Аид; бог единый Гелиос; бог Дионис — бог единый. Единый во всем бог. Нужно ли порознь твердить все то же единое слово?» (24).
О соотношении настоящего и прошлого говорится в чрезвычайно разработанной теокосмогонии орфиков. До нас дошло несколько вариантов орфических теогоний; одна из них, содержащаяся в «Рапсодии», передается Дамаскием. Согласно Дамаскию, сначала было Время, затем Эфир и Хаос, от них же рождается космическое яйцо. Космическое яйцо лопается, и из него выходит Фанес, который рождает космические явления — Ночь и Свет; Уран (Небо) и Гею (Землю); Солнце и Луну. От Геи и Урана берут начало боги и титаны. Зевс, проглотив первородного Фанеса, становится и первоосновой мира, его генетическим и субстанциональным основанием и его властелином [1].
1 См.: Новицкий О. Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих верований. Т. 2. Религия классического мира и первая половина греческой философии. Киев, 1860. С. 160-161.
Обратимся к дальнейшим событиям основной теогонической версии орфиков. В процитированном выше отрывке из Олимпиодора далее следует: «…Дионис, которого, как говорят, по наущению Геры растерзали титаны и тела которого они вкусили. В связи с этим разгневавшийся на них Зевс поразил их молнией; а из копоти дыма, который поднялся от их сожжения, появились люди. Поэтому нам не следует выходить за положенные нам пределы — не потому, что мы (как, очевидно, гласит само это учение) находимся по своему телу в каких-то узах, — ведь это ясно и так, и об этом не говорилось бы прикровенно,- но потому нам нельзя выходить, что тело наше дионисично (dionysiacoy ontos). Ибо мы сами являемся его (Диониса) частью, раз мы состоим из копоти вкусивших его тела титанов» (23 1).
180
Излагаемые события происходят с космическим Зевсом и космическим Дионисом. Рождение Диониса и его растерзание — часть теотонического (не отделенного от антропогонического) повествования. События, происшедшие с Дионисом, характеризуют космическую драму и вместе с тем рождение человека. Человек оказывается не только последним звеном теокосмогонического процесса, но и противоречивым соединением дионисийского и титанического начал, бессмертной души и смертного тела.
В диалоге Платона «Менон» Сократ ссылается на «мужчин и женщин, умудренных в божественных делах (т.е. жрецов и жриц), которым не все равно, сумеют ли они или не сумеют дать ответ насчет того, чем они занимаются», а также на Пиндара и «многих других божественных поэтов»: «А говорят они вот что (смотри, правда ли это): они утверждают, что душа человека бессмертна, и, хотя она то перестает существовать — это и называется смертью,- то снова рождается, она никогда не гибнет. Поэтому и следует прожить жизнь как можно более благочестиво:
Кто Персефоне пеню воздаст
За все, чем встарь он был отягчен,
Души тех на девятый год
К солнцу, горящему в вышине,
Вновь она возвратит.
Из них возрастут великие славой цари
И полные силы кипучей и мудрости вящей мужи,
Имя чистых героев им люди навек нарекут.
(Менон, 81 В-С)
Цитируемые стихи Б. Снелль относит к «Плачам» Пиндара — «чистейшего орфика», по словам А.Ф. Лосева [1]. О переселении (перевоплощении) душ говорится и во «II Олимпийской оде» Пиндара. По всей вероятности, говоря о «многих других божественных поэтах», Платон имел в виду в числе других самого «божественного» Орфея. Во всяком случае, его имя неоднократно встречается в диалогах Платона: «Апология Сократа» (41А); «Ион» (533С, 536В); «Протагор» (315В, 316Е); «Кратил» (402В). В последнем случае Платон приводит стихи Орфея. К орфикам Платон относит положение о теле как о «гробнице души», «погребение» в теле выступает своего рода наказанием для души, за что бы она его ни терпела (Кратил, 400С). В другом случае Сократ ссылается «на одного мудрого человека», от которого он слышал, «что теперь мы мертвы и что тело — наша могила, и что та часть души, где заключены желания, легковерна и переменчива, и что некий хитроумный слагатель притч, вероятно сицилиец или италик, одну часть души, в своей доверчивости очень уж неразборчивую, играя созвучиями, назвал бочкой…» (Горгий, 493А).
1 См.: Лосев А.Ф. Комментарии к сочинениям Платона // Платон. Соч.: В 3 т. М., 1968. Т. 1.С. 588.
181
Подробно разработан орфический миф о загробных воздаяниях в «Государстве» Платона. Наибольший интерес исследователей вызывает космологическое описание, содержащееся в рассказе некоего Эра, который был убит в сражении, но потом ожил и смог рассказать о судьбе душ, о судьях, двух путях душ, о повторном выборе душами образа жизни (614В-621В). Космологические описания, содержащиеся здесь, позволяют апеллировать не только к Пиндару и так называемым орфическим золотым таблицам, в которых содержатся наставления посвященному в орфические таинства, но и к «Аргонавтике» Аполлония Родосского. Говоря об орфических элементах в эсхатологических мифах Платона, Лосев замечает: «Дело в том, что в диалогах Платона все эти элементы складываются в одну стройную картину, части которой, разбросанные по диалогам «Горгий», «Федон», «Федр» и «Государство», соответствуют, вместе собранные, орфической концепции Пиндара, целостно преподанной им во «II Олимпийской оде» [1].
Свидетельства Платона позволяют реконструировать основные элементы религиозно-мифологической концепции орфиков (тело как гробница души, переселение душ, эсхатология) и объединить их в единую систему. Основные трудности состоят в интерпретации орфизма. Диапазон его характеристик простирается от оценки его как «религиозного движения» до характеристики орфических мифов как «орфической философии» [2]. Говорят иногда об орфиках и как о «религиозно-философском течении» [3], однако наиболее традиционным, пожалуй, будет отнесение орфиков к «теологам» (разделение «фисиологов» и «теологов» принадлежит Аристотелю). В. Йегер относит орфиков к «натуртеологии» (естественной теологии) и полагает, что теогонические учения, которые возникают после Гесиода, не имеют большого значения в религиозной жизни того времени. По его мнению, они являются попыткой решить те проблемы возникновения мира и божественных сил, которые философия исследует своими средствами, но решает их в духе старой веры и с помощью конструирующего рассудка [4].
1 См.: Лосев А.Ф. Комментарии к сочинениям Платона… С. 574.
2 Он же. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957. С. 155-160.
3 Петров М.К. Орфики. Психея // Философская энциклопедия: В 5 т. М, 1967. Т.
4. А См.: Jaeger W. Die Theologie der friihen griecheschen Denker. Stuttgart, 1953.
Что же собой представляет орфизм как философия? Лосев пишет: «Философское осознание мифологии «растерзания» в Греции связывается с орфиками, следовательно, не восходит раньше VI в. до н.э.
182
Оно продолжено и завершено неоплатониками, т.е. заканчивает свою эволюцию вместе с концом всей античной философии. Новым здесь является только сама философия, а не мифы и умозрения, которые уходят в незапамятную старину и которые издавна составляли теоретическое содержание мистерий» [1]. Согласно взглядам Лосева, орфизм представляет собой «философскую теорию мифа о растерзании», его осознание: «По учению орфиков, сам Дионис есть не просто идеальное бытие, но именно ум и, поскольку это бог, то именно мировой ум и мировая душа» [2].
Нет необходимости отделять мифологические сказания о растерзании Загрея, которые не могли появиться ранее VI в. до н.э. и были созданы орфиками (соответственно имеющиеся литературные свидетельства по этому вопросу отсылают нас к Орфею), от орфического осознания этих мифов. Трактовка орфизма как философии сводится к нахождению в тех же самых орфических сказаниях отвлеченного, абстрактного смысла и философского содержания, прикрытого образами и аллегориями. Такого рода пониманием орфиков мы обязаны неоплатоникам и отчасти стоикам. Прокл в своих комментариях к диалогам Платона за примерами обращался к мифологии, и в особенности к орфической. Платоновская космология рассматривается Проклом сквозь призму собственного философского мировоззрения и с помощью орфической теогонии. В результате мы имеем достаточно полные свидетельства о теогонии орфиков и устойчивую традицию толкования орфической мифологии в терминах неоплатонической философии. Возможность такой подмены во многом объясняется тем, что, как отметил крупный русский исследователь орфических гимнов Н.И. Новосацкий, у орфиков действительно наблюдается отождествление богов с различными явлениями природы и с физическими телами [3].
Совершенно новое явление представляет собой аллегорическое толкование богов как природных стихий, характерное для эллинистической философии — как для неоплатонизма, так и для стоицизма. Физические и антропоморфические черты богов мирно уживались в народном религиозном сознании, но по-иному было в философии: «…стоики, критически относившиеся к народным верованиям, отрицали антропоморфические черты в божестве» [4]. То же самое можно сказать и о неоплатониках. И для первого, и для второго течения оста
183
вался путь аллегорического толкования орфической мифологии, перевода ее содержания на язык собственной отвлеченно-философской терминологии. Это мы и наблюдаем в приписываемом орфикам учении о Дионисе как о мировом уме и мировой душе.
1 Лосев А.Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. М, 1957. С. 149.
2 Там же. С. 156.
3 Новосацкий Н.И. Орфические гимны. Варшава, 1900. С. 95.
4 Там же. С. 96.
С трактовкой орфизма как философии, в которой в отвлеченных понятиях отражается мифология Загрея, нельзя согласиться. Не спасает положения понимание этих отвлеченных понятий, отвлеченных идей как символов, выведение их за пределы аллегории. Орфики не порывают с персонификацией и мифологическим видением мира. Скрывающееся за мифологическими образами орфиков действительно громаднейшее космологическое содержание еще не нашло своего рационального обоснования, и лишь субъективное желание «вычитать» в символах и аллегориях орфиков завершенные философские положения «позволяет» относить их к философам, а не к теологам. Справедливо писал известный русский исследователь П.Г. Редкий: «Если мы смешаем греческих теологов с греческими философами, то последствием такого смешения будет не основанное на самих фактах, а потому произвольное, искусственное, натянутое толкование продуктов творческого вымысла греческих теологов, в смысле продуктов отвлеченного, абстрактного мышления греческих философов» [1].
На наш взгляд, следует отправляться от склонности орфиков к нововведениям в области религиозной обрядности. Полемизируя с В. Йегером, Г. Властос отмечает, что беспрецедентное распространение орфической литературы (так называемых священных сказаний) было вызвано необходимостью обоснования нововведений в культе и новых ритуалов, в ней давалось объяснение и имени Диониса, и жертвенных обрядов, и религиозных процессий [2]. Следует добавить, что миф о растерзании Загрея, характеризующий космическую драму, вместе с изложением теокосмогонических событий служит пояснению настоящего прежде всего вопросов этических.
Чрезвычайно сложен вопрос о социально-исторической природе совершенных орфиками преобразований дионисизма. Много написано о «дионисийском» и «аполлоновском» началах в древнегреческой культуре [3]. Одна из последних трактовок этого вопроса принадлежит
1 Редкий П.Г. Из лекций по истории философии права. В связи с историей философии вообще. СПб., 1889. Т. 1. С. 442; Т. 2. С. 366.
2 См.: Vlastos G. Theology and Philosophy in Early Greek Thought // Studies in Presocratic Philosophy. L., 1970. Vol. 1. P.
