удовлетворения.
Политическая география изучает прошлое и настоящее,
геополитика планирует будущее. По Паркеру, главное различие в
том, что политическая география имеет дело с
состоянием отдельных государств, а геополитика работает с теми
мировыми пространственными структурами, которые
по-разному складываются из государств, как из кубиков
конструктора. Само это сравнение для геополитики
удачно и многозначительно. При всем разногласии, версии
Мауля и Паркера сходятся в главном: они подчеркивают
проектный характер геополитики, хотя один автор
связывает эту проектность с формулировкой и обслуживанием
пространственных запросов государств, а другой — с
усмотрением возможных политических и географических
целостностей более высокого уровня, чем государства.
Геополитика исследует географическое пространство и
общества исключительно с целью политического
проектирования, а часто через его посредство. Суть деятельности
геополитика в том, что из массы разнородных данных он
выстраивает такие образы географических ансамблей,
которым в данный исторический момент может быть придан
актуальный политический смысл. Обычно этадеятел ьность
изыскивает способы преобразования географических
явлений — регионов — в явления политические:
государства, союзы, буферные зоны, конфликтные системы и т. п.
Но кругу интересов геополитики принадлежат также
технологии низведения политических образований до
уровня «чистой географии», включая и переработку
государств в «населенные территории», «проблемные зоны»,
открытые перепланировкам.
Условно в когнитивном аппарате геополитики
выделяются два блока: во-первых, блок геополитической имаги-
нации, порождающий политически заряженные
географические образы (отношения континента с океаном или
континентальной сердцевины — хартленда — с
приморьем; роль Евро-Азии как мирового острова, вокруг
которого организуется ойкумена; взаимодействие леса и степи в
сердцевине этого материка; столкновение цивилизаций и
т. п.), а во-вторых, геостратегический блок, переводящий
эти смысло-образы в практические цели, и задачи для
разных субъектов мировой политики.
Геополитические доктрины можно типологизировать,
исходя из того политического отношения, которое ими по
преимуществу вкладывается в их проекты. Всего таких
отношений три: конкуренция, доминирование и
кооперация, К примеру, у английского геополитика X. Маккиндера
стержневым в его построениях был мотив соперничества
— конкуренции мировых политических сил. Он
выражался в текстах Маккиндера то в виде задачи для
евроазиатского приморья — консолидироваться, чтобы уравновесить
мощь хартленда, т.е. России (1904), то в виде состязания
западных держав за контроль над Восточной Европой как
ключа к хартленду и к евроазиатскому лидерству (1919).
Иное отношение — отношение доминирования —
подчинения, планомерного «обустройства» крупных мировых
регионов — типично для немецкой геополитики
(«геополитика панидей» К. Хаусхофера), а во многом и для
американской. Так, оно преобладает в созданной Н. Спайкменом
доктрине контроля США над приморьем-римлендом
Евро-Азии (1942), в трудах Р. Страуса-Хюпе, 3. Бжезинского
и др., даже в теории «столкновения цивилизаций» Э.
Хантингтона, поскольку она трактует пространство каждой
цивилизации как область законной гегемонии для некой
«ядровой» державы данного сообщества государств и этим
прямо смыкается с германской «геополитикой панидей».
Наконец, во французской школе геополитики,
основанной П. Видаль де ла Блашем, как и в русской
геополитической мысли, что идет от евразийцев П. Н. Савицкого
и Н. С. Трубецкого, разрабатывался мотив кооперации,
соединения взаимодополнительных хозяйственных
потенциалов и образов жизни.
Многие историки и оппоненты геополитики
связывают ее становление с империализмом нач. 20 в. Эта связь
реальна, но понимается обычно неправильно. К началу
1900 мир был в основном разбит на империи евроатлан-
тических держав, разбросанные кусками по разным
частям света и своей территориальной закрытостью укруп-
ненно воспроизводящие обособленность национальных
метрополий. Будущее такого империализма порождало в
1-ю треть 20 в. массу догадок: К, Каутский предсказывал
«ультраимпериализм всемирного картеля», В. И. Ленин —
прорывы революций в «слабых звеньях» разделенного
мира, А, Бергсон — космополитическое «открытое
общество» духовной элиты, регулирующее запросы
«закрытых» государств. Становящаяся геополитика внесла
в дискуссию об империализме свой вклад, постулируя
503
переход от дисперсных «национальных» империй к
сверхнациональным, пространственно связанным целост-
ностям, политическим, а часто и хозяйственным. Она
планировала такие «большие пространства» (гроссраумы)
на основаниях макрогеографическпх (меридианально
развертывающиеся империи «Пан-Европы», «Пан-Азии»,
«Пан-России» и «Пан-Америки» у Хаусхофера),
стратегических (единение приморья против хартленда у Маккин-
дера), экономических и цивилизационных.
Геополитика начала 20 в. не предвидела, что западные
общества смогут перейти от раздела регионов Юга и
сплошного территориального контроля над ними к «точечному»
и демонополизированному задействованию их ресурсов.
Но она оказалась права, когда предполагала в «больших
пространствах», или «больших формах жизни», будущие
основные величины мировой политики. Во 2-й пол. 20 в.
блок НАТО, охвативший оба берега Северной
Атлантики, объединенная Европа, экономический союз НАФТА,
американо-японский блок (Америппоника) — являют
собою типичные гроссраумы, которые выступают
опорными структурами постколониального миропорядка среди
политически более рыхлых пространств.
Геополитика как мировидение и род занятий отмечена
двойственностью прагматической фокусировки, что видно
из различных определений ее задач по Маулю и Паркеру.
Один ее фокус—интересы государства как «географического
организма», а другой — идея проникнутого единым
политическим заданием «большого пространства». Если для
геополитики главным фокусом служит судьба государства, то в
«бол ыиом пространстве» она может видетьтерриториальный
ореол «ядровой» державы и, по-колониалистски,
преимущественное жизненное пространство ее народа. Если же
геополитика фокусируется на «большом пространстве»
как самоценности, она способна оборачиваться
разновидностью политического идеализма, «политики идеалов,
а не интересов», призывая государства и народы
жертвовать своим суверенитетом в пользу суверенитета грос-
сраума. Впрочем, такой «идеализм» бывает в ладу с
прагматизмом регионалистской геоэкономики конца 20 в. —
направления в геополитике, которое по соображениям
экономической стратегии готово дробить национальные
пространства и склеивать новые объединения из регионов
разных государств.
В конечном счете, интеллектуальное конструирование или
деконструкция геополитических целостностей,
приписывание им субъектности или ее отрицание работают на
внесение соответствующего сознания в человеческие сообщества
данных территорий. Поэтому в зависимости от того, делает
ли геополитика своим основным фокусом государство либо
иные типы образований, способные поглощать или
распылять конкретные государства, она служит утверждению
одних политических лояльностей и дискредитации других.
Лит.: Савицкий Я. Я. Континент Евразия. М., 1997; Хантингтон Э.
Столкновение цивилизаций. — «Полис», 1994, № 1; Parker G.
Western Geopolitical Thought in the Twentieth Century. L., 1985; Dorpa-
len A. The World of General Haushofer: Geopolitics in Action. N. Y.,
1942.
В. Л. Цымбурский
ГЕРАКЛИТ(‘HpdxteiToc) из Эфеса (ок. 540-ок. 480 до
н.э., согласно Аполлодору) — древнегреческий философ-
пантеист; политический и религиозно-этический
мыслитель пророческо-реформаторского склада. Имел
наследственный титул басилевса (царя-жреца), от которого
отрекся в пользу брата. Автор единственного сочинения (в
одной книге из трех глав: «О Вселенной, о государстве, о
богословии»), по преданию посвященного в храм
Артемиды Эфесской; сохранилось более 100 фрагментов-цитат.
Книга Гераклита написана метафорическим языком,
с намеренной многозначностью, притчами,
аллегориями и загадками (отсюда прозвище «Темный» и
трудности интерпретации). Перипатетическая доксография,
буквально понимая метафорику Гераклита, односторонне
интерпретировала его как «физика», но, по
свидетельству грамматика Диодота (у Диогена Лаэртия IX, 15),
сочинение Гераклита — не «о природе», а «о государстве».
В известном смысле Гераклит был первым греческим
утопистом, предвосхитившим тему «Государства» Платона
и написавшим об идеальном переустройстве общества,
религии и морали на основании естественного закона,
начиная с радикальной реформы человеческого языка
и мышления.
Своеобразие мировоззренческой и философской позиций
Гераклита в том, что он выступал как против мифопоэ-
тической традиции (Гомер, Гесиод), так и против
рационализма Ионийского просвещения (Ксенофан, Гекатей).
Фундаментальная оппозиция, вокруг которой вращалась
мысль Гераклита, — «одно» и «многое» (или «все»). В
онтологии, космологии, теологии, политике и этике
Гераклит утверждал примат «одного» над «многим»: истинно и
реально только одно, оно тождественно с субстратом
«этого космоса», оно есть единственный истинный бог, оно
обнаруживает себя в «естественном» законе
(парадигматическом для всех человеческих законов), оно же есть высшая
этическая ценность (т. к. цель философствования —
сложение); соответственно, феноменальный мир «многого»
увязывается с многобожием, демократией (правлением
«многих»), гедонизмом (любовь к чувственному
множеству) и отрицается Гераклитом как неподлинный и
лишенный ценности. Формально монизм Гераклита сходен с
элейским, но метод — диаметрально противоположен.
Если рационалист Парменид доказывает тезис о единстве
путем логической дедукции, то Гераклит делает то же
самое, декларируя чистый сенсуализм («что можно видеть,
слышать, узнать, то я предпочитаю» — фр. 5 Marcovich/
55 DK), разбивая весь феноменальный мир на пары
противоположностей и показывая «тождество» каждой из них
(значительная часть фрагм. Гераклита — конкретные
примеры такого совпадения противоположностей). «Единство
противоположностей» у Гераклита —не «соединенность»
или «связность» (которая предполагала бы их раздельную
индивидуальность, отрицаемую Гераклитом), но
«полное совпадение», абсолютное «тождество» (tootov) вплоть
до неразличимости. Объективное («по природе») «одно»
эмпирически обнаруживается как «два». Т. о., именно
насквозь антитетическая структура «явлений»
свидетельствует о нерасторжимой «гармонии» и абсолютном единстве
«скрытой природы» (= космического бога). Сокровенные
«мир» и «гармония» обнаруживаются как явленные
«война» и «раздор» (фр. 28/80). Но люди «не понимают, что
враждебное ладит с собой: перевернутая гармония, как
лука и лиры» (фр. 27/51 ). Два атрибута Аполлона (которого
Гераклит считает своим философским наставником — фр.
14/93) совпадают в схематической А (а) — образной фигуре
504
лука (символ войны), который при «перевертывании»
оказывается лирой (символом мира).
Эпистемология Гераклита связана с его философией
имени и основана на метафорической модели «мир как
речь» (логос), типологически близкой к
древнеиндийскому понятию брахман (сначала «священная речь»,
затем — онтологический абсолют) и идее «Книги природы» в
средневековой и ренессансной философии.
Метафорическое выражение «эта-вот речь» (логос, фр. 1/1) отсылает к
«тому, что у нас перед глазами», к видимой «речи»
природы, к физическому космосу, непосредственно
воспринимаемому чувствами. Книгу (речь) природы нельзя
прочитать (услышать), не зная языка, на котором она написана
(фр. 13/107); отдельные вещи суть «слова» этой речи.
Поскольку греческое письмо было сплошным (без
словораздел ения), философия оказывается искусством
правильного чтения (интерпретации) и деления чувственного
текста на «слова — и — вещи»: «…я разделяю их согласно
природе и высказываю как они есть» (фр. 1/1). Задача
философа — вычленять из потока сенсорных данных каждую
пару противоположностей, «схватывая» их «вместе», в
одном слове-понятии. Люди же разделили «этот логос» не «по
природе», в результате все слова человеческого языка —
лишь бессмысленные «слоги» природных имен, а весь
человеческий язык (и мышление) подобен бессвязному
бормотанию спящего или глоссолалии сумасшедшего. Мир
как логос, прочитанный (услышанный) правильно, есть
«одно», прочитанный неправильно — «многое». «Выслушав
не мою, но эту-вот речь, должно признать: мудрость в том,
чтобы знать все как одно» (фр. 26/50). Человечество живет
в неверно дешифрованном мире мнения-доксы:
«большинство не воспринимает вещи такими, какими встречает
их (в опыте)… но воображает» (фр. 3/17). Люди
«сталкиваются» с реальностью лицом к лицу, но не видят ее, так как
погружены в «собственное сознание» («i5ir| (ppovr|oic), они
«присутствуя, отсутствуют» (фр. 2/34) и видят только
собственные сны. Ученые накапливают эмпирические факты,
не понимая, что только умножают свое невежество:
познание «явлений» подобно ловле вшей — чем больше «увидел
и схватил», тем меньше осталось (фр. 21/56). «Бытие
любит прятаться» (фр. 8/123): чтобы найти золотую крупицу
истины, надо перекопать гору пустой породы «явлений»
(фр. 10/22). Но тот, кто проделает этот титанический труд и
элиминирует весь феноменальный мир целиком, придет к
исходной точке и встретится с самим собой: «я искал
самого себя» (фр. 15/101).
Онтологически абсолюттождествен субъекту познания (ср.
тождество брахмана и атмана в адвайта-веданте). По
устранении конвенциональной множественности «этот-вот
космос» предстает здравому уму как «вечно живущий
огонь, мерно вспыхивающий, мерно угасающий», он «не
создан никем из (традиционных) богов, никем из людей,
но был, есть и будет» (фр. 51/30). «Огонь» — метафора
сакрального типа, обозначающая «чистую сущность» или
«невоспринимаемый субстрат», к которому
«примешиваются» чувственные благовония («день—ночь»,
«зима—лето» и т.д. — фр. 77/67), воскуряемые на алтаре космоса в
Храме природы. Смертные воспринимают только
благовония (т. е. «явления») и ошибочно дают им «имена» — «по
запаху каждого», тогда как единственная реальная основа
(«природа») всех этих имен — «огонь». «Огонь» Гераклита
обладает жизнью (фр. 51/30), сознанием (фроущоу),
провиденциальной волей (ср. фр. 85/41) и «правит вселенной»
под именем «Перун» (фр. 79/64), т.е. отождествляется с
Зевсом. Он — носитель космического правосудия (Дике)
и грозный Судия, карающий грешников в конце времен
(фр. 82/66). Греческое слово пир, означающее не
столько «огонь» в смысле «видимого пламени», сколько «пыл,
жар» (ср. древнеиндийское понятие «тапас»), у Гераклита
приобретает значение огненной энергии, космического
духа, поскольку противопоставляется плотскому,
телесному бытию как его потенциал (фр. 54/90). «Угасание»
огня в начале космического цикла (своего рода кенозис)
приводит к его воплощению в чувственно-осязаемое тело
расчлененного космоса, состоящего из четырех
элементов (фр. 53/31). Наступает эпоха «нужды» и
