свою очередь, было ориентировано на ветхозаветный образ сурового, безжалостного, карающего даже за незначительные проступки Божества. На византийской почве К. Б. у. разрабатывалось в связи с эсхатологическими ожиданиями, когда бедствия воспринимались как предзнаменование последних времен. На Руси оно использовалось для объяснения сокрушительных последствий вражеских нашествий, для поиска ответа на вопрос, почему «нечистые» торжествуют над богоизбранным стадом христианским. Большая эсхатология была, т. обр., заменена малой, предполагавшей не только посмертные мытарства души до Страшного суда, но и прижизненный Божий суд, и прижизненную казнь за преступление заповедей веры. Древнерус. К. Б. у. соответствовала онтология, в к-рой резко противопоставлялись духовное и материальное начала бытия. С этой т. зр. Божество проявляет себя в мире через особых посредников (ангелов), оставаясь абсолютно непричастным к тварному началу бытия. Ангелы — исполнители воли Творца закреплялись за всеми странами, народами, всякой живой душой и за погодными стихиями. Особый легион небесного воинства был предназначен в наказание тем, кто преступает заповеди Господни. Благодаря ангелам-посредникам Бог, управляя миром, пребывал в некоей трансцендентной надприродной сфере, т. е. одновременно действовал и был субстанционально устранен от своего творения. Впервые К. Б. у. формулируется «Повестью временных лет» на завершающей стадии ее формирования (20-е гг. XII в.). В дальнейшем оно получает распространение в различных исторических повествованиях, где в «бич Божий» обращаются орды то половцев, то татар. Природные бедствия также ассоциируются с карой за прегрешения. Любой упрек в несовместимости безжалостной небесной кары с божественным человеколюбием исключался, ибо все невзгоды человек вызывает на свою голову сам, согласно принципу свободы воли. Поэтому и бедствия предписывалось принимать со смирением: чем сильнее испытание, тем более оно способствует исправлению грешных и заблудших. Свой законченный вид К. Б. у. получило в соч. Серапиона, епископа Владимирского (1274–1275). Пессимистически осмысливались им результаты монголо-татарского нашествия и невысокое нравственное состояние об-ва, при этом он возлагал вину на слабых в вере христиан, к-рых призывал обратиться к истинной вере и отвести последующие беды и напасти. В отличие от предшествовавших летописцев у Серапиона четко обозначился мотив непротивления и покорности судьбе, вылившийся чуть ли не в проповедь смирения перед завоевателями. Главная назидательная мысль древнерус. историософской доктрины заключалась в предостережении от злых богопротивных дел. Если в ХП-ХШ вв. исторический процесс воспринимался как сплетение случайностей, складывавшихся из суммы множества самовластных действий индивидов, а предопределенность усматривалась только в чрезвычайных, поворотных моментах жизни об-ва, то к рубежу XIV–XV вв. принцип божественного попечительства постепенно превращался в признание сплошной предопределенности, направлявшей все течение земного бытия. Подобное утверждение покорности божественной воле, сковывающее поведенческую активность, устраивало далеко не всех идеологов-государственников. Поэтому в культурном наследии присутствуют и более оптимистические и жизнеутверждающие концепции, соединяющие религиозные установки христианской веры со здравым смыслом (соч. Илариона, «Изборник 1076 г.», «Слово о полку Игореве» и др.). О глубоком влиянии К. Б. у. на духовную жизнь об-ва говорит тот факт, что восходящие к нему идеи до настоящего времени остаются элементом православного сознания.
Л и т.: Повесть временных лет. М.; Л., 1950.Т. ГС. 113–114, 145–147; Слова Серапиона Владимирского // Памятники литературы Древней Руси, XIII век. Л., 1981. С. 440–455; Горский В. С. Философские идеи в культуре Киевской Руси XI — кон. XII в. Киев, 1988. С. 138–162; «Слово о полку Игореве» и древнерусская философская культура. М., 1989; Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. Спб., 2000. С. 50–61.
В. В. Мильков
КАМЕНСКИЙ Захар Абрамович (25.08 (7.09). 1915, Лу-ганск-3.12. 1999. Москва) — историк рус. и западноевропейской философии, д-р философских наук, проф. Участник Великой Отечественной войны. Сын партийного работника, репрессированного в 1938 г. Закончил философский ф-т МИФЛИ, в 1941 г. защитил кандидатскую диссертацию, посвященную Чаадаеву (научный руководитель — Асмус). После демобилизации с фронта по ранению с 1942 г. работал в секторе истории философии Ин-та философии АН СССР. Принимал участие в дискуссии по кн. Александрова «История западноевропейской философии» (см.: Вопросы философии. 1947. № 1). В период кампании по «борьбе с космополитизмом» в 1949 г., был уволен из ин-та. В 50-е гг. преподавал в средней школе. В 1957–1968 гг. работал в издательстве «Советская энциклопедия». В 1966 г. защитил докторскую диссертацию «Философские идеи русского Просвещения (деистическо-материалистическая школа)», в 1968 г. вернулся в Ин-т философии, где работал до конца жизни. В отличие от Щипанова, его постоянного оппонента в научно-идеологических спорах, К. акцентировал внимание не на материалистических, еще весьма неразвитых к нач. XIX в., а на деистических и диалектико-идеалистических тенденциях в философии рус. Просвещения. К. был ведущим исследователем рус. шеллингианства, философских взглядов Чаадаева, Галича, Надеждина, Грановского, Велланско-го, Веневитинова, М. Г. Павлова, Куницына, А. Ф. Мерзлякова, Одоевского и др., автором мн. ст. в «Философской энциклопедии», исследовал соотношения рус. и новоевропейской философии (Кант, Шеллинг, Гегель). Большое внимание К. уделял марксистской методологии историко-философского знания (История философии как наука в России XIX–XX веков. М., 2001). В его трудах проводится мысль о наличии всеобщих и универсальных закономерностей развития философии, проявляющихся и в процессе развития рус. философской мысли, существование к-рой он рассматривал в хронологических пределах XVIII–XX вв. Отношение К. к рус. религиозной философии было в целом критическим, ее он рассматривал гл. обр. как проявление «неортодоксальной религиозности». Об этом свидетельствует его посмертно опубликованная монография «Философия славянофилов: Иван Киреевский и Алексей Хомяков» (Спб., 2003).
Соч.: Философские идеи русского Просвещения. М., 1971; Русская философия начала XIX века и Шеллинг. М., 1980; Московский кружок любомудров. М., 1980; Н. И. Надеждин. М., 1984; Т. Н. Грановский. М., 1988; Парадоксы Чаадаева // Чаадаев П. Я. Поли. собр. соч. и избр. письма. М., 1991. Т. Г; Философская дискуссия 1947 года (преимущественно по личным воспоминаниям)// Отечественная философия: опыт, проблемы, перспективы исследований. М., 1991; Галич. М., 1995; Прерывалось ли развитие философии в Советской России?// Отечественная философия: Мысль и власть в эпоху моноидеологизма. М., 1997.
М. А. Маслин
КАНДИНСКИЙ Василий Васильевич (4(16). 12.1866, Москва -13.12.1944. Нёйи-сюр-Сен, близ Парижа) — художник и мыслитель, теоретик живописи, один из основоположников абстрактного искусства, принадлежит культурам России, Германии и Франции. Окончил юридический ф-т Московского ун-та, имел хорошие перспективы в научной области, однако в тридцатилетнем возрасте (1897) резко меняет свои интересы, отказывается от научной карьеры и уезжает в Мюнхен учиться живописи, к-рой посвящает всю оставшуюся жизнь. Взгляды К. на искусство складывались под влиянием учения Гёте о цвете, философии Шеллинга, романтизма и символизма, нем. и фр. живописи, рус. искусства и культуры. Творческая эволюция К. распадается на четыре периода. Первый — 1900-е гг. — период формирования его как художника под влиянием рус. и нем. вариантов стиля модерн, а также художников «Мира искусства» (И. Я. Билибин,//. К. Рерих, К. А. Сомов и др.). В своем творчестве К. отдает предпочтение графике и гравюре. В этот период уже вполне отчетливо проявляются нек-рые особенности его концепции искусства: идея синтеза искусств, согласно к-рой живопись должна содержать поэтическое и музыкальное начала, поэзия — музыкальное и живописное, музыка — живописное (нашла выражение в цикле гравюр «Стихи без слов», 1903–1904); примат духовности, духовного начала в искусстве; наконец, выбор выразительных средств, среди к-рых особая роль отводится цветовому пятну, линии, декоративной орнаментальное™. В течение второго периода (1910-е гг.) К. достигает полной творческой зрелости. Он теоретически разрабатывает и практически реализует концепцию совершенно новой живописи — абстрактной, нефигуративной и беспредметной, понимание к-рой излагает в работе «О духовном в искусстве» (1911) (ее название указывает на то, что проблемы духовности остаются для него главными). В своем стремлении найти «новые формы» — «вечные» и «чистые», выявить «чистый язык» живописи К. не решается полностью изгнать из нее предмет, считая, что это привело бы к обеднению ее выразительных средств, что «красота краски и формы… не есть достаточная цель искусства». Поэтому так или иначе связь между предметностью и беспредметностью сохраняется в его творчестве. В «Композиции IV» (1911) левая часть полотна является полуфигуративной, а центральная и правая части — ближе к абстрактным. VI и VII «Композиции» (1913) являются абстрактными, тогда как картина «Москва. Красная площадь» (1916) вновь восстанавливает союз реального и беспредметного. Содержанием произв. художника часто являются философско-религиозная тема Христа, апокалипсис, крушение старого мира и нарождение нового, борьба светлых и темных сил и т. д., где добро побеждает зло, Идеалом нового человека в новой жизни выступают ученый и художник. Идея монументального синтеза живописи, музыки и поэзии находит воплощение в таких картинах, как «Ясность», «Смутное», «Сумеречное» (1917), «Белый овал» (1919), «Красный овал» (1920). В этот период ярко проявился талант К. как организатора и педагога. В Мюнхене вместе с нем. художником Ф. Марком он основывает объединение «Синий всадник» (1911–1914), в выставках к-рого широкое участие принимают мн. рус. художники. В России после возвращения в 1914 г. и до нового отъезда в Германию в 1921 г. К. включается в многообразную деятельность: становится членом художественной коллегии отдела ИЗО Наркомпроса, преподает в Государственных художественных свободных мастерских и Высших художественно-технических мастерских (Вхутемасе), избирается почетным проф. Московского ун-та. В Германии проходит третий период его творчества (по 1933 г.), тесно связанный с «Баухаузом». Он продолжает поиски в области монументального синтеза искусств. Его стиль в целом остается прежним, но становится более сдержанным, строгим и рациональным, в нем острее чувствуется влияние совр. науки. К. словно охвачен стремлением найти более точный художественный эквивалент своему пониманию духовности, к-рая представляется ему в виде «движущегося вперед и вверх остроконечного треугольника». Отсюда усиление «геометризма» в его произв. («Несколько кругов», «На точках», 1928). Свое понимание искусства К. излагаете книге «Точка и линия на плоскости» (1926), где дает анализ структуры художественной формы, рассматривает проблемы зрительского восприятия. В кон. 1933 г. после прихода в Германии к власти нацистов, К. уезжает во Францию, где проходит последний период его творчества. В эти годы он испытывает влияние со стороны сюрреализ-ма и в его произв. наряду с геометрическими формами появляются зооморфные фигуры («Композиция IX», 1936. «Вокруг круга», 1940). Последней его работой стала картина «Решительный прорыв» (1944). Художественное творчество и теоретические идеи К. оказали огромное влияние на развитие рус. и особенно зап. искусства. Созданное им направление получило прямое продолжение в таких течениях, как «геометрическая абстракция», «абстрактный экспрессионизм», «абстрактное творче- i ство», «лирическая абстракция» и др.
С о ч.: О духовном в искусстве. Л., 1990; Избр. труды по теории русского искусства: В 2 т. М., 2001.
Л и т.: В. В. Кандинский. М., 1993; Сарабьянов Д. В., Авто-нолюва Н. Б. Василий Кандинский: Путь художника. Художник и время. М., 1994; Многогранный мир Кандинского.
