при¬писываемых ему тех или иных «общих идей», и второе — весьма ограниченный объем достоверных сведений о на¬чальном периоде его творчества.

§ 1. Мировоззренческая эволюция

Лев Исаакович Шестов (Шварцман) (31 января 1866 — 20 ноября 1938) родился в Киеве в семье тек-стильного фабриканта. После окончания гимназии по¬ступил на математическое отделение Московского уни¬верситета, затем перешел на юридический факультет, но закончил образование в Киеве в 1889 г. Сведений о ду¬ховном развитии молодого Шестова крайне мало. Од¬ним из немногих источников, проливающих некоторый свет на мировоззрение Шестова в 80-х годах, является вступительный очерк Б. Мартина к американскому изда¬нию работы Шестова «Афины и Иерусалим» (см. 154). Некоторые биографические данные о Шестове приво¬дятся Джорджем Клайном в его монографии «Религиоз¬ная и антирелигиозная мысль в России» (см. 152). Изве¬стно, что как в Киевской гимназии, так и впоследствии в Московском университете у него были стычки с адми¬нистрацией из-за участия в политической деятельности. В годы учебы в Москве Шестов интересовался главным образом экономическими и социальными вопросами и написал обширную статью по рабочему вопросу с подза-головком «Фабричное законодательство в России» (см. 90, 204. 154, 15—16). В Киеве его докторская диссерта¬ция, посвященная положению русского рабочего класса, была допущена к защите, но потом запрещена Москов¬ским цензурным комитетом по политическим мотивам. Каковы же были социально-политические позиции Ше¬стова в конце 80-х — начале 90-х годов? Этот вопрос остается открытым, тем более что сам Шестов ничего об этом впоследствии не писал. Шестов середины 90-х го¬дов — это индивидуалист, эстет, сторонник французского

225

символизма, творчества Мюссе и Бодлера, проявляющий интерес к тогдашней отечественной декадентской и мо¬дернистской литературе и сам пробующий писать стихи В это время он сближается с дягилевским кружком и «Миром искусства». До революции Шестов совершал длительные заграничные поездки (1885—1898 гг. — Ита¬лия и Швейцария; 1908—1914 гг. — Германия и Швей-цария).

Первое крупное произведение Шестова «Шекспир и его критик Брандес» вышло в свет в 1898 г. и почти не обратило на себя внимания; затем он издает работы «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Нитше. Философия и проповедь» (1900) и «Достоевский и Нитше. Философия трагедии» (1903). От философско-психологического ана¬лиза трагедий Шекспира через критику морализма и рационализма («проповедь») Шестов двигался к фило¬софии трагедии, перераставшей в богоискательство. «Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать бога» (136, 2, 187) — таким призывом за¬канчивался первый период его литературно-философ¬ских опытов. Но он не торопился объявлять, что «бог жив» и обретен. Прежде ему предстояло выработать свой собственный стиль и методологию, в основу кото¬рой были положены нигилизм, скептицизм и иррациона¬лизм.

Книга «Апофеоз беспочвенности» (1905) была вос¬принята многими как философский манифест Шестова. Сборники статей «Начала и концы» (1908) и «Великие кануны» (1911) непосредственно примыкали к «Апофео¬зу беспочвенности» по тону и темам. В период с 1911 по 1914 г. Шестов пишет работу, полностью опубликован¬ную только в 1966 г. под названием «Sola fide» (Только верою). В революционные годы он не выступал как от¬крытый контрреволюционер, однако его сотрудничество в печатных органах политических и философских реак¬ционеров («Мысль и слово», «Русская мысль») говорит о том, что классовая ориентация Шестова была непро¬летарской и антиреволюционной. Не случайно поэтому он вскоре эмигрировал на Запад, где жил в основном во Франции вплоть до своей смерти.

Сразу же после приезда за границу Шестов был во¬влечен в антисоветскую истерию, поднятую контррево¬люционной эмиграцией. Результатом его «грехопаде-

226

ция» в конкретную историю и политику была брошюра «Что такое большевизм?», в которой в качестве соци¬ально-политического кредо автора выставлялся прими¬тивный буржуазно-помещичий либерализм типа того, ко¬торый был проанализирован и уничтожающе раскрити¬кован В. И. Лениным в работе «Гонители земства и Аннибалы либерализма». В эмиграции Шестовым было написано большое количество статей, а также такие ра¬боты, как «Власть ключей» (1923), «На весах Иова» (1929), «Киркегард и экзистенциальная философия» (1939). Уже посмертно были опубликованы «Афины и Иерусалим» (1951) и «Умозрение и откровение» (1964).

Духовную эволюцию Шестова трудно реконструиро¬вать по многим причинам: из-за ее неопределенного со¬циально-политического характера, неучастия Шестова в коллективно-программных выступлениях русских идеа¬листов, его постоянного скептицизма, нигилизма, косвен¬ной манеры изложения. Единственное, о чем можно с уверенностью сказать, что, начав как литературный критик и морализирующий эстет ницшеанского типа, Шестов углубился вскоре в традиционно-метафизиче¬ские и «проклятые» вопросы: в чем смысл жизни и смер¬ти? что есть истина, человек, его судьба и т. п.?

Мировоззренческий «позитив» Шестова долгие годы был почти невыявленным, однако общая его эволюция, начиная с 90-х годов, свидетельствовала о неустойчивом, но неуклонном движении к религиозной философии. Особенность ситуации в случае с Шестовым состоит не в том, что он колебался признать существование бога: он колебался говорить о нем что-либо утвердительное. Шестов был гораздо более «богоискателем», чем, напри¬мер, Булгаков, Бердяев или Мережковский, которые безоговорочно причислили себя к религии и приступили к построению религиозной философии и составлению различных религиозно-мистических проектов вселенского масштаба. Шестов едко высмеивал за это своих коллег по духовному декадансу (см. 129). Тем не менее в ра¬боте «Sola fide» (1911 —1914) религиозные мотивы впер¬вые получают явный перевес над нигилистическими к скептическими. И хотя Шестов и здесь избегал приво¬дить свои собственные, сколько-нибудь развернутые фи¬лософские доводы в пользу веры, с этого времени можно говорить о нем как о религиозном философе с затянув-

227

шимся переходом от богоискательства к «позитивной» религиозной философии. Он не создал системы религи¬озной философии, да это и не предполагалось самими принципами шестовского экзистенциализма сугубо ир¬рационалистического, можно даже сказать антигности¬ческого, типа. Последние его работы «Афины и Иеру¬салим» и «Умозрение и откровение» говорят лишь об окончательном и бесповоротном выборе Шестова. Бог был признан здесь единственным спасителем беспомощ¬ного, отчаивающегося и погибающего человека. Так как философия Шестова имела ярко выраженный богоиска¬тельский характер, то ее удобнее всего анализировать в ходе установления основных признаков движения этого мыслителя ко все более догматическому фидеизму, вере в бога.

228

§ 2 От шекспировских трагедий к «философии трагедии»

Весь период творчества Шестова (приблизительно до 1911 г.) стоит под знаком противоречия, суть которого заключается в борьбе гуманистически-героического и стоического начал с богоискательским. Уже в первой ра¬боте, посвященной Шекспиру и его трагедиям, Шестов продемонстрировал вполне продуманную и, по-видимо¬му, глубоко пережитую философскую позицию. Это было такое мировоззрение, которое никак нельзя назвать есте¬ственным. Шестовский иррационализм нес на себе следы внутреннего надлома, разочарования в научном мышле¬нии, рационализме и позитивизме, а резкость нигилизма и цинизма едва ли могла быть объяснена дурными ка¬чествами характера философа или мелкими житейскими неприятностями. По своему типу позиция Шестова была аналогична философской позиции Киркегора или Ниц¬ше. И если последние, как известно, пережили духовный кризис, вызванный определенными жизненными обстоя¬тельствами: тяжелая болезнь Ницше, потеря Киркего¬ром Регины Ольсен, — то нечто аналогичное, возможно, было и здесь. Некоторые из исследователей творчества Шестова говорят, что в 1895 г. он пережил кризис, который радикально изменил все его восприятие дей¬ствительности. Но чем он был вызван, остается неиз-

228

вестным *. Вместе с тем, если даже допустить, что этот кризис, изменивший мировоззрение Шестова, и имел ме¬сто, нужно сказать и о серьезном влиянии Ницше на его духовное развитие.

Уже в работе о Шекспире Шестов задавался вопро¬сами, ответы на многие из которых он продолжал искать до конца жизни. Но первое, против чего он повел борьбу, были наука, «человек науки», принцип причинности, на¬учное объяснение. Это была критика сциентизма, гносео¬логического рационализма и принципов автономной эти¬ки. Особенность стиля размышлений Шестова состояла в выдвижении ряда никогда не примиряющихся антитез, противоположностей. Это были не антиномии и не диа¬лектические противоречия; антитезы Шестова не пред¬полагали никакого их разрешения, примирения или син¬теза, они требовали безоговорочного выбора одной из сторон альтернативы. Науке Шестов противопоставлял «жизнь» и искусство (творчество). Вот образец рассуж¬дений Шестова: «Камень (упавший с карниза и убивший человека. — В. К.) определяет собою судьбу единого че¬ловека. Много камней — и определена судьба целого на¬рода… Такой вывод дает нам наука, если распростра-нить методы ее исследований на вопросы духовной жиз¬ни человека… Человек науки… вышел из тиши своего кабинета и наложил свою руку на жизнь» (136, 1, 15— 16). Такая ситуация, считал Шестов, увела философию от поисков смысла жизни, а научные объяснения, как и постулаты автономной этики, превратились в судей, дик¬тующих свои законы. Точкой отсчета в эпоху торжества науки (XIX в.) оказался внешний мир, объект, а поэтому и логика стала объектоцентричной, а не субъектоцен-тричной. «Все это в переводе на конкретный язык, — заключает Шестов, — значит: недавно был уличен клад¬бищенский сторож в осквернении трупов. Но не ужасай¬тесь: сумма углов в треугольнике равняется двум пря¬мым. Недавно у такого-то убили на войне единственного сына. Не беда: ломаная больше прямой… наука сво¬ими заключениями поселила ужас в рядах наиболее отзывчивых людей…» (там же, 20; 23).

Не трудно убедиться, что все эти рассуждения были

* Отдельные соображения на этот счет имеются в упоминав¬шейся книге американского исследователя Дж. Клайна (см. 152, 75).

229

вызваны глубоким разочарованием в возможностях науки разрешить ряд этических вопросов, которые на¬чали волновать Шестова с 90-х годов. Эти вопросы были связаны с моральными аспектами уникальности индиви¬да, ролью случая в человеческой жизни, страданиями, горем, трагедией и, наконец, смертью. Согласно Шесто¬ву, научное объяснение всех этих явлений не только не спасает и не утешает, но, наоборот, унижает человека, приравнивая его к камням или геометрическим фигурам. Шестов, несомненно, принадлежал к «отзывчивым», чув¬ствительным людям, будучи к тому же максималистом и идеалистом. Последнее обстоятельство внесло в его позицию ряд изъянов. Он прав, когда воюет с «научными объяснениями», представленными в качестве моральных, а главное, в качестве некой первичности, якобы опреде¬ляющей саму жизнь так, что она оказывается сведенной к этим объяснениям и целиком зависимой от них. Однако вся беда в том, что он ложно их истолковал и так пре¬увеличил значение объяснения, что начал искать другой тип объяснения — объяснение «экзистенциальное», но опять-таки лежащее в основе жизни и потому должен¬ствующее разрешить ее трагедию. Свою задачу Шестов увидел в борьбе с тенденцией, подчиняющей жизнь науке, но всего лишь для того, чтобы в свою очередь свести «жизнь» к искусству, к творчеству, точнее, к эсте-тическому и моральному в человеке. Поэтому Шестов противопоставляет артиста — ученому, веселье и горе — причине и следствию, веру — разуму, эстетизм — сциен¬тизму. В этот период он пишет: «…философия, как об¬зор и объяснение человеческой жизни, доступна лишь тому, в ком «артист и художник» не дополняют мысли¬теля, а господствуют над ним. Поэт примиряет нас с жизнью, выясняя осмысленность всего того, что нам кажется случайным, бессмысленным, возмутительным, ненужным» (там же, 93).

Шестов был последовательным, но