и увидеть за этим
абсурдным на первый взгляд контекстом смысл самой вещи.
Те формы философствования, которые развивались еще
в 19 в. и подчеркивали иррациональность жизни, ее
изначальную стихийность, бессознательность и
неподвластность рациональности С. Кьеркегор, Ф. Ницше, А.
Шопенгауэр, Э. фон Гартман), оказались востребованными
в 20 в. В философии 20 в. абсурдность жизни трактуется
как онтологический факт. Абсурд стал характеристикой
бытия, а не просто некоторых форм суждений и
высказываний. Перенос проблемы абсурда из
логико-гносеологической плоскости в плоскость онтологии был осуществлен
Л. Шестовым, А. Бергсоном, Г. Зиммелем, Т. Лессингом,
а осмыслен как абсурд прежде всего А. Камю. В «Мифе о
Сизифе» (носящем подзаголовок «Эссе об абсурде») Камю
исходит из абсурдности существования, которая отнюдь
не требует того, чтобы от нее бежали — к надежде или к
самоубийству. Абсурд обнаруживает себя в скуке, в
ощущении человеком чуждости мира, в отвращении, тревоге,
потерянности, в анонимном существовании, в чувстве
отчаяния. Камю подчеркивает, что абсурд — единственная
данность (Камю А. Бунтующий человек. М., 1990, с. 40),
что мир иррационален, а бунт против него столь же
абсурден. Констатируя абсурдность и вместе с тем величие удела
человека, Камю подчеркивает, что необходимо следовать
не логике, а голосу совести, что уже осознание
абсурдности жизни есть шаг на пути к построению собственного
смысла. Если в «Мифе о Сизифе» Камю делал акцент на
абсурдности бытия, то в «Бунтующем человеке» выявляет
противоречивость абсурда, который ведет к отказу от
выбора ценностей (жизнь же самоценна и заключается в
непрерывном выборе ценностей), к молчанию, коль скоро
речь «вносит связность в бессвязность», к тупику. Акцент
смещается на бунт, который «порождается осознанием
увиденной бессмысленности, осознанием непонятного
и несправедливого удела человеческого» (там же, с. 124—
126). М. Хайдеггер, желая подчеркнуть неподвластность
человеческого существования разуму, называет экзис-
тенциалами априорные структуры существования, такие,
как забота, страх, бытиев-мире, настроенность и др. По
К. Ясперсу, подчеркивавшему трагический разлад
человека и мира, абсурд обнаруживается в пограничных
ситуациях.
Лит.: Мордухай-Болтовский Д. Д. Ненатуральное и апогогическое
доказательство в прошедшем и будущем. — В кн.: Философия.
Психология. Математика М., 1998; Франкяъ В. Человек в поисках
смысла. М., 1990; Неретина С. С Верующий разум. Архангельск,
1995; Померанц Г. Язык абсурда. — В кн.: Он же. Выход из транса.
М, 1995; Стафецкая М. Феноменология абсурда. -В кн.: Мысль
изреченная. М., 1991; Шестов Л. Sola Fide. — В кн.: Только верою.
Париж, 1966; Lessing Th. Geschichte als Sinngebung des Sinnlosen.
Lpz., 1919; Husserl E. Logische Unterschungen, Bd. 1-2. 1928;
Grahay F. Le Formalisme logico-mathematique et probleme du
nonsense. P., 1957.
А, Я. Огурцов
АБУБАЦЕР- см. Ибн Туфайл.
АБХАВА(санскр. abhava — небытие, несуществование) — в
индийской философии небытие, отсутствие, отрицание как
в онтологическом, так и в гносеологическом аспекте.
