материалистической традиции в русской философии, ослабить притягательную силу ленинизма. Весь тон вступлений и комментариев антологии «Русская философия» свидетельствует, что их авторы сами не очень-то верят тому, что пишут. Для них наговорить кучу вздора — не означает поставить под со¬мнение свое понимание проблемы, так же как и элемен¬тарные принципы научного исследования. Ведь легко можно и отказаться от одной схемы во имя другой, что практически и делают Эди, Скенлен и Зелдин, описывая далее историко-философский процесс в России в част¬ных и не имеющих историко-методологического харак¬тера категориях-альтернативах «славянофильство» и «западничество».

Если, согласно первой схеме «рационализм — ирра¬ционализм», в одних и тех же лагерях оказались, с одной стороны, религиозный философ объективно-идеалистиче¬ского толка Вл. Соловьев и гениальный продолжатель марксизма в XX в., материалист и диалектик В. И. Ленин; с другой — революционный демократ, представитель диа¬лектического материализма и прогрессивной научной мысли А. Герцен и религиозный иррационалист, фанатик абсурда и безоговорочной веры Л. Шестов, то схема «сла¬вянофилы — западники» смешивает уже не имена, а сра¬зу целые традиции, совершая нечто вроде «великого пере¬селения идей». «…Современная официальная философия в Советском Союзе, — пишут составители чикагской анто¬логии, — хотя и имеет много исконных русских корней, тем не менее является по своему происхождению в зна¬чительной степени западной, в то время как эмигрантская философия, сформулированная большей частью на За¬паде, является, очевидно, выражением русского мировоз-

270

зрения». Но и это еще не все. Очевидно, для того чтобы полностью соблюсти принцип «методологического плю¬рализма», т. е. окончательно все запутать, Эди, Скенлен Зелдин идут напролом, заявляя, что «в своем единстве и всеобъемлемости диалектический материализм дости¬гает цели, к которой стремились русские религиозные философы конца XIX и начала XX века» (там же, 142; 467).

Примечательной особенностью стиля авторов коммен¬тариев трехтомника «Русская философия» являются мно¬гочисленные двусмысленности и увертки. Одни философы зачисляются в иррационалисты с оговорками и колеба¬ниями, о многих других вообще ничего не говорится, а свою же собственную схему «славянофилы — западники» они в итоге подвергают сомнению, по-хлестаковски заме¬чая, что последние два-три десятилетия русская филосо¬фия развивалась не в рамках этой альтернативы (там же, 4). Видимо, игривая и порхающая манера описания так удобна и безопасна во всех отношениях. С необык¬новенной легкостью судят и рядят эти господа, когда речь заходит о русской философии и культуре. Можно сказать, что едва ли не единственным «положительным» чувством, которым движутся такие исследования, являет¬ся прохладное любопытство. Именно в нем заключаются личные мотивы любителей метафизики «русской души». Это особого рода западное любопытство — одновременно скептическое, боящееся быть открытым и искренним и потребительски пресыщенное, ждущее необычного и гонящееся за ним. Вот почему в русской философии, и религиозном идеализме в особенности, чаще всего ищут экзотического, жутко-мистического и… неполноценного по отношению к ценностям «западной цивилизации» и «свободного мира».

«Советология» — это дитя не только современного империализма, но и всего мещанского духа буржуазного потребительского общества, порождающего ограничен¬ность и обывательщину на почве социально-политической мифологии, культивирования предрассудков, самой из¬вращенной философии потребительства. Для лучшего понимания характера восприятия западным сознанием построений русских религиозных философов необходимо учитывать некоторые особенности социально-психологи¬ческой атмосферы основных империалистических стран.

271

Западный (особенно американский или английский) ин¬теллигент-либерал или просто образованный обыватель внешне почти всегда невозмутимо оптимистичен. Он на¬учился канализировать свою хандру, неуверенность и страх перед будущим, закупоренность в каждодневной рутине, отчужденность и ощущение иррациональности своего бытия самыми разнообразными способами. Систе¬ма капитализма об этом достаточно позаботилась: она создала массу искусственных способов психологической и интеллектуальной разрядки — от бесчисленных drinks до оболванивания пропагандой секса и мистики от рок-музыки до киносерий о «вторжении русских в Америку».

Одно из таких направлений, созданных «обществом потребления», в котором иррациональность конформного индивида находит свое извращенное удовлетворение, свя¬зано с отысканием (и чудовищной гипертрофией) в куль¬туре других народов отсталых представлений, религиоз¬ных предрассудков и тому подобной экзотики. Об этом много пишут различные буржуазные «ученые» и писате¬ли, создаются бесконечные серии телефильмов и радио пьес с описанием похождений цыганских колдунов и кол¬дуний, китайских и японских магов и т. д. К этому направлению примыкает и многочисленная литература о русских мистиках. Немаловажная психологическая осо¬бенность, связанная с внутренним потреблением этой продукции, состоит в том, что она позволяет читателю сохранять дистанцию между собой и содержанием ука¬занной стряпни о «загадках» и «мистике» «русской ду¬ши». Эта дистанция дает ему возможность отмежеваться от всякой чертовщины и религиозной экзотики, избежать прямых обвинений в приверженности архаичным и анти¬научным формам мировоззрения. К тому же — по кон¬трасту — это внушает ему мысль о прогрессивности За-пада по отношению к «темному» и «варварскому» Восто¬ку. И тем более охотно разглагольствуют буржуазные писаки о мистицизме, апокалиптизме и мессианизме (в данном случае) русских.

Здесь компенсируются сразу две психологические по¬требности — подспудная тяга к мистике и иррациональ¬ному и потребность ощутить себя представителем страны «здравого смысла» и «здорового» прагматизма, с точки зрения которого весь этот мистицизм предстает как пока¬затель неполноценности культур и народов, не подхо-

272

дящих под стереотип «западная цивилизация» *. Вместе с тем все это оказывается одним из проявлений буржу¬азного национализма, выражающегося в разглагольство¬ваниях о той же самой «американской исключительно¬сти» или миссии «западной демократии» по отношению к остальному миру. Нет ничего удивительного в том, что при всей интенсивности идеологического использования современными буржуазными «специалистами» мировоз¬зренческого наследия русского идеализма ни один из них, за редким исключением, по-настоящему не разделяет ни верований, ни идеалов русских мистиков и тем более не отождествляет с ними собственных убеждений. Отсюда значительная доля лицемерия и высокомерной снисходи¬тельности, как правило наблюдаемых у этих «исследо¬вателей» к своему предмету.

Политическая, психологическая и моральная ситуа¬ция, в которой буржуазные историографы ведут свои исследования, весь дух и стиль этой работы не соответ¬ствуют нормам объективного анализа. Это лишает их способности понимания существенного. Один пример. Ав¬торы вступлений и комментариев чикагской антологии по русской философии квалифицировали как случайное воз¬никновение в русском идеализме XX в. мотивов и идей, аналогичных западноевропейским, т. е. формирование экзистенциализма, персонализма, предвосхищение идей Шпенглера и т. п. «Это, возможно, не более чем совпа¬дение, — пишут они, — что эта русская (религиозно-идеа¬листическая. — В. К.) философия, особенно философия Бердяева и Шестова, должна была возникнуть именно в то время, когда в Европе начал утверждать себя экзи¬стенциализм…» (157, 142). То, что для этих авторов «не более чем совпадение», на деле является закономерно¬стью, макросоциальная основа которой была связана с кризисом капитализма начала века. Иррационализм, пес¬симизм и широкая волна религиозного модернизма — та¬ковы некоторые мировоззренческие симптомы перехода ряда капиталистических стран, в том числе и России, на империалистическую стадию развития.

Если у большинства авторов, специализирующихся

* Все это не противоречит тому факту, что в современном капи¬талистическом обществе, с его пресловутым «плюрализмом», суще¬ствует значительная прослойка населения, всецело находящегося под влиянием крайних форм религии и оккультных представлений.

273

в области истории русской философии и культуры, таких, как Клайн, Скенлен, Пайпс, Хэйер, Биллингтон и др., классовые позиции и психологический комплекс, о кото¬ром говорилось выше, прикрыты сентиментально-сочув¬ственными рассуждениями о русском идеализме и сопро¬вождаются нападками на прогрессивную материалисти¬ческую и революционно-демократическую традицию, то для империалистической буржуазии и ее идеологов — неспециалистов по русской философии общий негативизм и враждебность к истории русской культуры (включая и идеалистическую философию начала века, осужденную как нечто немощное и эксцентричное) являются нормой. Антикоммунистическая пропаганда стремится истолко¬вывать материалистическую философию в России, лени¬низм и современную философскую мысль в нашей стране в терминах религиозной философии. Особенно интенсив¬но фальсифицируется проблема генезиса ленинизма.

Нельзя сказать, чтобы миф об исключительной, осо¬бой, «национальной» сущности ленинизма и практики строительства социализма в СССР был изобретением од¬ной только послеоктябрьской контрреволюционной эми¬грантской мысли. Иностранные империалистические кру¬ги, соперничавшие с российским империализмом, в про¬пагандистских целях охотно допускали перенос своей враждебности с царской России на Советскую власть и обратно. Но концепция «русского коммунизма» оказа¬лась для идеологов Запада (не сюсюкающего и сенти¬ментальничающего вместе с разбитыми силами контр¬революции по поводу «русской катастрофы», а для Запада, стремившегося к расширению своей силы, гос¬подства и влияния) настоящей находкой. Она стала тем связующим звеном, посредством которого от религиозно-мистических и националистических концепций, сочетаю¬щихся с антикоммунизмом, можно было перейти — в це¬лях разжигания вражды к СССР — к отождествлению «русского социализма и коммунизма» с мистицизмом, мессианизмом * и религиозным фанатизмом, преподне¬сенными Западу эмигрантскими философами.

* Вопросы, связанные с использованием современным антиком¬мунизмом идеи русского мессианизма, подробно рассмотрены в ста¬тье Н. С. Федоркина «Исторические судьбы одной утопии. О соци¬ально-политической функции так называемого русского мессианизма» (см. «Актуальные проблемы истории философии народов СССР». М., 1972, с. 472—490).

274

Сдвиг акцентов, который можно обнаружить в рабо¬тах несколько иного уровня и замысла (не религиозная философия или история русской философии, а «русский коммунизм» или «русский марксизм»), кажется не очень существенным, хотя фактически меняется многое. Когда, к примеру, Бердяев настаивал на том, что «русская идея» «по ошибке» была понята как идея социализма и коммунизма, когда он писал о «ложной» трансформации идеи «Москвы — Третьего Рима» в идею III Интернацио¬нала, он, желая всеми средствами опорочить идеи мар¬ксизма-ленинизма, все-таки не сводил мессианизм к ком¬мунизму. Он продолжал уповать на «религиозное воз¬рождение» и конец света.

Все эти тонкости были отброшены большинством «со¬ветологов». Однако в стратегических целях ими были удержаны по крайней мере два положения: во-первых, концепция «русского коммунизма», по которой ленинизм, Октябрьская революция и Советская власть лишались своего интернационального классового значения и объяв¬лялись феноменами национального и ограниченного по¬рядка; во-вторых, тенденция объявить коммунистическое учение, марксизм-ленинизм и особенно претворение в жизнь его идей в России манифестацией чего-то мисти¬ческого, опирающегося на религиозную веру и догматы. При этом фактически утвердилась пропагандистская ма¬нера рассматривать Советский Союз и его духовную историю через призму идей русских религиозных фило¬софов XX в.

В статье Р. Кэмбелла «Русская мысль XIX — начала XX в.» (см. 151) необходимость изучения истории рус¬ской философии обосновывается именно ссылкой на то, что якобы не Маркс является «ключом к пониманию со¬временного марксизма», а русская история в ее бердяев¬ской версии. В подтверждение этого приводятся выдерж¬ки из работы Бердяева «Истоки и смысл русского ком-мунизма» о том, что изучение Маркса «не поможет» по¬нять происходящего в СССР. Изучение СССР в аспекте установления генезиса «русского коммунизма», лениниз¬ма и «советской мысли» не только находится в большой зависимости от фальсификаторских работ русских эми¬грантских философов и их современных буржуазных адептов, но в свою очередь порождает новую серию из¬вращений и ложных идей.

275

Один из американских антикоммунистов, примыкаю¬щих к школе Бохеньского, Ричард Деджордж, в