лат. testamentum), т.е.
взаимного обещания верности, союза, который Бог заключает
со своими избранниками: Ветхий Завет повествует о
заключении такого союза с Авраамом и его потомками, о его
обновлении при чудесном исходе евреев из Египта, о верности
Бога этому избранному народу, причем у пророка Иеремии
впервые употребляется словосочетание «новый завет»,
говорящее о более чистых и углубленных отношениях людей к
Богу (31, 31—33: «Вот наступают дни, говорит Господь,
когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый
завет, …вложу закон Мой во внутренность их, и на сердцах их
260
напишу его»); тема Нового Завета — осуществление
именно этого обетования для уверовавших во Христа иудеев и
язычников. Таков изначальный смысловой контекст
христианских (и, разумеется, неприемлемых для иудаизма)
взаимосоотнесенных терминов «Ветхий Завет» и «Новый
Завет».
С этой ключевой идеей «завета» связаны особенности
понятийного языка Библии, напр., то обстоятельство, что
евр. ’emunah, переводимое как «вера», означает прежде
всего верность; в контексте Библии вера — это не столько
мнение, образ мыслей, принятие определенных
представлений в качестве истинных, сколько готовность хранить
обязательства завету с Богом, из которых соответствующие
им представления вытекают вторичным образом. Образец
верности для Библии есть верность Самого Бога: «Бог
верный хранит завет (Свой)» (Вт. 7, 9, ср. 2 Цар. 22, 33 и др.).
В новозаветных текстах «свидетелем верным» именован
Христос (Опер. 1, 5 и др.). Библейская семантика отчасти
сохраняется в присущем — вслед за греческим и латинским —
церковнославянскому языку обыкновении называть
верующих «верными» («литургия верных» — та часть бого
служения, на которой имеют право присутствовать
только верующие и крещеные лица). Смысловой момент
верности символически сближает «завет» с браком (который
по-еврейски мог обозначаться тем же словом, см. Мал. 2,
14, где «законная жена твоя» Синодального перевода
соответствует словам, буквально означающим «жена завета
твоего»). Ветхозаветная пророческая литература
описывает «завет» между Богом и Его народом как Его
нерасторжимый брак с недостойной, но любимой женой (напр., Иез.
16). При описании реальности «завета» часты метафоры,
взятые из сферы брачной любви (напр., Ис. 62, 5
обращается к Иерусалиму: «Как жених радуется о невесте, так
будет радоваться о тебе Бог твой»). Только в этом контексте
мыслима возможность понять такой специфический текст,
как Песнь песней со всей ее любовно-лирической
образностью в качестве символического изображения «завета»;
такое понимание, принятое уже иудейскими книжниками,
сделало возможным включение этой книги в канон
Библии, а затем многочисленные мистические ее толкования,
также и в христианской традиции, начиная уже со
святоотеческих времен. «Жених» —традиционное обозначение
Мессии-Христа (Мф. 9, 15; Мр. 2, 19; Лк. 5, 34), а брачный
пир — эсхатологического свершения в конце времен (Мф.
25, 1—13 и др., ср. «брак Агнца» в Апокалипсисе, 19, 7); не
случайно первое всенародное чудо Христа, знаменующее
Его мессианское достоинство, сотворено на свадьбе (Ио.
2,1-П).
Ветхий Завет (далее ВЗ) объединяет в себе тексты
целого тысячелетия (12—1 вв. до н. э.). Он существует в двух
версиях: т. н. масоретской (по наименованию еврейских
ученых 1-го тысячелетия н. э.), как оригинальный ев-
рейско-арамейский текст (с диакритическими знаками,
плодом работы этих ученых), и как т. н. Септуагинта (лат.
«Семьдесят», на традиционном языке русского
православного богословия «Перевод 70 толковников») — греческий
перевод, возникший в Александрии эллинистической
эпохи (3—1 вв. до н. э.) и дополненный новыми текстами,
отчасти переведенными на греческий, отчасти
написанными по-гречески, порой и сюжетно связанными с
недавними историческими событиями (как I и II Книги
Маккавеев). Хотя Септуагинта возникла в иудейской среде еще
до возникновения христианства, ее судьба оказалась тесно
с ним связана; именно она легла в основу рецепции ВЗ у
христиан греко-римского мира, а иудаизм позднее
отказался от нее. Между версиями имеется некоторое количество
расхождений, связанных с неизбежной вариативностью
письменного предания в древние времена (тенденциозные
мотивы для такой вариативности, связанные с борьбой
религиозных течений, не могут быть полностью исключены,
но их значения не надо преувеличивать, как неоднократно
делалось с обеих сторон в межрелигиозной полемике).
Первая и центральная часть канона ВЗ — Пятикнижие
(греч. nevr?ueuxoc), или Тора (евр. torah, собственно
«учение», в традиционной христианской передаче, имеющей
древние корни, — «закон»). Ее открывает Книга Бытия
(греч. TevEGic— «происхождение, становление», евр.
название, как и для последующих книг ВЗ, по первым словам—
Beresit, т.е. «В начале»), имеющая форму т. н. мировой
хроники: рассказ о сотворении мира, о грехопадении Адама,
о разрастании человечества и его разделении на племена и
народы подготовляет центральную тему избрания
прародителя еврейского народа Авраама, распространившегося
через его сына Исаака, его внука Иакова и через 12
сыновей Иакова (прародителей 12 «колен Израилевых») — на
всех его потомков. Следующие книги повествуют об
«исходе» народа Божия во главе с пророком Моисеем из
рабства в Египте, увенчанном дарованием этому народу бого-
установленного сакрального закона на горе Синай через
Моисея, о скитаниях в пустыне и приходе в «землю
обетованную» (Палестину); центральная тема —
законодательство, простирающееся от основных
религиозно-нравственных принципов (10 заповедей) до детальных ритуальных
указаний и юридических норм. Важно, что для сознания,
выразившегося в ВЗ, нет и не может быть никакой грани,
принципиально разделяющей то и другое. За
Пятикнижием следуют хроникальные книги, непосредственно
продолжающие повествование — через завоевание Палестины
и домонархическую пору власти т.н. «судей» (шофетов, ср.
лингвистически родственный карфагенский термин «суф-
феты») к возникновению на рубеже 2-го и 1-го
тысячелетий до н. э. Израильского царства, затем к его разделению
на южное (Иудейское) и северное (Израильское) царства
и к дальнейшим кризисам. Вместе с собственно
пророческими текстами (Исайя, Иеремия, Иезекииль и т. н. малые
пророки) эти книги составляют 2-ю часть масоретской
версии ВЗ — «Пророки». Пророческая литература, расцветшая
со 2-й половины 8 в. до н. э., ставит рядом с юридически-
ритуалистической традицией интенсивную акцентировку
нравственного принципа; так, у пророка Осии (8 в. до н. э.)
Господь говорит: «милости хочу, а не жертвы» (6,6). Особое
значение имеют пророчества о страданиях Праведника,
отнесенные христианством к личности Христа, прежде всего
вошедшие в 6 в. до н. э. в Книгу Исайи (т. н. Девтероисайя,
т.е. «Второисайя») разделы 42, 1—4; 49, 1—6; 50, 4—9; 52,
13—53, 12. Наконец, поэтические произведения разных
жанров и т. н. «книги премудрости» — Псалтирь
(религиозные гимны, по большей части связанные с храмовым
богослужением), Кн. Притчей Соломоновых
(дидактические афоризмы), Кн. Иова (исключительно острая
постановка вопроса о смысле страдания), Песнь песней, Плач
Иеремии (оплакивание гибели Иерусалима), Екклезиаст
261
(снова афоризмы, выражение далеко заходящего
скепсиса), — а также Кн. Даниила (легенды о пророке,
соединенные с пророчествами отчасти эсхатологического характера,
2,4—7, 28 на арамейском языке) соединены в масоретском
разделе «Писания» с дальнейшими хроникальными
книгами, к которым примыкает также Кн. Руфь, поскольку
последняя фраза включает ее новеллистический сюжет
в предысторию царской династии.
Новый Завет (далее НЗ) — это собрание текстов 2-й пол.
1 в. н. э., дополненное в нач. 2 в., на греческом языке (т.
н. койнэ). Основу составляют тексты повествовательные:
4 Евангелия (греч. zuayyehov — «благовестив») — от
Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна (далее Мф, Мк, Лк и
Ин) и примыкающие к Лк и сознательно продолжающие
его Деяния апостолов (ср. посвящения одному и тому же
лицу в начале того и другого текста). Предмет
повествования в Евангелиях — жизнь, чудеса, учение, казнь
(через обычнее в практике римских оккупантов Палестины
распятие на кресте) и посмертное воскресение
Иисуса Христа, а в Деяниях апостолов — первые шаги
новорожденной христианской Церкви в Иерусалиме,
начало проповеди христианства среди язычников и
специально миссионерская деятельность апостола Павла.
Первые 3 Евангелия объединены большим количеством
общих эпизодов, в связи с чем их принято называть
«синоптическими» (т. е. допускающими общий взгляд на их
совокупность); особняком стоит Ин, не только отмеченное
особенностями понятийного словаря, но и предполагающее
иную хронологию событий и ставящее в центр такие
эпизоды (напр., воскрешение Лазаря), которых вообще нет у
т. н. синоптиков. То обстоятельство, что различные
Евангелия имеют различный подбор излагаемых эпизодов, а
также частные разноречия в их изложении, побуждало собрать
евангельские повествования в единый сводный текст; это и
было осуществлено в середине 2 в. Татианом, создателем т.
н. Диатессарона (греческий музыкальный термин,
означающий четвероякую гармонию). Но хотя Диатессарон был
весьма популярен в раннехристианские времена, в
особенности у различных «варваров» от сирийцев до германцев,
в конце концов Церковь сделала смелый выбор в пользу
4 различных Евангелий. Уже их облик и круг интересов
представляет контрасты. Так, для Мф характерно обращение
прежде всего к иудейскому читателю (начиная с генеалогии
Христа, возводимой к Аврааму и Давиду, и сопутствующих
этой геналогии нумерологических замечаний о троекратно
повторенном числе 14 — числовом значении имени Давида,
что в еврейском обиходе называлось «гематрией»), в связи с
чем уместно вспомнить свидетельство раннехристианского
автора Палия Иерапольского (1 — 2 вв.), утверждавшего, что
Мф было первоначально написано на языке, который
Палий называет «еврейским» и который во всяком случае был
семитским (Eus. H. Е. 3, 39, 3, ср. новейшую попытку
уточнить это свидетельство: Свяш. Л. Гршшхес. Археология
текста. Сравнительный анализ Евангелий от Матфея и Марка в
свете семитской реконструкции. М., 1999). Мк имеет в виду
жителя Римской империи, мало связанного с какой бы то
ни было особой культурной традицией; Лк обращается к
носителям эллинистической культуры, что сказывается уже в
изящных литературных посвящениях и Евангелия, и Деяний
апостолов некоему Феофилу ; наконец, Ин предполагает круг
читателей, объединенных интересом к мистике, язык
которой имеет определенное сходство с мистикой ессейс-
ких кругов (характерно тяготение к дуальным антитезам
«свет» — «мрак» и т. п.). Огромную литературу вызвал
вопрос о зависимости одних синоптических Евангелий от
других (т. н. синоптическая проблема). В мировой науке
широко принята восходящая к 18 в. т. н. теория двух источников:
она предполагает, что самое раннее из Евангелий — Мк,
служивший основой для повествования Мф и Лк, что
вторым общим источником послужило собрание речений
Христа и повествовательных эпизодов, обозначаемое как
Q (от нем. Quelle —«источник»). Наряду с этим
продолжает иметь остающихся в меньшинстве, но вполне серьезных
приверженцев т. н. гипотеза Гризбаха (1745—1812),
утверждающая, напротив, зависимость Мк и от Мт, и от Л к. Много
дискуссий вызывает структура Деяний апостолов. За всей
этой начальной и самой важной, повествовательной частью
НЗследуют послания апостолов — поучительные в доктри-
нальном и моральном смысле эпистолярные тексты,
обращенные к христианским общинам или, реже, к отдельным
лицам. Особое значение принадлежит корпусу 14 посланий,
связываемых с именем апостола Павла. По крайней мере
важнейшие среди них очевидным образом принадлежат
этому первостепенному раннехристианскому мыслителю,
предложившему первый опыт мыслительной
систематизации христианского вероучения; они отличаются очень
оригинальной стилистикой, изобилуют парадоксальными
заострениями формулировок и неожиданными переходами от
одной мысли к другой, что нередко затрудняет понимание.
Внимание этих посланий к внутренним, так сказать
экзистенциальным, противоречиям человеческого бытия сделали
их особенно важным импульсом для западной духовности,
начиная с Августина и включая Лютера и других
инициаторов Реформации. Заключительная книга НЗ —
Апокалипсис, или Откровение Иоанна Богослова: это
эсхатологическое повествование о грядущих событиях последних времен,
понятийный и образный язык которого предвосхищен
поздней пророческой литературой ВЗ, а также послебиблей-
ской апокалиптикой.
Хотя Библия вмещает тексты более чем за тысячелетие, ей
присуще определенное содержательное единство.
Составители канона, с умыслом располагая тексты таким
образом, чтобы Библию открывали слова Кн. Бытия «В начале
сотворил Бог небо и землю», а замыкали слова
Апокалипсиса «Ей, гряди, Господи Иисусе», чтобы довести до
читателя динамическое напряжение между началом и концом
священной истории, только подчеркивали то, что
присутствует в самих текстах. Для того, чтобы понять своеобразие
Библии в сравнении с другими «священными книгами»
человечества, полезно понять, чего в Библии нет или
почти нет. Поскольку Бог един, отсутствуют мифологические
сюжеты Его истории, которая включала бы
взаимоотношения с другими божествами; единственный сюжет, и притом
сквозной, — Его «завет» с людьми. Мы не встречаем
мифологизирующего интереса к устройству множества
миров, впечатляющей игры в нечеловечески огромные
сроки, взрывающие всякую человеческую меру вещей, вроде
«дней Брахмы» в индуизме
