о восстановлении кото¬рого все громче и настойчивее говорили обновленческое духовенство и богоискатели, не устраивало Мережков¬ского, потому что оно дискредитировало себя в лице пат¬риарха Никона еще до Петра Первого уклоном в «рус¬ское папство».
Религиозно-модернистская проблематика Мережков¬ского вращалась по преимуществу вокруг трех пунктов: идеи «синтеза» плоти и духа (религии и культуры); проб¬лемы «новой» религии и отношения к церковной рефор¬мации. Предлагаемые им решения во всех случаях носили религиозно-экстремистский характер. Существенное зна-
99
чение для него имел вопрос о. том, где совершится рели¬гиозное «возрождение» — в границах ли православия или вообще христианства или за их пределами. Большинство ответов Мережковского было двусмысленно, хотя он явно тяготел к проекту создания «новой религии», «религии ев. Духа» и т. п., «потому что христианство — только фазис этой религии» (75, 14, 154). С конца 900-х годов он считал православие и самодержавие двумя сторонами одного явления и поэтому выступал против того и дру¬гого одновременно. Но его религиозная оппозиция была непоследовательной и неэффективной, так как никакого реального идейного противовеса Мережковский выста¬вить не мог. Ему оставалось только постоянно повторять, что «истинный путь человечества — не против и не мимо христианства, а через него — к тому, что за ним» (там же, 13, 156). Но что было «за ним»? Апокалиптические и хилиастические пророчества, смешанные с декадент¬ским пессимизмом и мистическим революционизмом. И легко понять Мережковского, когда он, в жажде не¬медленного осуществления своих проектов, торопился называть, например, закрытие религиозных собраний «первой точкой религиозной революции», а робкое высту¬пление петербургских священников в 1905 г. за необхо-димость «перемен в русском церковном управлении» — шагом, когда «впервые идея русского освободительного движения, покидая узкое русло борьбы общественных партий, выходит в океан жизни всенародной» (там же, 14, 119). Называть незначительные с точки зрения обще¬ственно-политической жизни события и робкие либе¬рально-реформистские прошения «революцией» и едва ли не чудом — вот во что разрешались лозунги «мистиче¬ского революционера» Д. Мережковского.
Выступая за «революцию» в религии, против «рефор¬мации», Мережковский руководствовался двумя сообра¬жениями. Во-первых, он считал, что реформация церкви есть лишь более совершенное порабощение церкви госу¬дарством, указывая при этом на деятельность Лютера — «величайшего из всех реформаторов». Говоря о «револю¬ции» в религии, Мережковский имел в виду полный раз¬рыв последней с государством и соединение ее с народом как с христианской безгосударственной общественностью. Во-вторых, критикуя европейскую реформацию, которая сопровождалась рядом крестьянских войн и буржуазных
100
революций, он заявлял, что в новых исторических усло¬виях необходимо ставить вопрос более радикально: «Век реформации для христианства прошел и не вернется, на¬ступил век революции: политическая и социальная — только предвестие последней, завершающей, религиоз¬ной» (там же, 16, 92).
Истоки такой категоричности Мережковского лежали в стремлении, оценивая религиозно-общественную ситуа¬цию в России начала XX в., выдать желаемое за действи¬тельное. «В Западной Европе, — развивал он свою мысль, — освобождение религиозное, реформация, пред¬шествовало освобождению политическому; в России оба эти освобождения совершаются вместе. Россия рождает двойню, — вот почему роды так трудны и медленны» (76, 35). Это суждение представляется важным для понима¬ния специфики внецерковной ветви православного рефор¬маторства. В мысли Мережковского, хотя и смутно, была зафиксирована действительная особенность общественно-политического развития России в начале XX в. Вступив в эпоху социальных революций, она переживала состоя¬ние, когда, по словам Ленина, «не две борющиеся силы заполняют содержание революции, а две различных и разнородных социальных войны: одна в недрах совре¬менного самодержавно-крепостнического строя, другая в недрах будущего, уже рождающегося на наших глазах буржуазно-демократического строя» (2, 11, 282—283).
В условиях запоздалости и скачкообразности разви¬тия капитализма Россия действительно «рождала двой¬ню», но это были не абстрактные «политическая» и «рели¬гиозная» революции. На самом же деле в России проис¬ходила буржуазно-демократическая революция, а наряду с ней как процесс ее перерастания и преодоления (при одновременной борьбе с самодержавием) развивалась революция социалистическая. Церковь в общем движе¬нии России по пути капитализма замыкала этот процесс и безусловно могла в силу своего консерватизма рефор¬мироваться в окончательно обуржуазившийся институт только после успеха буржуазно-демократической рево¬люции. Строго говоря, революция в этом смысле рождала не «двойню», а «революции» во всех формах обществен¬ного сознания и общественной жизни — от экономики до искусства.
Религия, как известно, есть не только форма обще-
101
ственного сознания, она социализируется и институцио¬нализируется, выступая инструментом и орудие-классовых отношений. Религиозные философы, теологи, социологи и публицисты «работали» на религию, осмыс¬ливая, обобщая и пропагандируя ее идеологический и практический опыт. В этом отношении представители «нового религиозного сознания», «духовного ренессанса начала XX века», «новоправославия» выступили и как религиозные модернисты, и как деятели, призванные по¬дытожить религиозный опыт старой Руси. Но когда они начали подводить этот итог в самом широком смысле этого слова, учитывая опыт православия, русского сек¬тантства, теологические изыскания, религиозно-философ¬ское и религиозно-художественное наследие, то оказа¬лось, что выполнить социальный заказ буржуазии — предложить ей что-то новое и определенное, исходя из этого опыта, — невозможно. Одна из причин этого — сла¬бость буржуазных сил внутри православия, незначитель¬ность социального опыта русской церкви именно как бур¬жуазного общественного института. Собственно говоря, церковь почти вся была «в самодержавии» и менее всего была подвержена веяниям перемен. Да и не только цер¬ковь. Большинство общественных институтов носило переходный, феодально-капиталистический характер.
Религиозные формы мышления получают в начале XX в. особенно широкое распространение, оказывая серь¬езное мировоззренческое воздействие на литературу и искусство, на философию и публицистику и даже на общественно-политические течения. «Интерес ко всему, что связано с религией, — писал В. И. Ленин об этом, — несомненно, охватил ныне широкие круги «общества» и проник в ряды интеллигенции…» (там же, 17, 415). Это произошло не потому, что религии и религиозному миро¬созерцанию отводилась решающая идеологическая функ¬ция идеологами буржуазно-империалистической России (наиболее последовательные и трезвые из них, типа Ми¬люкова или Струве, всегда предостерегали от пропаганды крайних форм религиозного мистицизма). Определяю-щим было то, что религия фактически играла колоссаль¬ную роль в общественной жизни самодержавной России, являясь в руках самодержавия основным идеологическим и духовным орудием порабощения и поддержания гос¬подства. «Отделение» православия от самодержавия
102
могло серьезно ослабить последнее, а с другой стороны, -укрепить позиции капитала, требовавшего обновленной «духовной палки». Расцвет различных религиозных тече¬ний в переходный период от самодержавия к буржуазной республике в России объяснялся заманчивостью задачи поставить колоссальный аппарат церкви на службу мо¬лодому, бурно развивающемуся империализму. С этой точки зрения «новое религиозное сознание» отражало факт борьбы, развернувшейся за церковь между само¬державием и капитализмом.
Борьба за церковь захватила и определенную часть мелкой буржуазии. Мережковского можно рассматривать как религиозного выразителя настроений именно этих слоев населения. Религия заслонила в его сознании все остальное. Точнее говоря, «все остальное» воспринима¬лось через призму религии, окрашиваясь в религиозные тона и получая религиозно-мистическое объяснение. В свою очередь в «революционном» подходе к религиоз¬ным проблемам сказалось влияние все той же мелкобур¬жуазной, эсеровской ориентации Мережковского, отра¬жавшей стихийную революционность мелкой буржуазии и крестьянства. Это влияние выразилось и в том, что ни о каких положительных формах «послереволюционно¬го» бытия церкви и религии в писаниях Мережковского конкретно ничего не говорится. Ответ на этот вопрос обычно заменяется беспросветной мистикой и сплошными цитатами из Апокалипсиса.
Социальная и политическая борьба, развернувшаяся между эксплуататорскими классами и мелкобуржуазны¬ми сословиями в России вокруг религии и церкви, вызва¬ла к жизни различные формы религиозно-модернистских проектов. Но с точки зрения перспектив революционно-освободительного движения доктрины русских религиоз¬ных философов были консервативными и контрреволюци¬онными. В годы реакции и усиления влияния мистицизма В. И. Ленин писал: «Все современные религии и церкви, все и всяческие религиозные организации марксизм рас¬сматривает всегда, как органы буржуазной реакции, слу¬жащие защите эксплуатации и одурманению рабочего класса» (там же, 416).
И откровенные религиозные консерваторы типа Роза¬нова, и «елейно-мистические» либералы типа Булгакова, и революционеры от религии типа Мережковского и Бер-
103
дяева не только подводили итоги долгого социально-исто¬рического бытия русской церкви, но и предлагали, каж¬дый со своей точки зрения, проекты ее выживания и противостояния прогрессивным общественным переме¬нам. Если Булгаков наиболее последовательно проводил кадетскую, буржуазно-либеральную точку зрения на религиозную реформацию (между 1905 и 1914 гг. он рато¬вал за чисто буржуазную реформацию православия и его тесный союз с политикой либеральных партий), то Бер-дяев в своем анархизме и волюнтаризме был ближе к позиции Мережковского, выступая за «революцию духа». Мережковский, как видим, занимал «левую», ра¬дикальную позицию, хотя в социально-политическом отношении эта «левизна» оказывалась часто правее вся¬кой «правизны». Но всех их объединяла борьба с дей¬ствительным революционным движением в России, с материализмом и атеизмом. Прежде чем стать миро¬воззренческим итогом и выражением крушения самодер¬жавно-империалистического бытия, «новое религиозное сознание» выступило, во-первых, как попытка модерниза¬ции религии и церкви для укрепления влияния капитала и самодержавия на трудящихся, как внецерковная линия религиозного реформаторства, во-вторых, как контррево¬люционная идеология, т. е. как сумма идей, имевших пря¬мое и непосредственное социальное и политическое зна-чение. Имея в виду последний аспект социальной роли религии и попыток ее идейной реконструкции, В. И. Ленин писал: «…русской буржуазии в ее контрреволюционных целях понадобилось оживить религию… привить народу или по-новому укрепить в народе религию» (там же, 19, 90).
Завершая главу о Мережковском, необходимо еще раз сказать о его месте в «новом религиозном сознании» или — шире — в общественной жизни России конца XIX — начала XX в. Как религиозному общественному деятелю ему вместе с Розановым принадлежит первен¬ство в организации петербургских религиозно-философ¬ских собраний, на которых состоялись первые контакты между духовенством и буржуазно-помещичьей интелли¬генцией. В дальнейшем Мережковский оказал определен¬ное «религиозно-мистическое» влияние на экстремист¬ское, террористическое крыло партии эсеров, он был известен также своими связями с некоторыми сектант-
104
скими группами в России и католическими модернистами во Франции начала века. «Отличился» Мережковский и как активный деятель контрреволюции.
Его роль как представителя буржуазно-помещичьей культуры упадка сказалась в пропаганде декадентского искусства и религиозно-идеалистической эстетики. Он явился связующим звеном между декадентской литера¬турой и искусством и религиозно-мистическим направле¬нием в философии. Мережковский был лидером первой группы «нового религиозного сознания», или богоиска¬тельства; через его посредство осуществлялся союз этой группы (Мережковский, Розанов, Минский, Философов), отпочковавшейся по преимуществу от дягилевского «Ми¬ра искусств», с бывшими «легальными марксистами»: Бердяевым, Франком, Булгаковым и др. Мережковский не оставил целостной системы философских идей, но его влияние на философствующую буржуазно-помещичью интеллигенцию было значительным. Частное свидетель¬ство этому — его серьезное воздействие на эволюцию взглядов Бердяева от неокантианства к христианскому экзистенциализму. В социально-классовом аспекте Ме¬режковский явился религиозным представителем мелкой буржуазии, выразителем квазиреволюционных настрое¬ний русского мещанства.
105
Глава четвертая
По ту сторону России
После Великой Октябрьской социалистической рево¬люции борьба между материализмом (философией мар¬ксизма) и идеализмом вступила в СССР в свою завер¬шающую стадию.
Россия пришла к потрясшей весь мир революции как родина ленинизма, марксизма XX в., но в то же время и как страна, где возник предзакатный «расцвет» идеа¬лизма и религиозной
