Отсюда проистекает вывод о богоустановленности миропорядка. В социальном плане отсюда следует вывод о незыблемости иерархии, повиновении старшим, а в личном — покорности судьбе. В литературе «Чтение о житии Бориса и Глеба» нередко расценивалось как осуждение междоусобиц. Но провиденциальное восприятие действительности глушит проявление такого протеста. Из установки на преодоление тварной бытийности следовало не осуждением отрицание суетной мирской жизни как таковой, со всеми ее страстями, материальными заботами и рознью. В «Житии Феодосия» создан образ идеальной земной жизни, преодолевающей несовершенство тварного мира в подвиге монашества. В отличие от «Чтения», привлекаемые агиографические сюжеты и приемы не вытеснили реальной биографической основы жития. Н. сформулировал осн. черты рус. типа аскетической святости. Эта аскеза строгая, но доступная, не требующая ничего сверхчеловеческого, ее основа — воздержание телесное, молитва и пост, главное же — это не абсолютное затворничество ради собственного спасения, а служение миру. Жертвенный подвиг аскета складывается из труда на общую пользу, в сочетании с материальной и духовной помощью тем, по в ней нуждается, и постоянными молитвами о прощении грешников и заблудших. Здесь преодолевается намеченный «Чтением» соблазн полного отрешения от жизни, политики и культуры, хотя соответствующие нравственно-ценностные установки сохраняются. Остается незыблемым принцип онтологической вторичности материального по отношению к идеальной сфере божественного. Подвижничество Феодосия все же представляет собой пример движения от мира к Богу, но это движение многоплановое, не ограничивающееся полным отказом от мирских соблазнов и отсечением плотских страстей. В конечном счете выбор между Богом и миром, духом и страстью осуществляется в пользу первого. Последовательно проводится в «Житии» фаталистический принцип попечения Божия о мире, к-рым Н. обосновывает ненужность забот о земном (требование не обременяться материальными заботами, жить милостыней в надежде, что о всем должен позаботиться Бог). Н. провозглашает откровение, даруемое Богом своим избранникам, источником абсолютного знания. Поэтому не искушенный в премудростях Феодосии оказывается мудрее философов. Однако из этого постулата Н. не разворачивает апологии иррационализма и антиинтеллектуализма, свойственной христианским мистикам-аскетам. Превознося божественную мудрость, он тем не менее не отвергает необходимость учения и высоко ценит книжность. Н.-агиографа нередко смешивают с Нестором-летописцем, приписывая ему авторство «Повести временных лет» и цикла статей о Печерском монастыре, входящих в эту повесть. Текстологически доказано, что агиографические и летописные произв. принадлежат разным Несторам. Нестор-летописец был старшим современником Н.-агиографа, являлся учеником Феодосия и расходился с Н.-этнографом в трактовке истории Печерского монастыря. Кроме этих расхождений, есть различия в идейно-политических пристрастиях обоих авторов. Сводчиком всей «Повести временных лет» Нестор-летописец, видимо, считался необоснованно. Древнейший летописный свод приписывается ему ошибочно из-за заблуждения монахов, знавших о существовании печерского летописца Н. и подписавших этим именем скопированные в монастыре списки летописи.

С о ч.: Житие святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг, 1915; Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси XI — нач. XII в. Л., 1978. С. 304–391.

Лит.: Еремин И. П. К характеристике Нестора как писателя // Труды Отдела древнерусской литературы (Ин-та рус. литературы АН). Л., 1961. Т. 17. С. 54–64; Богуславский С. А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности Нестора // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. 1914. Т. 19, кн. 1. С. 131–186; Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 133–183.

В. В. Мильков

НЕСТЯЖАТЕЛИ — сторонники религиозного течения, сформировавшегося во 2-й пол. XV в. и просуществовавшего до сер. XVI в. Первым крупным идеологом Н. был Нил Сорский, продолжателями его учения стали Вассиан Косой (Патрикеев), Артемий Троицкий, примыкал к Н. и Максим Грек. Движение Н. тесно связано с деятельностью «заволжских старцев» — так называли монахов из скитов, организованных Нилом Сорским в вологодских лесах. Н.

выступали против втягивания церкви в мирские дела, против ее обмирщения, ведущего, по их мнению, к забвению ее роли как духовного пастыря. Дело монахов не заботиться о жизни мира, а сосредоточиться на совершенствовании своей души; для этого, полагали Н., они должны порвать с миром, жить в уединении и предаваться молитве. Уйдя из мира, монахи не вправе ничего брать из него, даже подаяния, целиком и полностью полагаясь на свои силы и обеспечивая свое пропитание и удовлетворяя нужды своим трудом, ремеслом. Поэтому Н. выступали против монастырского землевладения, к-рое вовлекает монахов в мирские дела, не позволяет им целиком уйти в созерцательную («умную») молитву. Вообще крупные монастыри, считали Н., не создают условий для преображения души, поэтому они жили в скитах по 2–3 человека в удалении от населенных пунктов. Н. много внимания уделяли изучению «божественного писания», не только Библии, но и соч. учителей церкви. Это были в целом образованные и углубленные в себя люди, посвятившие жизнь служению Богу. Для них характерны внутренняя свобода мысли, терпимость к чужому мнению и вообще веротерпимость, отказ от навязывания внешних форм благочестия. «Заволжцы» были противниками пышного и богатого церковного убранства, вообще всякой «внешности». Монах-инок должен довольствоваться только самым необходимым и все внимание сосредоточивать на исправлении души. «Правда умного делания» — вот суть Н. Несмотря на стремление уйти из мира, преодолеть всякое «миролюбие» и уединиться в безмолвии и тишине для «умной молитвы», Н. помимо своего желания были втянуты в мирскую жизнь и даже в политическую борьбу. Их идеология «бессеребреничества» и отрицание монастырского землевладения была использована великокняжеской властью в ее противостоянии рус. церкви. Иван III, планируя секуляризацию церковных земель (а эти земли составляли почти третью часть всей государственной земли), стал инициатором выступления на соборе 1503 г. Нила Сорского, предложившего ликвидировать право монастырей на землевладение. Это предложение нашло поддержку у большой части собора. Уже покинувший собор Иосиф Волоцкий срочно вернулся, и ему с трудом удалось отстоять монастырское землевладение. В результате борьба иосифлян и Н. сильно обострилась. После смерти Нила Сорского иосифлянам удалось привлечь на свою сторону Василия III, к-рый стремился найти в церкви союзника в борьбе против удельных князей за укрепление великокняжеского московского престола. Опираясь на великокняжескую власть, иосифлянам удалось склонить собор 1525 г. на осуждение Максима Грека, а на соборе 1531 г. был осужден ближайший соратник Нила Сорского Вассиан Патрикеев. В 1553–1554 тт., уже при Иване IV, были осуждены «за ереси» мн. Н. и взявшие верх иосифляне практически опустошили скиты «заволжских старцев». Нестяжательство как религиозное течение на Руси фактически прекратило свое существование.

Лит.: Казакова К А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI века. М.; Л., 1955; Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV — начала XVI в. М.; Л., 1960; Клибанов А. И. Реформационные движения в России XIV — первой половине XVI в.

М., 1960; Казакова Н. А. Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.; Л., 1960; Она же. Нестяжательство и ереси // Вопросы научного атеизма. Вып. 25; Атеизм, религия, церковь в истории СССР. М., 1980; Заиалеев А. Ф. Философская мысль в средневековой Руси (XI–XVI вв.). Л., 1987; Громов М. К, Козлов К С. Русская философская мысль X–XVII веков. М, 1990; Громов М. Н., Мильков В. В. Идейные течения древнерусской мысли. Спб., 2001.

А. Т. Павлов

НИГИЛИЗМ (от лат. nihil — ничто) — вид негативного умонастроения (наряду с пессимизмом и скептицизмом), выражающий полное отрицание, исходящее из уверенности в абсолютной ложности отрицаемого. Статус социального отрицания (негативизма) Н. получает, когда направлен против социально значимых ценностей и общественных ин-тов. С этой т. зр. характерный элемент Н. -отрицательное отношение к культуре и ее ценностям, от неприятия элитарного статусного присвоения культуры, канонизации ее форм, до бездумного отрицания «всего и вся» и прямого вандализма. Социально-негативное поведение реализуется многообразно как критиканство или равнодушие, безучастность к официальным нормам и ценностям, как аскетизм или мода на пороки, как общественно-политическое движение или протест одного лица. Изобретателем понятия «Н.» обычно называют И. С. Тургенева, выведшего в романе «Отцы и дети» (1862) хрестоматийный образ «нашего нигилиста» — Базарова. Однако исторические истоки Н. как особого умонастроения уходят в далекое прошлое. Идеи и настроения Н. обнаруживаются уже в религиозно-философских учениях Средневековья и даже раньше. Так, в XI в. во времена господства августинианства еретиков называли «нигилианистами» (по названию еретического учения, преданного анафеме папой Александром III в 1179 г. за отрицание человеческой природы Христа и его исторического существования). В философском смысле термин «Н.» употреблялся в Европе в XVIII–XIX вв. для обозначения крайностей идеализма (Ф. Якоби, Жан Поль (Рихтер), В. Круг), скептицизма (В. Гюго, П. Ж. Прудон) или «аннигилирующего рационалистического доктринерства» (Ф. фон Баадер). Все это свидетельствует о том, что термин имел неопределенное толкование. Подобное наблюдалось и в России, где в 30-50-х гг. XIX в. это слово употреблялось без определенной смысловой окраски: «ничтожество», «пустота», «невежество» (Надеждин), «идеализм» (Шевырев), «материализм» (Катков), «скептицизм» (Добролюбов). При этом Катков в полемических статьях 1861 г. против журн. «Современник» употреблял термин «Н.» и в том широком смысле, в каком воспользовался им Тургенев, т. е. для обозначения позиции жесткого отрицания, проповеди разрушения ради самого разрушения, высмеивания всего, что дорого всякому образованному человеку, издевательства над всякими проявлениями прогресса в рус. жизни. Такая позиция усматривалась в общественном умонастроении и нек-рых сторонах идеологии и поведения значительной части молодой разночинной интеллигенции кон. 50-60-х гг. XIX в. (психологии шестидесятника). Их представителем и был тургеневский Базаров, утверждавший: «В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем». Писарев так сформулировал программу действий нигилистической молодежи: «Что можно разбить, то и нужно разбивать, что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть» («Схоластика XIX века», 1861). В устах обывателей и околоказенной печати слово «нигилист» сделалось синонимом слов «преступник», «бунтовщик», а сам «Н.» ассоциировался с чем-то «ужасным». Подобное употребление стало характерным и для западноевропейской литературы, в к-рой начиная с 70-х гг. XIX в. термином «Н.» характеризуется рус. радикализм вообще. Смысл и содержание Н. в России невозможно понять без выявления сущностных черт т. наз. «рус. революционного нигилизма» как интеллектуального и социального феномена, порожденного пореформенной рус. жизнью и своеобразно «вписавшегося» в историю европейского Н. Главным носителем идеологии и психологии Н. в России был интеллигент-разночинец, т. е. «человек неподатного сословия, но без личного дворянства и не приписанный ни к гильдии, ни к цеху» (В. И. Даль). Или, по определению Плеханова, человек, «деятельность которого не укладывается в сословные рамки». По своему общественному положению разночинцы находились на границе между дворянским и крестьянским социальными мирами, не принимались ни одним из них как его полноправные