на две части. Первое на способы, которые в ней находятся, как познавать через заключение разумом нашим и рассуждением от известных вещей неизвестные. Второе и на вещи самыя, который уже таким образом познаем и от них новыя другие, который удобно познаны быть могут. Что есть наука философская? Есть способность то доказать правильно через заключения, чему кого верить заставляю или из начал неподвижных и праведных вывести законные заключения. Но через заключения правильно что доказать помощию логики мы можем, итак логика есть ключ всея философии. Она показывает дорогу и способ, как в философии нам с разумом нашим поступать надлежит. Что же значит начало неподвижное и праведное? Что значит законное заключение, и каким образом оное установиться может и должно? Из сего видим, что соединение логики есть неразрывное с философиею. Чего ради и в дефиниции оное словом наука рассуждения и заключения вошло. Что же я говорю, что мы от известных вещей познаваем неизвестные, то самыя вещи в философии находящиеся разумею. Таким образом через изъяснение мое, полное понятие, как мне кажется, даю о философии. Мы уже прежде приняли за основание всея философии три познания человеческия. Историческое потому, что никакому рассуждению не подвержено, того ради оное как простое познание не отделяем от философии, но как легкое оставляем. Философское познавается помощию логики, а математическое помогает и дополняет оное. Математика сама в себе части свои имеет, как например: механику, оптику, астрономию, гидравлику, гидростатику, аерометрию и проч., в которых метод делает сама математика. […]
§ 36
В философии первая та должность, чтоб рассуждать о том, что есть и что быть может. Все то, почему что сбывается, есть причина бытности. Философ для того всегда должен смотреть всякого явления и всякой вещи ея причины, и обратно на всякое явление должен смотреть так, как на причину, которая то или другое от себя произвести может. Откуда и то, что еще не сбылося, можно понять, что оно сбыться может, ежели уже причина его видна. Таким порядком заключает от одной бытности другую. Доходит он до самых дальних вещей, которые хотя еще не суть, однакож в себе называются возможные. Потому в философии все возможное доказано быть может. Что же свыше понятия человеческого, то мы называем таинством или сокровением. Доказывать есть не что иное, как показывать вещи свою причину и не токмо то, но ежели случатся две или многие вещи, которые бы по нашему мнению могли в одном времени или в одном месте быть. Философ может доказать, для чего та, а не иная вещь случилася, например: статься может, что человек сердит на своего неприятеля или ласков к нему и его любит. Может философ и тому, и другому причину сыскать, ибо как то, так и другое не может быть без довольной причины. Почему легко и то может доказать, для чего он своего неприятеля любит, а не сердит на него. Из сего следует, что в философии ни о чем так стараться ненадобно, как чтоб всякое было рассуждение праведное и чтоб всякое заключение основание свое имело на правде; для того философия есть такая наука, в которой все доказывать надобно через заключение, которое выводить надобно из начал прямых и бесспорных, что ежели всегда учинено будет, то никогда сомнительства никакого не сделает. Начала самыя надлежит брать из опытов, что мы прежде уже называли историческим познанием. А для совершеннейшего доказательства математика служить должна. Сие то есть прямое средство к сысканию правды, то есть, что в опыте видим, то математикою доказывать должны.
§ 37
Ясно уже видим, как далеко простирается познание историческое и математическое в философском, то есть оная два познания столько нужны в философском, что они к наибольшему нас уверению привести должны. Из опыта мы видим через познание историческое, что жар солнечный полуденный не во всякое время года на том же месте равен и одинаков, и что на местах разной широты всегда различен бывает. От равнонощия даже до равноденствия мало-помалу всегда прибывает и обратно от равноденствия до самого равнонощия всегда таким же образом убывает. Чего ради на всякий день жару солнечному определять надобно свой градус, который в первом случае всегда больше становится, а в последнем меньше. Вода по наклонности дна речного с особливою быстротою и устремлением бежит; и также самая, когда ея приводят каналом к водяной мельнице, у которого не столь великую наклонность дна имеет, с меньшею быстротою устремляется; но когда спустится к самому колесу, тогда уже третий градус течения своего имеет. Сие мы знаем через опыты. И когда видим определенный степени скорости, силы и быстроты, то можем с помощию математики и удовлетвориться об них подлиннее. Так слово в слово и в делах невещественных случается. Прилежание в разных людях будто бы степенями некоторыми рознится. Один имеет больше прилежности, а другой меньше. Один столько терпелив, что хотя бы какую трудную и долгую материю в книге читал, не отстанет по тех пор от оныя, покамест не поймет, а другой любит только легкия и короткия вещи читать, буде же, что хотя несколько при начале трудно ему покажется, то тотчас покинет. Кто не знает, что есть степени в добродетелях и в пороках по различию субъектов? Сие все решению математическому подвержено. В таком случае мы опыт, или что тоже значит, познание историческое за первое начало своему почитаем, и оттого свои дальние произведения и заключения делаем, а другое, то есть математическое, все учиненные заключения поверяет. Суть такие в натуре случаи, что оных причина закрыта и их никак понять не можно. В таком случае одна только математика способствует потому, что такой случай тогда зависит или от определенной некоторой фигуры, или от некоторого количества так, что может быть тогда совсем иной бы случай был, ежели бы в нем иная фигура была, количество большее или количество меньшее. Например, философа должность есть показать причину, для чего пчелы в своих сотах делают шестиугольные ячейки и для чего не иной какой фигуры. Ежели он хочет во всем быть по должности своей исправен, то надлежит ему не меньше употреблять познание математическое, как познание историческое или философское, через которое он мог бы доказать, что изо всех фигур возможных в данном случае сия выбрана так, как самая пристойная и согласная. Такие доказательства великую силу имеют в философских делах.
§ 38
В изъяснении моем имени философия я показал, что она есть наука такая, в которой через разум от известных вещей показываем неизвестный. Кроме того, что нам логика показывает и отворяет путь к пространной, как рассуждать о вещах известных и как от них приходить в рассуждение к вещам неизвестным, мы в философии находим удовольствие то, что можем великое или бесконечное множество вещей знать, и их между собою согласие и связание. Все то, что мы понимаем так, как возможное, уже философ о том рассуждать может. Я говорю о таких вещах, которые разуму нашему повержены. Ибо тогда то знаем, что нет такой в свете вещи, с которою бы неможно было соединить знания философского, то и то, разумеется, что о всякой вещи философствовать можно, потому, что философствовать не что иное есть как иметь познание философское, то есть рассуждать о причинах и прочая, как уже выше о том многократно было говорено. Сколько мы в состоянии в жизни нашей философствовать и сколько философия в нашей власти имеет, о том всяк легко удостоверен быть может. Делом самим мы усматриваем, что философы не без доброго успеха по сие время трудятся в изыскании причин всему тому, что есть и что быть может. Теперь надобно только на настоящее смотреть. Всякого, кто хочет трудиться, успех научит, сколь трудное дело есть, а особливо внове философствовать, напротив того, когда оной усмотрен будет, сколь приятное оное кажется.
§ 39
Что полезно употребление философии, о том уже никакого сомнения нет, ибо оную не только в науках людям ученым можно употреблять, но и простым людям случается ею же пользоваться в жизни равномерно; с тою только отменою, что ученые люди знают про себя, что они философствуют, а для того поступают по некоторым к тому учрежденным правилам, а простые то же самое делают в повседневных случаях, не думая, что они философствуют. Когда ученый человек обязан, или разумной от известных вещей поступать умом своим далее к неизвестным, то рассудить надобно, сколько же тако умствование или философствование потребно в таких науках, в которых разум один достопохвальные опыты показывать должен. Юриспруденция, медицина, а к тому и красноречие разумом и умствованием философским наполнены быть должны. Так, например, в юриспруденции обучаются прав и законов натуральных и гражданских; но когда тому есть причина, для чего сей, а не иной закон гражданам предписан, для чего сей, а не иной указ в народе опубликован быть должен, то потому можно сказать, что есть и наука такая, которая изъясняет натуральным образом те причины, для которых что бывает, и оная называется философия юридическая, ибо мы прежде уже сказали, что всяк, кто причины вещам выискивает и оттого новые следствия выводит, тот философствует. В медицинской, или, по-нашему, докторской, науке речь есть о здравии человеческом, о болезнях, о том, что здравие человеческое сохраняет и что отвращает болезни. Но когда есть к тому причины подлинные и прямые, что человек здоров и что человек болен, для чего то или сие сохраняет человеческое здравие, то или сие лекарство болезнь отвращает; то видим, что и тут надобна такая наука, которая изъясняет всего причины, и потому должна быть философия и в медицине. Словом, во всякой не только науке, но и во всяком художестве надобно, чтоб были свои причины, и надобно, чтоб оные через философствование открывалися. Возьмем такое рукоделие, которое бы не похоже было ни на какое искусство. Например, дрова колоть. Сего рукоделия нет уже подлее, но и тому есть причина, для чего они колоться могут и для чего токмо клином или топором быть сие должно. Силу клина и тех ударов, которыми он посылается, легко можно математикою доказывать. Не сказал бы кто, что я знание сие на тех взыскиваю, которые простою работою питаются. Я только пример говорю. Почему можно видеть, что и сего столь подлого рукоделия есть познание философское и математическое, так что первое из последнего подлинное и совершенное свое известие имеет.
§ 40
Здравое рассуждение нам ясно представить может, что мы легче и способнее то можем употреблять
