о воспринимаемом и
осмысливаемом бытии. Сам Аристотель называл слова,
обозначающие начала бытия, категориями (греч. Kdxeyopiae —
то, что «сказывается о…»), справедливо замечая, что
о них самих уже ничего не сказывается. Скажем, качество
не принадлежит ни человеку, ни какой-либо вещи как их
собственное свойство, так же и количество, мера,
причинение, претерпевание и другие категории Аристотеля.
Каждое слово, имеющее статус категории, обозначает
мысленный логический прием организации мыслимого
для понимания. Напр., качество — самая общая и самая
первая логическая форма определения отличия
мыслимого по любым его отмеченным мыслью признакам; его
формула — это не то, что другое. Количество
—логическая форма мысленного определения различия величин у
качественно в данном отношении не различаемых
предметов мысли, его формула — этого больше (меньше), это
ближе (дальше), быстрее (медленнее), выше (ниже) и т.п.
Мера — качественно определяемое количество и т. д.
Логические формы содержательного мышления (категории)
своей исходной для мышления всеобщностью сразу же
стали претендовать на постулаты теоретического
мышления вообще —теории, точно так же, как прямая и кривые
линии, как фигуры, мысленно из них образованные, как
всеобщность понятий величины и числа уже выполнили
роль постулатов для математики, а всеобщность
понятий «тело», «вес», «объем», «сила» и др. постулировали,
т. е. определяли общее пространство (означили его
пределы) содержания всех сказываний о qrooic, чем и
закладывали основание для выведения всех дальнейших общих
принципов мышления о физической реальности мира.
Власть всеобщего смысла этих понятий над отдельным
и преходящим заставляла искать в них самих
первопричину происходящего в мире, а, следовательно, признать,
что физическая реальность болезней и смерти,
реальность плавания по воде предметов тяжелее ее, реальность
резкого уменьшения силы, прикладываемой к предмету
через рычаг или ворот, и т. п. эмпирические осмысления
всего действительно реального в этом мире оказываются
в зависимости от скрытой в них силы, причиняющей им
данные свойства. (Аристотель: мы ценим тех, кто умело
обжигает на огне глиняные сосуды, превращает руду в
полезные предметы из металла и т. д., но прежде и больше мы
ценим тех, кто знает, почему огонь способен превратить
сырую глину в твердый и прочный сосуд, руда —стать
железом и т. д.). Знание причин зависит от проникновения
в первопричины бытия, в его начала. Для древних греков
было ясно: ни на чем не основанный разброд в суждениях
о какой угодно реальности и бесполезные споры ждут тех,
кто в мышлении своем не согласует все многообразие
реального с его единым началом, с его единой формой — с
космосом и его одним словом обозначенной сутью
(упорядоченный хаос, гармоничный порядок, логос, благо,
Бог или вечная и никем не сотворенная природа).
Осмысление такого понимания начала возможно лишь в
поиске исходного смыслового единства для контрарных
противоположностей, как внутренний их диалог. Ведь
любой диалог — процесс поиска, одновременного
опровержения различных позиций находкой новой идеи,
содержанием своим объясняющей возможность появления
и той, и другой позиции как односторонних проекций их
единого начала на другие односторонности в
многообразии противоречий бытия.
Все философские теории начал бытия строились
исходно диалогично. Вода Фалеса при всей ее надмирности, не
сводимой к обычной воде, все же стягивает многообразие
сущего к чему-то определенно особенному. Ученик
Фалеса Анаксимандр противопоставил воде то, что самим
своим всеобщим смыслом исключает особенное в основании
бытия: апейрон (dwreipov) — беспредельное и
неопределяемое через какую-либо частность. В начале было то, что
определяет все, но само ни через что не определяется, —
таков смысл его антитезы к тезису Фалеса. Потому и
естественна для диалогического мышления попытка Анаксиме-
на в воздухе как духе, оживляющем, питающем все сущее
(и тем его образующем), найти в качестве синтезиса нечто
третье, изначальное, столь же основательное, однако и не
столь неопределенное, как апейрон, и не столь
определенное, как вода Фалеса, подобная не знающему своей
исходной формы сыну бога всех вод — Протею,
беспричинно перетекающему из любой формы в любую другую
(в чем, собственно, и проявляет себя его единая и
истинная протеическая сущность). В этом же русле — парные
категории и числа Пифагора, образующие через единство
своей противоположности друг другу гармонию
Космоса. И убежденность Гераклита в том, что путь встречного
противодвижения разных состояний и форм огня как
основы сенов физического мира предначертан логосом —
творящим словом, т.е. самим смыслом бытия. А смысл его
646
всегда и во всем и в основе всего есть не что иное, как
борьба и единство противоположностей. И бесконечно
многие семена вешей — гомеомерии Анаксагора, до
бесконечности же делимые на части, каждая из которых
равна всему целому (все во всем), вынужденно
противостоят как нечто пассивное двигательной силе бытия — уму
(voue). Здесь, как и у элеатов, прерывное и непрерывное,
часть и целое, делимое и неделимое так же претендуют на
начало своей взаимоопределяемостью, своей
неразрывностью, в самом своем едином основании разорванном
на противоположности и все же по истине — одной
двуединой природой.
Период высокой классики античной теории — это чуть
ли не всеобщий культ спора: словесное, театральное и
политическое творчество после столетий вживления, вгля-
дывания и вслушивания в миф вдруг вскипело жизнью
высоких проблем теории и нравственно-эстетического
противостояния разных пониманий блага, судьбы,
прекрасного и истины. Будто для торжества диалога
рождались, вступая в спор друг с другом, поистине великие
трагедии Софокла и Эсхила, герои которых в единоборствах
с Судьбой буквально олицетворяли своей трагической
гибелью на сцене неразрешимость противоречия
разумной свободы их воли и непреодолимого предопределения
судьбы. Философские школы возникали одна задругой и
рядом друг с другом. Софисты оттачивали в диалоге с
учениками свое умение доказывать истину каждой из
противоположностей. Все это вкупе с риторикой ораторов (на
агоре или в суде на Ареопаге), построенной на взаимном
выявлении противоречий, дало начало не только для
исследования Аристотелем всех возможных форм и модусов
непротиворечивого вывода в ассерторических
силлогизмах, но и для расцвета культуры интенционально
содержательного диалога при решении проблем чисто
теоретических и прежде всего философских.
Примеры дает нам вся история античной философии:
пифагорейцы; Сократ и Академия Платона, не говоря уже о
его книгах, написанных в форме сократических диалогов;
дискуссии перипатетиков в Ликее Аристотеля,
спорившего еще с самим Платоном, а также его поздние
работы, продолжившие этот спор. «О категориях» Аристотеля
— книга, посвященная мыслительным всеобщим
способам сказывания об отдельном (о «первых сущностях»), но
с высоты всеобщего смысла его родов и видов («вторых
сущностей»). Категории мышления впервые выступили
здесь в своем первоначальном и истинном роде: они
оказались не чем иным, как всеобщими формами мышления
о раздвоенности и единстве сущего, своим содержанием,
своим смыслом раскрывающими способ выделения,
определения и познающего преобразования наличных
суждений об отдельном.
Диалектика — умение познающего мышления вести спор
с собой в диалоге мыслящих — была осознана именно в
качестве метода поиска общего родового начала для частных
противоположных смыслов одного понятия. Так, Сократ,
по свидетельству Ксенофонта, считал тех, кто владеет
«методом разделять в теории и на практике предметы по
родам… очень счастливыми и весьма способными к
диалектике» (Ксенофонт Афинский. Сократические соч. М.,
1935, с. 167). Но диалектика еше не предстала перед ними
как естественная и необходимая форма теоретического
мышления вообще, позволяющая ясно выражать и
разрешать противоречия в содержании мыслимого не чем
иным, как преобразующим условия проблемы поиском
их общего корня (их тождества), их общего рода.
Креативно (творчески) мыслить о сущем невозможно иначе,
как выделить, определить, осмыслить данный тип
мышления именно как форму И хотя философы античности
умело разделили мир по мнению и мир по истине, это
деление еще не ставило проблемы истинного пути к
истине — проблемы всеобщего способа (формы)
теоретического мышления. Их удел — постоянное возвращение
к нему как априорно постулируемому единству и борьбе
противоположностей в самой реальной
действительности мыслимого. Иллюзорность суждений по мнению для
них прежде всего была связана с ограниченностью
перцептивных возможностей органов чувств, со слабостью
разума перед вековыми предрассудками, со склонностью
людей выдавать желаемое за действительное и т. п., что
позже Ф. Бэкон назовет призраками пещеры, рода, рынка
и театра. Перед ними еще не разверзлась пропасть между
противоречиями в суждениях в результате нелогичного их
построения, что ставит под сомнение истинность вывода,
и объективно противоречивым становлением и
развертыванием процессов всего реально сущего.
Диалектика была унаследована теми, кто оставался верен
поиску единства противоположностей в мыслимом.
Диалогическая мысль в античности мощным потоком влилась
в менталитет эпохи эллинизма. Начиная с отцов церкви и
философов-богословов средневековья для всей истории
европейской культуры встала задача выявления
исходных оснований в, казалось бы, вполне обоснованных, но
противоречащих друг другу, сказываниях о принципах и
началах, о чувственном опыте и разуме, о страстях души,
о природе света, об истинном знании и заблуждении, о
трансцендентальном и трансцендентном, о воле и
представлении, о бытии и времени, о словах и вещах.
В восточной мудрости теоретическое мышление прошло
тот же путь: опора на парность категорий мышления,
поиск единого основания у различных, до прямой
противоположности дозревших понятий и идеи, образов и
символов как в эзотерических, так и в известных всем
философских направлениях и школах. Хотя для
европейца их экзотическая форма не совсем привычна, но
она — форма единства и борьбы противоположностей в
содержании мыслимого. Она настраивала теоретическое
мышление египтян, арабов, персов, индийцев, китайцев
и других восточных мыслителей на осознание всеобщих
его форм, на их содержательную классификацию, на
поиск разумного основания их взаимоопределяемости. И в
центре большинства из них — противоположность
мудрого созерцания вечного смысла бытия суетному действию в
мире преходящего. Путь достижения такой способности в
смыслочувственно-телесном достижении гармонии с
собой и миром преодолением противоположных моментов
переживания и действия.
Мышление первых философов в форме явного
диалога настойчиво и упорно формировало всеобший способ
выявления и разрешения противоречий в содержательно
мыслимом. Этому способствовало и то, что начиная с
античности наибольшую трудность для мышления
составляли прежде всего прямые смысловые
взаимоисключения (противоречия) «парных» всеобщих категорий
мышления как такового. При их одновременно смысловой
647
неразрывности, при полагаемом этой неразрывностью
исходном их тождестве, до которого и требовалось
докопаться. И уже в средневековье внутренний диалогизм
мышления осознавался не только как норма для мышления
теоретического, но и как его проблема, требующая для своего
разрешения особой мыслительной формы, особого
правила и канона. Такой формой (каноном, правилом) долгое
время оставался сократический диалог.
Однако от эллинизма и до Нового времени диалектикой
назывался отнюдь не всеобщий продуктивный способ
философствования, каким он утвердил себя при
формировании и первых шагах развития теоретической деятельности,
а учебный предмет, призванный научить юных схоластов
вести диалог по всем правилам искусства обоюдоострой
мысли, которые исключают эмоциональную
беспорядочность обыденного спора. Все искусство такого диалога
было в том, что противоположные высказывания о том
или ином предмете (тезис и антитезис) должны были быть
построены строго по фигурам и модусам ассерторических
силлогизмов Аристотеля, не должны содержать controdic-
tio in adjecto (противоречия в определении) и всех других
погрешностей против правил Аристотелевой логики, ибо
только тот выйдет победителем в диалогическом
противоборстве, кто ни в чем эти правила не нарушит. Так
исподволь укреплялось убеждение, радикально
противоположное исходной формуле теоретического сознания: мыслить
истинно значит мыслить непротиворечиво, формально
безошибочно, ибо в мыслимом (в природе, сотворенной
замыслом Бога) нет и не может быть ни ошибок, ни
противоречий. Ошибается несовершенный разум человека.
Противоречие в высказываниях — первый и главный признак
его ошибочности. «Диалектика» спора призвана выявить
ошибки либо в высказываниях одного из спорящих, либо
в высказываниях того и другого. Так обозначилась и стала
явной вышеупомянутая пропасть между логикой
мышления о противоречиях в высказываниях и логических
следованиях из них и логикой теоретического (прежде всего
философского) мышления о внутренних противоречиях
мыслимого. С Нового времени эта пропасть стала
стремительно углубляться.
ДИАЛЕКТИКА В МЕХАНИЧЕСКОЙ КАРТИНЕМИРА.
В Новое время заявила о себе новая форма теоретической
деятельности — наука, т.е. деятельность, цель которой — не
обыденно-эмпирическое, но собственно теоретическое
знание об инвариантах природных процессов, а
непосредственный предмет — способы, средства и формы
определения и меры этих инвариантов: механика, астрономия,
начала химии, медицины и др. Пытливые умы
просвещенных монахов, алхимиков, магов и профессоров-богословов
средневековых университетов подготовили ряд глубоких
теоретических гипотез о
