о мужестве в жизни. Он не отказывается от позитивных идеалов дружбы, родины, но указывает на то, что они основаны на внутреннем чувстве личности. Поэт учит различать внутреннее и внешнее; наблюдая размышлять и размышляя наблюдать; отличать подлинное от мнимого; не выставлять напоказ своих внутренних чувств.

Поэзия утверждает, что полисные ценности предполагают личностно-ценностный мир. Г. Френкель отмечает, что особенностью раннегреческой лирики было доведение переживаемого момента до целостности, в которой события прошлого (а также мифы) находили свое место для обоснования настоящего путем создания этой целостности [2]. В провозглашении человека в качестве высшей ценности в понимании действительности, синхронизации прошлого и настоящего — непреходящая гуманистическая ценность античной лирики. Однако многое берет от нее и возникающая философия. В.Д. Гачев замечает,

1 SnellB. Entdeckung des Geistes. Hamburg, 1955. S. 91.

2 См.: Frankel H. Dichtung und Philosophie des friihen Griechentums. MUnchen, 1976. S. 93-94.

112

что «у лирики и у философской рефлексии одно начало, один источник: становление личности, превращение ее в целостный мир» [1].

Основную форму полисного мировоззрения демонстрируют элегии Солона, который выступает посредником в борьбе враждующих граждан и вынужден отбиваться со всех сторон «словно волк от своры псов». Для Солона характерно осознание необходимости его миссии, цели и задач, которые он должен был решить. Вслед за Гесиодом он обращается к справедливости как к основной полисной норме. Как и Гесиод, он dike противопоставляет hybris, возникающий из свойственного людям стремления к достатку (olbos). Новое состоит в том, что Солон не обращается с призывом о справедливости к третьим лицам, а пытается установить ее сам, используя доверенную ему власть лишь для этой цели. И хотя Солон должен был в первую очередь установить спокойствие в государстве и примирить граждан, он не только берется разрешить эту задачу, но и обещает установить правопорядок в Афинах и выполняет свое обещание. Солон не ограничивается требованием восстановить справедливость путем разовой компенсации обиженным за причиненный им ущерб, он хочет стабилизировать отношения равенства и общих интересов граждан. Он выдвигает принцип «согласия» (равенства) граждан, равной защиты их интересов со стороны закона. В этом отношении особенно важной была отмена долгового рабства. Принципом, посредством которого осуществляется «согласие» между гражданами, выступает «эвномия» — благозаконие полиса, которая несет гражданам процветание, поскольку она несет порядок, усмирение hybris, установление правого суда и согласия.

Господство благозакония напоминает «справедливое государство» Гесиода. Однако несчастья, которые обрушиваются на граждан с уничтожением «эвномии», Солон понимает по-новому. Эти несчастья — не стихийные бедствия, насылаемые Зевсом. Они проистекают из внутренних междоусобиц (раздоры, распри, войны). Правда (dike), которая находит свое воплощение в «эвномии», представляет собой не только равновесие в полисе, определенное устойчивое состояние, но и коррекцию отклонений от этого устойчивого состояния. Важно, что справедливость, как и несправедливость, становится нормой самой гражданской деятельности.

«Эта идея всеобщей борьбы граждан за установленный в полисе правопорядок была существенным моментом солоновских представлений о господстве законов в полисной жизни» [2]. Солон стремится

1 Гачев В.Д. Содержательность художественных форм. Эпос, лирика, театр. М., 1968. С. 155.

2 Нерсесянц B.C. Политические учения Древней Греции. М., 1979. С. 24.

113

поднять человека до уровня мироздания, показать, что всякие нарушения порядка в обществе ведут к нарушению равновесия в мироздании и оборачиваются против самого человека.

Интерес Солона к человеку и полисной справедливости наследует возникающая философия, представляющая собой часть широкого духовного движения, внутри которого она зародилась и обоснованием которого она стала. Полисный характер античной духовности, в отличие от христианского противопоставления духа и тела, предполагал развитую телесность, а значит, политически дееспособную личность. Так что такого рода духовность правильнее было бы считать paideia [1] — просвещением и преобразованием личности, подготовкой ее для полисной жизни с ее «номосом», «борьбой» и «справедливостью». Не случайно в возникающей философии отношения между космологическими субстанциями описываются при помощи политических образов, а космос рассматривается как государство [2]. Фундаментальной особенностью возникающей философии выступает ее стремление рассматривать происходящие в мире процессы в рамках космической компенсации и равновесия [3]. Появляясь в социальном пространстве полиса, в условиях эмансипации устного слова и политических дискуссий, античная философия становится формой доказательного знания [4]. Приведенные мнения известных исследователей античной философии В. Йегера, Г. Ллойда, Г. Властоса, Ж.-П. Вернана — раскрывают широкое полотно раннегреческой мысли, включая философию.

В рассмотренных выше положениях подчеркивается космологический характер возникшей философии, что мы и не собираемся оспаривать. Но в то же время возникновение философии представляло собой продукт разрешения если не религиозного кризиса (VII-VI вв. до н.э.), как писал В. Нестле, то мировоззренческого. Крушение же традиционных религиозных верований было частью этого кризиса. Говоря об античном agon и личностном начале в условиях полиса, Нестле связывает с ними поиск религиозных ограничений раскованной личности, новых долженствований [5], которые, по нашему мнению, не обязательно носили религиозный характер. «Нормами дол

114

женствования» становились сами полисные предписания и ограничения, которые получают обоснование, как мы видели, уже начиная с Солона. Возникающая перед индивидом проблема arete, гражданской доблести, относилась прежде всего к осознанию полисной принадлежности, внешней («элевтерия») и внутренней («эвдемония») свободы.

1 См.: Jaeger W. Paideia. Die Formung des Griechischen Menschen. Berlin; Leipzig, 1936. Bd 1,P. 1-20.

2 См.: Lloyd G.E.R. Polarity and Analogy: Two Types of Argumentation in Early Greek Thought. Cambridge, 1966. P. 210-230.

3 См.: VlastosG. On Herachtus//American Journal of Philology. 1955. P. 156-178.

4 См.: VemantJ.-P. Mythe et pensee chez les Grecs. Etudes de Psychologie historique. P., 1969. P. 95-182.

5 См.: Nestle W. \fom Mythoszum Logos. Stuttgart, 1940. S. 53-80.

Греческое понятие свободы, как считает М. Поленц, соотносится с понятием автономии полиса, где свобода и автономия подразумевают суверенитет и независимость полиса [1]. И как бы остро ни стоял для древнего грека вопрос о связи чувства родины с религиозными предписаниями, Поленц преувеличивает значение этой связи. Античный полис выработал объективную норму, в рамках которой укладывались индивидуальные и общественные интересы. Ею стали писаные законы — nomoi, значение которых в культурной жизни греков справедливо отмечает Ф.Х. Кессиди [2]. Законы подчеркивают те ограничение и меру, носителем которых оказывается человек, поскольку он причастен искусству «жить сообща», т.е. в соответствии с aidos и dike.

Первоначальное объединение dikaion (справедливого) и nominon (законного) было само собой разумеющимся. Однако nomos, расцениваемый как собственное достижение эллинов, начинает пониматься как physis, т.е. как то, что свойственно только эллинам. Здесь отчетливо проявляется намечаемое у Гомера разделение божественной и человеческой сфер. Человек суверенен в своей сфере, и выражением этой суверенности (и как следствие этого различия между людьми) становится physis. Различие человеческих morphe (в первую очередь эллинов и варваров), размышляет Гиппократ, соответствует различию их природы [3]. Nomos и physis представляют собой естественное соединение, встречающееся не только в трактатах Гиппократа, но и в сочинениях Геродота.

Мера человеческих дел начинает рассматриваться как нечто принадлежащее самому человеку и отвечающее его physis. Мотивация поступков и мера собственных дел начинают совпадать [4]. Как поиск меры, порядка и права коренится в «природе вещей», так и боги становятся (ведь они перестают быть мерой человека, отступая перед его

1 См.: Pohlenz M. Griechische Freiheit. Wfesen und Werden eines Lebensideal. Heidelberg, 1955. S. 12-30.

2 См.: Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. (Становление греческой философии.) М., 1972. С. 19.

3 См.: Heinimann F. Nomos und Physis, Herkunft und Bedeutung einer Antitese in griechischen Denken des 5. Jahrhunderts. Basel, 1945. S. 7-21.

4 См.: Grabsch R. Identitat und Tod: Zum Verhaltnis von Mythos, Rationalitat und Phi-losophie. Frankfurt a/M; N.Y, 1982. S. 53.

115

рационалистической ориентацией) частью порядка и природы (космоса) [1]. Поиск и обоснование меры, ведущей к arete, имеет своим основанием настоящее, прошлое в лирике служит обоснованию настоящего, поясняет настоящее [2].

В настоящее же включались боги и люди, государство и право, вся природа. Само настоящее, привлекаемое для самоопределения и самоутверждения личности, фундаментировалось концепцией physis. «Понятие фюсис служило в первоначальных концепциях ключом к пониманию всего космоса, по отношению к которому человек был только его частью» [3].

Как же попадает человек в поле зрения нарождающейся философии? К. Фримен справедливо рассматривает этот вопрос как проблему соотношения лирики (в центре которой находились «чисто человеческие вопросы» — например, в чем счастье человека, и воспевались молодость, любовь и красота) и философии. Последняя рассматривает проблемы человека на более абстрактном уровне (в чем состоит сущность человека и т.д.) [4]. Однако нас не удовлетворяет, что само обсуждение проблем человека, присутствующее в ранней философии, идентифицируется с абстрактно-теоретическим уровнем их рассмотрения, свойственным зрелой философии. По нашему мнению, более близок к истине X. Бейкер, который считает проникновение в философию вопросов человека следствием обсуждения ею повседневных вопросов действительности, что было естественно для первых философов, которые были «простыми людьми» [5].

1 См.: Воткатт G. Studien zu Antike und Urchristentum. Miinchen, 1959. S. 14.

2 См.: Fronkel H. Wege und Formen friihgriechischen Denkens. Miinchen, 1960. S. 93-95.

3 См.: Pohlenz M. Nomos and Physis. Hermes // Zeitschrift fur klassische Philosophie. 1953. Bd 131. H.I. S. 427.

4 См.: Freeman K. God, Man and State: Greek concepts. L, 1952. P. 70-72.

5 См.: Baker H. The Image of Man. A Study of the Idea of Human Dignity in Classical Antiquity the Middle Ages and the Renaissance. N. Y, 1961. P. 4.

Конечно, способ формирования антропологической тематики, отмеченный Бейкером, возможен. И все же те «простые вопросы» из жизни «простых людей», которые подлежали осмыслению начиная с Фалеса, были не так уж просты. Их постановка Гомером и Гесиодом говорит о достаточно высоком уровне обсуждения. В чем счастье человека? Должен он быть «зажиточным», как советует Гесиод, или же счастье человека заключается в блаженстве, приближающем его к состоянию богов, к «эвдемонии»? Устойчивое, размеренное соотношение между чувствами человека и его разумом, желаниями и действительностью, овладевание собой, похоже, расценивалось греками не ниже, чем овладевание внешними ценностями (славой и богатством).

116

И все же очерченные выше вопросы не были бы философскими, если бы они не получили своего субстанциального обоснования, т.е. не были бы доведены до поиска устойчивых оснований мироздания. Здесь необходимо сделать одно уточнение. Возникающая философия не представляла собой единого неразложимого целого. Ее разделами были, как иногда отмечают исследователи, космология, космогония и основная философема (обобщающая мысль) о природе мироздания. Наибольшее влияние науки (вернее, «преднауки») на возникающую философию наблюдалось в области космологии. Математика, эмпирическое знание давали необходимый материал для модельных представлений о космосе. Применяемые