и жизни, на-

53

чав с упований на торжество «реальной политики» и «религиозной революции», «новое религиозное созна¬ние» закончило нигилизмом и контрреволюционностью, темами уныния и смерти. В целом такой финал был за¬кономерен, ибо русская религиозная философия, всту¬пив в XX в. как пестрое образование, противоречиво сов¬мещавшее в себе мелкобуржуазный религиозный анар¬хизм и квазиреволюционность, черносотенно-консерва¬тивные и либерально-реформаторские тенденции, в ходе своего развития нивелировала все эти оттенки и оказа¬лась идейным знаменем контрреволюции, итогом эволю¬ции буржуазно-помещичьего сознания, отразившим ре¬зультаты социальных сражений с точки зрения классов, потерпевших в них сокрушительное поражение. Однако для того чтобы конкретнее представить себе русское бо¬гоискательство начала XX в., необходимо специально рассмотреть взгляды его главных представителей.

54

Глава вторая

Между «Святой Русью» и обезьяной. В. Розанов

Василий Васильевич Розанов (20 апреля 1856 — 5 февраля 1919) — самый старший представитель «но¬вого религиозного сознания». О Розанове-философе не¬возможно писать, не касаясь Розанова-писателя и пуб¬лициста, не говоря о нем как о личности уникальной по эксцентричности и хаотичности, юродству, лживости и противоречивости мысли и поведения. Книги и мысли Розанова, более чем чьи-либо другие, несут на себе от¬печаток особенностей его характера и образа жизни. Этим, а не только своими воззрениями выделялся он на фоне русской религиозно-философской интеллигенции начала века.

§ 1. Становление взглядов

Эволюция взглядов Розанова завершилась прибли¬зительно к 1900 г. В чем же она состояла?

В гимназические годы он, по собственному призна¬нию, сильно увлекался Г. Боклем, К. Фохтом и Д. Писа¬ревым. В старших классах интерес к этим мыслителям постепенно сошел на нет. По окончании историко-фило¬логического факультета Московского университета Ро¬занов на собственные средства издает книгу под назва¬нием «О Понимании. Опыт исследования природы, гра¬ниц и внутреннего строения науки как цельного знания» (М., 1886), написанную в традиционно-академическом стиле. Цель этой работы состояла в отыскании такого начала, которое бы стояло над наукой, философией и религией и было бы способно раскрыть их природу, гра¬ницы и строение. Этим высшим началом явилось у Ро¬занова понимание. Возведенное в некоторый универ¬сальный принцип, оно заключало в себе гносеологиче¬ский и онтологический аспекты одновременно, ибо в нем, как считал автор, потенциально заложено все, что со-

55

ставляет предмет и содержание науки и философии. Наука и философия причинны в своем основании, «по¬нимание же целесообразно: в нем сознаны границы, до которых пойдет оно, и определены пути, по которым оно достигнет их; оно не блуждание более, для него нет возврата, ему чуждо искание и сомнение; все это в со¬держимом его, там, где движутся науки и философия, но не в нем самом» (91, 735).

Несмотря на то что Розанов излагает в этой книге довольно сложную и разработанную концепцию бытия и знания, развиваемые им идеи характеризуются нечет¬костью и необоснованностью. «О Понимании» написано с эклектических позиций. В основе этого эклектизма — позитивистские и неокантианские установки, некоторые славянофильские и крайне искаженные гегельянские идеи. Вся сумма высказанных им положений в свою очередь механическим образом связана с абстрактно-религиозными идеями. Понимание выступает как все¬объемлющий метафизический принцип, слагающийся из трех начал: «познающего, познавания и познаваемого» (91, 69). Таким образом, и субъект, и объект, и позна¬ние сливаются в одном — в понимании. Этим определяет¬ся структура работы, состоящая из «учения о познаю¬щем», «учения о познании» и «учения о познаваемом». Так как в основу был положен принцип понимания, то и вся система приобрела субъективно-идеалистический характер. Рассматривая понимание как «полный орган разума», Розанов заимствовал из кантовской «Критики чистого разума» идею априоризма и схематизма чисто¬го разума. Причем вне поля зрения Розанова осталось наиболее ценное в кантовской системе — диалектика. Элементы позитивизма более всего сказались в нежела¬нии ставить и решать проблемы, связанные с основ¬ным вопросом философии, в стремлении ограничиться констатацией принципиального дуализма философии и науки, мира эмпирического и метафизического. Дуализм мира, принимаемый Розановым как нечто данное, был истолкован им в духе аристотелизма (он отрицал ак¬тивность материи и понимал дух как форму форм) и средневекового дуализма души и тела.

В этой работе Розанов продемонстрировал в общем-то незаурядные аналитические способности (о чем сви¬детельствует тщательнейшим образом разработанная

56

структура понимания, охватывающая науку, природу, Историю, этику, религию, искусство, вместе с субъектом знания и формами познания). Тем не менее на всем тя¬желовесно написанном труде лежит печать мертвящей и скучнейшей схоластики. Мысль Розанова лишена ди¬намизма и диалектики. Понимание выступает у него как нечто изначальное и окончательное, заключающее в себе все и вся, ему (пониманию) в принципе чуждо заблуждение, развитие и изменение, ибо «ранее, чем познало свои объекты, оно знает и каковы они, и где, и притом до последнего предела своего; все познавае¬мое распределено уже в нем, лежит содержимым в его формах, но только закрыто еще, непознанное, раскры¬вать это лежащее внутри его, познавать единичное и строго определенное — это все, что здесь остается разу¬му» (там же, 736). Эклектизм проявился и в стремлении представить понимание как своего рода «абсолютную идею», которая, правда, принципиально отличается от гегелевской тем, что она скорее деградирует в ходе сво¬его движения (познания разумом), чем развивается и обогащается.

Мысль Розанова с самого начала была ретроспек¬тивной, ибо и время, и история утратили для него свое третье измерение — измерение будущего. Последняя определялась им как «изображение, понимание и оцен¬ка совершенного и совершившегося в Мире человече¬ском…» (там же, 675) и рассматривалась в качестве одной из многочисленных сторон «понимания», в дан¬ном случае понимания прошедшей «внутренней жизни человека». Обращенность к совершенному и совершив-шемуся (помимо воли человека) в истории и сведение истории только к прошлому предопределяли или, лучше сказать, «теоретически обосновывали» консерватизм Ро¬занова, его органический антиисторизм. Но это был осо¬бый антиисторизм, который парадоксальным образом сочетался с острым чувством современности. Однако, если антиисторизм, как нелюбовь к будущему истории, был следствием все более отчетливого и сознательного выражения негативной реакции на то, что не устраивало консервативное сознание Розанова, то острое чувство времени всегда помогало ему одним из первых среди философов-идеалистов в России этого периода замечать и по-своему, в духе воинствующего и даже анархиствую-

57

щего консерватизма, истолковывать новейшие явления общественной жизни.

В ранней работе Розанова «О Понимании» содержа¬лись пока лишь отдельные черты такого подхода к ре¬альности истории и осторожно высказываемое беспо¬койство по поводу отрицательных последствий развития промышленности и упадка «религиозного чувства». В его последующих произведениях еще более возрастет кон¬серватизм, неприязнь к будущему, чувство одиночества и связи с богом, идея своеобразного метафизически-ми¬стического преформизма, как в отношении «понимания» (в «понимании» все заложено заранее), так и в отноше¬нии к его субъекту, физиологизм и биологизм в истолко¬вании общественных процессов (что было следствием влияния идей позитивизма и теории «культурно-истори¬ческих типов» Данилевского).

С 1899 по 1901 г. В. Розанов издает сборники своих статей: «Религия и культура», «Литературные очерки», «Сумерки просвещения», «Природа и история», «В мире не ясного и не решенного». Тематика этих произведений определялась основными направлениями его литератур¬ных, публицистических, философских и религиозных исканий. Анализ русской общественной жизни и мысли XIX в., вопросы воспитания и формирования личности, религиозная проблематика, главным образом в связи с проблемами обычаев, культуры и в связи с вопросами семьи, брака и пола, — вот круг интересов Розанова в это время.

В «Литературных очерках» Розанов недвусмыслен¬но заявил о своей принадлежности к консервативному и охранительному направлению и о враждебном отно¬шении к народникам 60—70-х годов, по его выражению «не пожелавшим России», с ее задачами и призванием. Не отличаясь оригинальностью, Розанов развивал здесь славянофильскую идею «продления культурного суще-ствования человечества» путем «отсечения» славянско¬го мира от «разлагающейся» Западной Европы, идею о том, что русский народ хранит начала «гармонии» и «примирения» (92, 27; 47).

Показательным в общественно-политической пози¬ции Розанова оказалось то, что в его лице позднейшее консервативное славянофильство столкнулось с народ¬ничеством и марксизмом как своими основными идей-

58

ными противниками. И если для русских либералов, этой третьей политической и идейной линии, грань ме¬жду народничеством и марксизмом стирается оконча¬тельно лишь после первой русской революции, то для -консерваторов и черносотенцев она была условной и едва уловимой с самого начала. Для охранительного сознания Розанова марксисты — это всего лишь слегка видоизмененная формация народников, поэтому наряду с выпадами против народничества он уже со второй по¬ловины 90-х годов обрушивается со злобными напад¬ками на марксизм: «…они (марксисты. — В. К.) явля¬ются также «народниками»: «народное» есть их конеч¬ный идеал, но… через тысячу лет — это есть некоторый «рай», которого, однако, можно и нужно достичь, про¬ползя предварительно в муках капиталистического «ада» и «чистилища»» (там же, 132). Истинный выход для России, которая, утверждал он, как «масло с водой», никогда не сольется с марксизмом, в культивировании «мистических задатков» русской души, т. е. тех «начал», которые спустя 5—6 лет стали пропагандировать и либе¬ралы в лице богоискателей-веховцев.

Специфика социальной и психологической позиции Розанова состояла в неприятии — с позиций консерва¬тивно-охранительных и религиозных — любых демокра¬тических преобразований, в неприятии индустриального «развития, в страхе перед ускорением темпов обществен¬ной жизни. Но так как объективный исторический про¬цесс все более противоречил такой позиции, то очень скоро писания Розанова приобрели оттенок язвительно¬сти, желчного брюзжания и даже своеобразного ниги-лизма, принимавшего тем большие масштабы, чем мень¬ше шансов на существование оставалось у изживших себя социальных институтов, чем больше нового и про¬грессивного появлялось в общественной жизни России. Поэтому у Розанова не было и не могло быть сколько-нибудь целостной и стройной системы не только пози¬тивных, но и негативных идей. Перманентное крушение идеалов консерватизма в социально-экономическом пла¬не стимулировало обращение Розанова к «семейным», «домашним» проблемам, к индивидуальному, субъектив¬ному, «интимному» в человеке. С отчаянием обречен¬ности Розанов ухватился за «семью», «дом» — эту «кле¬точку» общественной жизни, которая, как ему казалось,

59

более всего сохранила дорогое, ценное и привычное для обывательски-консервативного сознания.

В сборнике «Религия и культура», который Розанов называл сборником «интимных» статей, посвященных семье — «малому храму бытия своего», социальная дей¬ствительность сводится к этой «тесной часовенке» и «истинному отечеству». Все, что не вмещалось или не¬достойно было, по мысли Розанова, вместиться в поня¬тие семьи, в круг ее интересов и жизненных идеалов, то уже с конца 90-х годов потеряло для него всякую цен¬ность, перестало быть чем-то таким, за что надо было бы бороться, «не щадя живота своего». Более всего «выс¬шим» интересам патриархально понимаемой семьи со-ответствовали, как считал Розанов, «святая матушка Русь», «царь-батюшка», сельский священник, фельдшер, проститутка, являющаяся «законным» дополнением к «добропорядочной» городской семье, и т. п.

По своей реакционности сборник «Сумерки просве¬щения» мало чем отличался от сборника «Религия и культура». Человечество, «утомленное» христианством, впервые в истории, говорит Розанов, отдало на воспи¬тание свои юные поколения вместо семьи и церкви «тем¬ному» и бесчеловечному государству. Следствие этого — «сумерки», наступившие в области просвещения, упадок религиозных и нравственных