о всех науках генеральное напоследок понятие имеют. Сие средство возвышает их в достоинство то, что они делаются судьями скороспешных и незрелых авторов. Они тотчас скажут, свое ли автор написал или тайно взял от какого ни есть стихотворца; знают, что слогу лирическому прилично, что эпическому; геройских слов и мыслей в песне не терпят; сатиру от бранных и грубых слов различить умеют и видят прямо, что трагедия, что комедия, что пасторал, опера французская или итальянская. Одним словом, они довольствуются тем, когда мнимых ученых видят посмеянием разумным людям. […]
Итак, чтобы автором быть, должно ученическим порядком от младых ногтей всему перво учиться и в науках пребыть до возрастных лет, а потом, ежели нужда, а не тщеславие позовет издать что-либо в свет учительное, готовым быть самому себе и ей во всем дать отчет. Отчего бывает, что новый автор, написавши малое число поэм, станет тотчас ослабевать? Не оттого ли, что сочинения его от одного чтения и подражания украшаются. Он сам себе хотя и рождает мысли, но ежели бы не имел оригинала, то бы целого составить не мог. Сие то самое есть, что я говорю; без наук человеку две или три пиесы сочинить удается, потому что никто или не знает, или не поверяет, кого автор за оригинал себе представляет. Но ежели бы таковый счастливый разум исполнен был литературы, то бы не подражанием только, но и своим собственным вымыслом всегда нечто новое и небывалое рождать мог. Невозможно себе не представлять за образец славных людей в свете, но еще то почитать надобно за наилучшее вспоможение, без которого и обойтись стихотворцам невозможно, однако ж при подражании одном оставаться не должно. Ежели бы Цицерон не представлял себе Демостена, Демостен Исократа, Платона, Эшила и других, Виргилий Гомера, Расин Эшила, Софокла и Еврипида, Молиэр Терентия и Плавта, Гораций Пиндара, Боало Горация и Ювенала, одним словом, греки, как думают ученые, египтян, латинщики греков, французы и немцы латинщиков, то бы и приращения в словесных науках мы не видели; но когда великие великим людям подражают, тогда разум и дух их, науками и примерами обогащенный, всегда нечто рождает новое и, как я выше сказал, небывалое. По сим рассуждениям мы видим, что правила одни стихотворческой науки не делают стихотворца, но мысль его рождается как от глубокой эрудиции, так и от присовокупленного к ней высокого духа и огня природного стихотворческого. Ибо кто знает, что стопа, что цезура, что женская, что мужеская рифма, и с сим бедным запасом в стихотворцах себя хочет числить, тот равно как бы хотел воевать, имев в руках огнестрельное оружие, не имея ни пуль, ни пороху. Цицерон о стихотворце говорит: В безделицах я стихотворца не вижу, в обществе гражданина видеть его хочу, перстом измеряющего людские пороки[86].
Раздел III
Щербатов Михаил Михайлович
М. М. Щербатов родился в Москве в 1733 г. в старинной княжеской семье Рюриковичей. Его отец был архангельским губернатором, сподвижником Петра I. Блестящие знания истории, философии, языков, отличавшие его от многих современников, он получил в семье.
Как и другие дворянские дети, М. М. Щербатов в раннем возрасте был записан в Семеновский полк. Дослужившись до чина капитана, в 1761 г. после объявления манифеста «О вольности дворянской» он вышел в отставку.
В одном из документов, датированных 1746 г. — «Донесении о масонах» статс-секретаря Олсуфьева, Щербатов назван членом масонского кружка. Это, видимо, было мимолетное увлечение, поскольку в дальнейшем никаких свидительств о его связях с масонами не обнаружилось.
Первые литературные опыты М. М. Щербатова относятся к 1759–1760 гг., когда в «Ежемесячных сочинениях» он помещает переводы и переложения ряда произведений европейских писателей нравоучительного характера. Оригинальные его работы этого периода («Разговор двух приятелей о любви к Отечеству», «О разуме законов» и др.) не были при жизни писателя опубликованы. В них он развивает идеи естественного права. Уже здесь проявляется усиливающаяся с годами аристократическая критика самодержавия.
После выхода в отставку М. М. Щербатов занимается изучением истории и приступает к написанию фундаментальной «Истории Российской от древнейших времен» (вышло 18 книг). Помимо этой «Истории» перу М. М. Щербатова принадлежит еще несколько значительных трудов по русской истории, в том числе «Краткая повесть о бывших в России самозванцах» (1774).
В 1767 г. М. М. Щербатов поступает на службу в Коммерц-коллегию. К этому времени относятся его выступления в Вольном экономическом обществе по крестьянскому вопросу. В том же 1767 г. Щербатова избирают депутатом для работы в Комиссии для сочинения проекта нового Уложения; он становится ее деятельным членом, лидером дворянской партии, создает ряд документов.
После роспуска комиссии М. М. Щербатов занимает последовательно ряд должностей: герольдмейстера, камергера, президента Камер-коллегии. В 1779 г. он получает чин сенатора. В работах, написанных в 70-е годы, мыслитель, как и прежде, ищет средства для социально-экономического и политического укрепления дворянства. Расцвет литературной деятельности М. М. Щербатова падает на 80-е годы, когда он создает наиболее известные свои работы — «О повреждении нравов в России» и социально-утопический роман «Путешествие в Землю Офирскую». Политические взгляды мыслителя нашли отражение в «Размышлении о законодательстве вообще» (1785–1789). В этих произведениях он обличает пороки екатерининского правительства, русской государственной жизни вообще. До последних дней своей жизни Щербатов продолжал работать над «Историей Российской».
Умер М. М. Щербаков в Москве в 1790 г., похоронен в селе Михайловском близ Ярославля.
Сочинения
1. Щербатов М. М. Сочинения. Т. 1–2. СПб.: Б. и., 1896–1898.
2. Щербатов М. М. Неизданные сочинения. М.: Соцэкгиз, 1935. XXXI. 250 с.
3. «Разговор между двух друзей о любви к Отечеству» (Неизданное произведение М. М. Щербатова) // Учен. зап. ЛГУ. 1968. № 339. С. 203–207.
4. «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Радищева. Факсимильное издание. М.: Наука, 1983. XIV, 342. 179 с.
1. Рустам-Заде 3. «Умный разговор» М. М. Щербатова в свете его социально-политических взглядов // Рус. лит. 1966. № 3. С. 79–81.
2. Федосов И. А. Из истории русской общественной мысли XVIII столетия. М. М. Щербатов. М.: Изд-во МГУ, 1967. 259 с.
3. Пештич С. Л. Общественно-политические взгляды и исторические труды М. М. Щербатова // Пештич С. Л. Русская историография XVIII века. Л.: Изд-во ЛГУ, 1971. Ч. 3. С. 5—48.
4. Солодкий Б. С. Русская утопия XVIII в. и нравственный идеал человека // Филос. науки. 1975. № 5. С. 92—101.
О способах преподавания разныя науки[87]
О философических науках
Весьма несовершенное будет данное поучение юноше, если ему не дадут довольного понятия о философических науках; они располагают разум наш прямые делать заключения, они дают нам познание о разных чудесных свойствах природы, возвышают великим и малым нас к познанию всевышнего естества, толь мудро устроившего мир; а потому не токмо служат для украшения нашего разума, для помощи нам во многих случающихся делах, но и к поправлению самих наших нравов.
Итак, показав нужду в сих знаниях, приступаю изъяснить первое, с которого времени должно начинать сии науки и каким образом их должно учить. Первое, надлежит юношу несколько уже изготовить, дабы в оное ему вступить, дабы, начав в самой молодости, не учинить ему сии науки не иное что, как втвержение пустых слов, и, не имея некоторых предшественных сведений, яко грамматики и начал математики, также бы ему многое непонятно не показалось. И для того я думаю, что если юноша уже вышеописанные сведения имеет, то можно двенадцати или тринадцати лет начать ему учить философические науки.
Логика, с которой всегда начинаю учить сии науки, хотя несколько равно как в грамматике должна изъясняться, так и в самих выводах и заключениях о решениях математических задач, однако в сем случае, яко такая наука, которая научает человека право мыслить и право свои заключения делать, должна быть с особливым тщанием истолкована.
Не можем мы пожаловаться на недостаток писателей, которые о сей науке писали: писатели Поррояля[88], Круз, Вольф, Стравесан, Бел, Реми и множество других казалися долженствовать истощить сию науку и в совершенную ясность привести. Но либо кинулись они в метафизику, или… наблюдая школьный порядок, со удивлением вижу, что хотя толико изящно учением своим о ней писали, однако она все трудной молодым людям кажется.
Я с трепетом осмеливаюсь, не согласиться с расположениями логики сих почитаемых мною людей, но не могу удержаться, чтобы не последовать всегдашнему моему мнению, что науки не составляют разум, а его вычищают, и потому надлежит на общих понятиях человеческих и от той главности логику производить.
Обыкновенно начинают логику, по показанию общего расположения, объяснением, а потом предложении и аргументации методические, после же приступают к силогизмам, антитемам, соритам, софизмам и параложизмам[89]; а потом говорят о понятии человеческом и прочее, и, наконец, о методе.
Дабы войти в рассмотрение такого расположения, объяснение слов совершенно нужно, ибо, пока точный разум слов не дашь, по тех мест всякая речь темна и непонятна будет. Но, чтобы следовали ему предложения, сие мне кажется от естества понятия человеческого отдаляется, ибо предложения происходят от того соображения разных чувствований, которые производят воображения, то хотя сие и составляет часть метафизики, о которой ниже упомяну, подлежит однако в логике учинить чувствительно юноше, как чрез чувства мы примечаем разные вещи и как в нас чинятся воображения. Тогда, получа о чувствиях понятия, само собою представится юноше, как должно предложение сочинить, которое не что иное есть, как изъяснение того начертания, которое мы чрез чувства получаем, и как оно внутри нас воображается; тогда должны за сим следовать силогизмы, как оные располагать, соображая сие с самыми понятиями математическими; изъяснить их правила, в чем они будут справедливы и в чем можно погрешность сделать, и тако продолжим о антитемах, соритах, софизмах и параложизмах; все разные правила, основываясь на самых вышеописанных основаниях о… изъяснить, подтверждая все сие многими примерами.
Когда юноша уже достигнет до сего довольного познания, то легко уже ему тогда о аргументации методической изъяснить, ибо сие не иное что, как токмо силогизмы распространенные, а потому, познавши правила силогизмов, легко оные и к аргументации методической приложить.
За сим следует в логике метода — весьма нужная наука человеку, дабы во всяких делах мог по правилам оные располагать и исполнять свои дела. Сего ради наи-вящее и внушение оной должно учинить, и не только преподавая правила, но и самые делая задачи, каким образом, в науке ли, во изысканиях ли каких, или в каком бы ни было деле, по правилу методы должен поступить; требуя на разные сии задачи от юноши письменного решения и исправляя оные по правилам метода. Не бесполезно я притом считаю, чтобы
