том, что воссоздание
природы должно сочетаться со следованием канонам, которые
изобретены художественным гением и выражают
идеальный образец красоты, представленный в античном
искусстве. Произведение искусства должно быть совершенным
и завершенным воплощением идеальных норм и вместе с
тем оставлять простор для игры субъективного вкуса,
разрушающего его самодостаточность и выходящего за
пределы эстетически нормативного к чему-то
неопределенному, бесформенному, неэстетическому: «Утонченность
портит искусство… Когда хороший вкус возведен у нации
до высшей степени совершенства», это означает, что вкус
переходит в упадок и становится манерностью (там же, с.
177). Анализ Дидро внутренней парадоксальности
просвещенного вкуса, дополненный осмыслением в
«Племяннике Рамо» парадоксов моральных оценок, представлял
собой попытку не только эстетически нормативного
определения своеобразия просветительской культуры, но
и ее преодоления, коль скоро она оказывалась полна на-
пряженностей, контрастов и противоречий. В противовес
эмпиристской, психологической и даже физиологической
трактовке вкуса в английской мысли французская мысль
делала акцент на рациональных основаниях и
особенностях вкуса, подчеркивая роль разума в формировании
правил и норм.
Эта же линия представлена в немецком классицизме,
напр. у Й. К. Готшеда (1700—66), Ф. Ю. Риделя («Теории
изящных искусств и наук» (Theorie der schonen Kunste
und Wissenschaften, 1767)), который выделил три
независимые способности — общее чувство, совесть и вкус,
Г. 3. Штейнбарта («Основные понятия философии вкуса»
(Grund-begriffe zur Philosophie uber den Geschmack, 1783))
и в психологизме И. Г. Зульцера («Обшая теория изящных
искусств» (Allgemeine Theorie der schonen Kunste, Bd. 1—4,
1771—74)), выделившего три способности души — разум,
нравственное чувство и вкус, М. Мендельсона (1729—86),
который наряду с волей и разумом выделил способность
одобрения, коренящуюся в чувстве удовольствия и
неудовольствия. А. Баумгартен в «Эстетике» (Aesthetica,
1750—58), определив «прирожденную», или естественную,
эстетику как науку о чувственном познании, характеризует
вкус как низшую из способностей судить о вещах,
относительно которых рассудок не хочет принимать каких-либо
решений. Тем самым вкус наряду с чувствами,
воображением, проницательностью, памятью, предвидением
отделен от рассудка (вместе с этим эстетика отделена от логики
и этики). В творчестве И.-И. Винкельмана начался
поворот от искусственной нормативности классицизма к
изучению античного искусства, понятого как эстетический
идеал. При этом он подчеркивает, что «одни только
чувственные восприятия носят исключительно поверхностный
характер и мало действуют на разум», «прекрасное в
искусстве основывается больше на тонком чутье и
просвещенном вкусе» (Избр. произв. и письма. М.—Л., 1935, с. 160,
137). В духе эстетики Просвещения он отмечает
решающую роль идеи в произведении искусства и нормативного
содержания понятия высшей красоты, признаки которой
— единство, спокойное величие, благородная простота,
неопределимость и обобщенная идеальность. Античное
искусство — воплощение благородного, подлинно
хорошего вкуса, в современном же искусстве господствует
«чрезвычайно вульгарный вкус» (там же, с. 109). Г. Э. Лессинг в
«Лаокооне» также исходит из того, что красота — высший
закон античных изобразительных искусств — сохранила
414
значение эстетического идеала для последующего
развития искусства. Не принимая нормативность классицизма с
ее холодностью, риторичностью и искусственностью, Лес-
синг видел свою задачу в том, чтобы противодействовать
этому «ложному вкусу и необоснованным суждениям» (Ла-
окоон, или о границах живописи и поэзии. М., 1957, с. 69).
Итог просветительской концепции вкуса был подведен
И. Кантом, который дал философскую критику вкуса как
способности суждения о целесообразности
(телеологической способности суждения). Среди способностей души
Кант выделил в «Критике способности суждения» (1790)
способность удовольствия и неудовольствия и рассмотрел
способность суждения как переход от познавательной
способности к понятию о свободе. Различив определяющую и
рефлектирующую способности к суждению, он определил
последнюю через понятие цели, или целесообразности,
которое связано с чувством удовольствия и
неудовольствия. Эстетика, понимаемая Кантом как критика вкуса,
исследование прекрасного и возвышенного, учение о
гении и видах искусства, оказывается отделенной от
логики, эстетическое представление о целесообразности — от
логической значимости, Кант неоднократно подчеркивал,
что эстетическое суждение не есть познавательное и
логическое суждение, что оно определяется субъективно, коль
скоро соотносится с чувством удовольствия и
неудовольствия. Вкус есть способность высказывать суждение об
удовольствии для всех, а не только об удовольствии сугубо
индивидуальном. Иными словами, вкус всегда притязает
на общее значение. Критика эстетической способности
суждения — это критика способности судить о
субъективной целесообразности на основании чувства удовольствия
и неудовольствия в отличие от телеологической
способности суждения. Подчеркнув за суждениями вкуса
претензии на всеобщее и необходимое значение, Кант выявляет
собственно эстетическое суждение вкуса, очищенное от
социальных, познавательных и этических моментов, и дает
классификацию их по основаниям, которые аналогичны
анализу логических типов суждения: по I) качеству, 2)
количеству, 3) отношению и 4) модальности. Суждение вкуса
должно быть равнодушным к тому, существует ли предмет,
изображенный в произведениях искусства,
незаинтересованным, свободным от соображений полезности. Тем
самым Кант не только охарактеризовал специфику
суждений вкуса по их качеству, но и смог выделить эстетику как
критику вкуса в самостоятельную область, обособленную
и от этики, и от гносеологии. Анализ суждений вкуса по
количеству показывает, что они всегда претендуют на
всеобщее значение. Но эта всеобщность эстетических
суждений не возникает благодаря понятиям, а коренится в
свободной игре воображения и рассудка, присущей субъекту
и имеющей субъективное значение. Свободная игра
способностей оказывается предварительным субъективным
условием и для познания, и для всеобщей сообщаемости
суждений вкуса. Притязание суждений вкуса на всеобщее
значение обусловливает и то, что в области вкуса возможен
спор. Однако, исключив понятия из области эстетических
суждений и подчеркнув субъективный характер суждений
вкуса, Кант построил субъективистскую и формалистскую
эстетику. Это особенно заметно в анализе суждений вкуса
по отношению, которое отождествляется с отношением к
целям и форме целесообразности предмета. Это целевое
отношение — субъективное представление о
целесообразности предмета, связанное с удовольствием и со
свободной игрой воображения и рассудка, формальная
субъективная целесообразность. Такой подход позволил
Канту отделить эстетику от чувственного удовольствия и
противопоставить гедонизму, смешивающему чувственно-
привлекательное и материальное с формой прекрасного,
дать определение идеала красоты как того, что имеет цель
своего существования в самом себе; таким идеалом
красоты выступает человек. Анализ эстетических суждений по
модальности предполагает осмысление необходимости,
которая не тождественна ни теоретической, ни
практической необходимости, а является субъективной, т.е. имеет
значение образца, предполагающего согласие всех с
суждением, рассматриваемым как всеобщее правило, и
высказывается как нечто обусловленное, но не через понятие,
а через общее чувство (Gemeinsinn). Это общее чувство,
принципиально отличающееся от общего рассудка, и есть
основа суждений вкуса. Анализируя модальность
суждений вкуса, Кант раскрывает существо игры способностей
воображения и рассудка, проводит различие между
репродуктивным и продуктивным воображением, красотой
свободной и обусловленной. Классификация суждений
вкуса позволила Канту перейти к исследованию суждений
о возвышенном, их отличий от суждений о прекрасном и к
описанию различных видов возвышенного
(математического, динамического). Суждения вкуса имеют априорную
значимость, но в отличие от понятийного знания это
всеобщность единичного суждения. Любые суждения вкуса
основываются на априорном принципе необходимости,
который не связан с доказательством, что характерно для
теоретического разума. Притязание суждений вкуса на
всеобщую значимость и невозможность привлечения к
ним процедур доказательства позволяет выявить
особенность суждений вкуса — их субъективность и вместе с тем
притязание на объективность, их единичность и вместе
с тем притязание на всеобщность. В этом и заключается
парадоксальность, или антиномичность, субъективных и
единичных суждений вкуса, которые как бы объективны
и всеобщи. Они коренятся в общем чувстве (точнее — в
общественном чувстве), которое есть всеобщая сообщае-
мость эстетического суждения без посредства понятия, на
основе лишь формальных особенностей представления,
которые и позволяют свое личное суждение считать как бы
коренящимся в обшем человеческом разуме.
Исследование Кантом суждений вкуса было продолжено
и развито в «Антропологии в прагматическом
отношении» (1798), где в разделе о чувственном удовольствии вкус
рассматривается как удовольствие через воображение,
как «регулятивная эстетическая способность суждения о
форме при соединении многообразного в воображении»
(Соч., т. 6. М, 1966, с. 490). Суждения вкуса
интерпретируются им как общественные суждения, способствующие
общению, придающие общественный характер приятному,
приводящие в гармонию рассудок с чувственностью. Кант
замечает, что польза вкуса негативна, позитивное же
начало исходит от гениальности. Его учение о гении раздвигает
границы просветительской эстетики вкуса и тяготеет
скорее к тому культу гения как законодателя вкуса, который
характерен для эстетики романтизма и который подводит
черту под философским исследованием вкуса.
В романтизме исследование вкуса сдвигается на
периферию эстетики. С. Т. Кольридж связывает вкус с интуицией
415
которая, однако, включает у него рассудок, разум,
воображение и фантазию. Вкус определяется как
«интеллектуальное восприятие того или иного предмета, смешанное в
какой-то степени с удовольствием или неудовольствием,
вызываемым предметом» (Избр. труды. М., 1987, с. 210).
Вкус, важный не только для суждения о прекрасном, но
и для его создания, выражает всю душу человека — и его
интеллектуальные способности, и воображение, и
чувства. Анализируя взаимоотношение гения и
общественного вкуса, Кольридж обращает внимание не только на
влияние общественного вкуса на гения, но прежде всего
на формирование гением (напр., Шекспиром) вкусов
общества. В эстетике романтиков изучение норм вкуса
замещается осмыслением продуктивных способностей гения,
его воображения, фантазии, вдохновения, иронии. В
художниках видят тех редких людей, которые способны по
своему произволу создавать совершенные творения и
призваны одухотворить в свободной деятельности материал
природы, воплотив первообразы и идеалы. Если эстетика
классицизма разводила вкус и гения («Один творит,
другой судит» — Batteux СИ. Principes de litterature, t. 1. P., 1754,
p. 50), то романтики видели во вкусе «разум гения» (Гюго В.
Предисловие к «Кромвелю». — Собр. соч., т. 14. М., 1956,
с. 127), «здравый смысл гения», коль скоро «гений
порождает, а вкус хранит» (Шатобриан Ф. Р. Опыт об
английской литературе. — В кн.: Эстетика раннего французского
романтизма. М., 1982, с. 230). Взаимоотношение гения и
вкуса понималось по-разному: если на первых порах
романтики настаивали на их гармонии (Ж. де Сталь), то
позднее вкус, отождествляемый с верностью определенным
правилам и традициям, оказывается подчинен гению,
не скованному в своем творчестве никакими нормами.
В романтической эстетике можно выявить четыре линии
трактовки вкуса: 1) в противовес рационалистической
эстетике Просвещения возрождается понимание вкуса
как разновидности чувства, позволяющего ощутить,
«насколько художник приблизился в подражании природе к
идеальному совершенству» (Баллами П. С. О чувстве,
рассмотренном в его соотношении с литературой и
изящными искусствами. — Там же, с. 32); 2) красота понимается
как тайна, неуловимое «je ne sais quoi» («не знаю, что»),
как выражение благодати и божественного голоса в душе
поэта-гения; 3) вкус трактуется как изменчивая
социальная институция, оказывающая воздействие на литературу,
искусство и политику; 4) современная литература и
искусство подвергаются критике как выражение плохого,
нездорового, изнеженного вкуса, целиком ориентирующегося
на получение удовольствия и наслаждения.
Романтическая критика современной культуры приводит к осознанию
неадекватности отождествления вкуса и
чувствительности, а затем и к попыткам возвратиться к физиологической
трактовке вкуса и тем самым к отказу от
универсальности этого эстетического понятия. Так, Ж. Жубер, называя
чувствительность, в которой укореняется вкус, «зыбучим
песком», подчеркивает, что вкус — не единственная
способность разума; «страсть вкушать — не единственная его
потребность. У него есть зрение; есть глаза; он осязает,
обоняет, сочетает и т. д.» (там же, с. 361). Эта линия нашла
свое развитие в английской физиологической эстетике
(Г. Спенсер, А. Бенн, Г. Аллен), где речь идет об
эстетических чувствах среднего человека, понимаемых как
кумулятивное действие множества бесконечно малых физиологи
ческих факторов. Г. Аллен определяет эстетическое
чувство прекрасного как то, что «дает максимум возбуждения
при минимуме утомления или истощения при процессах,
не находящихся в непосредственной связи с
жизненными функциями» (цит. по: История эстетики. Памятники
мировой эстетической мысли, т. 3. М., 1967, с. 898). В
экспериментальной эстетике Г. Т. Фехнера («Введение в
эстетику» (Vorschule der Aesthetik, 1876)) были предложены
психофизические методы анализа предпочтений
простейших, наиболее приятных для глаза геометрических фигур
с тем, чтобы перейти к более сложным художественным
произведениям. Вкус тем самым рассматривался как
совокупность предпочтений, основанных на физиологических
факторах.
В русской эстетике кон. 18 — нач. 19 в. вкус трактовался
в духе классицизма как совокупность признанных
правил чувства, истоком которых является удовольствие и
функция которых — обеспечение подражания природе.
А. Ф. Мерзляков (1778—1830) видел во вкусе «судью всех
творений ума воображения», оказывающего влияние на
«весь круг истинного просвещения»; «без него нет
