человеческого чувства. Но в поведении героя они коррелировали с «внешними» ценностями — поиском чести и славы. Видимо, «человечность» Ахилла также имеет «внешние» ориентации.

Наряду с общностью ахейцев существует другая общность — общность дома. Каждый герой обладает фактической автономией, социальной единицей выступает дом (oikos) [1]. В детстве Патрокл попал в дом Пелея и вырос вместе с Ахиллом (Ил., XXIII, 84-90). В дальней

68

шем он был его другом и советчиком, помощником и слугою («тера-понтом»). Мы видим, как oikos становится ядром нового по сравнению с ахейским войском типа социальных связей. Человечность Ахилла — это человечность личных обязательств перед близкими, преданными ему людьми. Эта человечность не выходит за пределы дома, это человечность дружбы (filia).

1 См.: Adkins W. H. Moral Wues and Political Behaviour in Ancient Greeke. L., 1972. P. 11.

Иного типа человечность Гектора. Попытки придать ей внесоци-альный характер, содержащиеся в статье А. Шмитца «Полярность противоположностей во встрече Гектора с Андромахой (Ил., VI, 369- 502)», справедливо подвергнуты критике [1]. Шмитц драматизирует личность Гектора, считает основным ее содержанием осознание бессмысленности человеческого бытия и безысходности человеческого существования. При этом он обращается к диалогу Гектора и Андромахи. Андромаха советует Гектору остаться на башне и приступить к обороне стен, не принимая открытого боя за их пределами. Просьба Андромахи понятна: ее родители и братья уже погибли от руки Ахилла. Для нее Гектор это «отец и любящая матерь», и «единственный брат», и «прекрасный супруг». Она молит не только о себе, но и о сыне их Астианаксе. Гектор же ссылается на «кодекс чести» героя, на стыд перед троянцами в случае непринятия им боя. Однако, ссылаясь на необходимость сражения, он сам вслед за Андромахой повторяет ее опасения:

Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,

Будет некогда день, и погибнет священная Троя…

(Ил., VI, 447-448)

Выбор Гектора в пользу войны перед семьей, смерти перед жизнью и позволяет Шмитцу говорить о «трагическом сознании» Гектора, о проявленной им «ясной воле экзистенции» [2].

Более сдержанно комментирует ситуацию В. Шадевальдт: «Героическая миссия Гектора не разрушается им, скорее обосновывается с новой точки зрения. Как бы ни возвышало гордеца чувство чести, его слава тускнеет: своей судьбы, выделенной ему участи избежать он не может. Мысль расширяется до религиозного в той степени, в какой Гомер знает религиозное: как утверждение неизбежного» [3]. Можно было бы оспаривать и эту оценку встречи Гектора и Андромахи. Но

1 См.: Шталъ И.В. К критике феноменологической, экзистенциалистской, юнг-шианской и структуралистской методологии (на материале исследований буржуазным литературоведением поэм Гомера) // Теории, школы, концепции (критические анализы). М, 1975.

2 См.: Там же. С. 200.

3 Schadewaldt W. \Ъп Homers Welt und Wfcrk. Leipzig, 1944. S. 152.

69

есть одно замечание Шадевальдта, которое следует рассмотреть в первую очередь. Когда Гектор говорит о своих обязанностях перед гражданами быть лучшим, никакие внутренние струны его души, по мнению Шадевальдта, не тронуты. Боязнь же за жизнь близких людей заставляет его пророчить близкую гибель Трои. Его трогают и тревожат возможные страдания близких. В первом случае мы имеем дело с внешним Я, во втором — с Я внутренним [1].

1 См.: Schadewaldt W. Op. cit. S. 144-159.

Можно согласиться, что при свидании с близкими Гектору людьми, прежде всего с матерью, женой и сыном, раскрываются его внутренние чувства. Гектор — хороший сын, ласковый супруг, заботливый отец. Раскрывается и еще одна черта Гектора: он уже отказывался от осторожных советов. Теперь же предостережения и пророчества Андромахи вызывают у него трагическую картину гибели Трои. Но он остается верным «кодексу чести», в этом проявляется его социальное Я. Однако не вступает ли его социальное Я в противоречие с личными устремлениями, не намечается ли здесь противоречие личного и общественного?

Уходя в сражение, Гектор прощается с сыном и обращается к богам с просьбой:

Зевс и бессмертные боги! о, сотворите, да будет

Сей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;

Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно.

(Ил., VI, 476-478)

Нельзя сказать, чтобы эта просьба-мольба не трогала душу Гектора. Но и в этих словах он остается прежним непреклонным Гектором, следующим требованиям славы и чести, радеющим об интересах граждан. Внутренние переживания, любовь к родным возвышают и усиливают его. Делая выбор в пользу сражения, Гектор не отказывается от семьи. Наоборот, в нем просыпается то чувство полисного патриотизма, которое позволило ставить безопасность близких в прямую связь с безопасностью полиса. В сыне Астианаксе видит Гектор свое будущее и будущее города. В чувствах к сыну проявляются и чувства к согражданам, Я внутреннее и Я внешнее. Углубление, усложнение внутреннего мира человека в соотношении с общей направленностью взглядов на полисные интересы характеризуют зарождение «полисной личностности», на фоне которого «ойкосная личностность» Ахилла представляется более узкой и односторонней.

Глава 2

ПРЕДФИЛОСОФИЯ ГЕСИОДА

Гесиод — автор поэм «Теогония» и «Труды и дни», которые объединены общей дидактической (назидательной) направленностью. Наряду с жизненными наставлениями в них содержатся глубокие размышления о богах и природе мироздания. Не случайно мировоззрение Гесиода представляет собой традиционный раздел курсов античной философии [1]. Современные исследователи также довольно часто говорят о Гесиоде как о просветителе и мыслителе [2]. В отечественной литературе мировоззрение Гесиода справедливо относят к предфилософии [3]. При этом в большей мере привлекалась к анализу его поэма «Теогония», в меньшей — другая его поэма «Труды и дни». По нашему мнению, для исследования следует привлекать эти произведения в равной мере, так как они могут дать многое для широкого исторического рассмотрения не только условий, но и самой сущности перехода от мифа к логосу.

Обратимся к биографии Гесиода. Поэма «Труды и дни» содержит несколько автобиографических включений, из которых следует, что отец Гесиода, покинув эолийские Кимы, жил в «деревне нерадостной Аскре» («Труды и дни», 630) [4].

1 См.: Nestle W. Vom Mythos zum Logos. Stuttgart, 1940. S. 44-52.

2 См.: Gigon O. Der Ursprung der griechischen Philosophic Basel; Stuttgart, 1968. S. 6-35.

3 См.: Чанышев А.Н. Италийская философия. М., 1975. С. 96-114.

4 «Теогония» и «Труды и дни» («Работы и дни») цитируются в переводах В.В. Вересаева: Гесиод. Теогония. Работы и дни // Эллинские поэты / Пер. В.В. Вересаева. М, 1963. Далее приняты сокращения: Теог.; Труды.

Наставляя своего брата Перса к прилежанию в труде, Гесиод подробно описывает образцовое ведение крестьянского хозяйства, позволяющее избежать голода и нужды. Наряду с этим он говорит и о морской торговле, но как о печальной необходимости, вызванной тем, что боги спрятали от смертных источники пищи. Жителям справедливого и поэтому процветающего полиса нет нужды пускаться в опасное плавание по морю. Обращаясь к брату, Гесиод говорит, что плавание может помочь ему «от долгов отвертеться и голода злого избегнуть» (Труды, 647), т.е. указывает на экономическую необходимость путешествия. Гесиод советует Персу нагружать свой корабль

71

такой кладью, которая принесла бы барыш. Так же, по словам Гесиода, делал их отец, разъезжая по морю в поисках средств к жизни, поскольку тоже испытывал нужду (Труды, 634). Таким образом, мореплавание рассматривается как дополнительное подспорье к земледельческому труду. Конечно, приобретение богатства в результате выгодной торговли может превратиться и в самоцель, но такое плавание Гесиод не одобряет.

Существует предположение, что отец Гесиода принадлежал к числу коренных жителей Беотии, владеющих земельной собственностью, — дамухов, из числа которых обычно и набирались колонисты. Что же касается возвращения отца Гесиода из колонии (эолийские Кимы были основаны беотийскими переселенцами) на родину, то такие случаи были предусмотрены. «Право возвращения колониста на родину, в той или иной мере обусловленное, составляло одну из важнейших черт эллинской колонизационной практики» [1]. Отец Гесиода воспользовался этим правом. Он завещал Гесиоду и Персу небольшое наследство — видимо, оставленную им в отцовском ойкосе принадлежащую ему часть движимого и недвижимого имущества. Последнее обстоятельство облегчало возвращение колониста на родину.

Можно предположить, что отец Гесиода принадлежал к числу новых земельных собственников, скупавших земельные владения дамухов. Однако это предположение не соответствует заявлению Гесиода о бедственном положении его отца, возвратившегося на родину. Более вероятно, что Гесиод, как и его отец, принадлежал к дамухской земельной знати, к «лучшим». Обращаясь к брату Персу, Гесиод напоминает о его, а тем самым и о своем высоком происхождении: «Перс, о потомок богов» (Труды, 299). Примечательно, что, негодуя на «царей-дароядцев», Гесиод относит себя не к estloi (лучшим), а к deiloi (народу). Конечно, противоречия между теми и другими прослеживаются у Гесиода достаточно четко, однако они перенесены в этическую область. Гесиод тем не менее говорит о населении всего полиса, о справедливости как норме полисной жизни, о необходимости трудиться независимо от происхождения.

Оппозиция «лучших» и «народа» не подчеркивает имущественного различия этих категорий населения [2]. Конечно, в полисе, а точнее, в протополисе (Аскра не была самостоятельным полисом, являясь земледельческим поселением, она входила в полис Феспию) были и бедные, и богатые. Хотя Гесиод постоянно упоминает о «грызущей

72

бедности», он не приводит фактов имущественных и социальных различий. Его брат Перс не имеет собственного добра, но при надлежащем усердии он может стать богатым. Земля Аскры, «тягостной летом, зимой неприятной», была каменистой и обожженной солнцем. Но эта земля позволяла возделывать рожь и овес, содержала выпасы для скота и давала возможность земледельцу при надлежащем усердии жить безбедно, в достатке и сытости. Конечно, Гесиод замечал, что люди стремятся к богатству, но, видимо, нельзя однозначно и прямо считать это обстоятельство свидетельством развития товарного производства, так как основой в достижении богатства являлся земледельческий труд, укрепляющий «ойкос»,- почти замкнутое натуральное хозяйство.

1 Яйленко В.П. Греческая колонизация. VII-III вв. до н.э. М., 1982. С. 107.

2 См.: Античная Греция. Т. 1. Становление и развитие полиса. М., 1983. С. 155-159.

И другая социальная оппозиция, подчеркиваемая Гесиодом: народ («демос») — цари («басилеи»). Только басилеи, по мнению Гесиода, ответственны за состояние справедливости в полисе, которая должна поддерживаться их усилиями. Как следует из поэмы «Труды и дни», басилеи пополнялись из числа всего населения (кооптировались в совет басилеев из числа «лучших»). Гесиод не подвергает сомнению саму процедуру отбора, однако его явно не устраивает использование власти басилеями. Видимо, Гесиод причисляет себя к демосу, становясь в оппозицию по отношению к осуществляющим несправедливое правление басилеям. В целом же отмеченные обстоятельства биографии Гесиода позволяют говорить об особенностях становящегося полисного общества с его имущественной дифференциацией и всеобщим движением за кодификацию права, ограничивающего произвол