что должно быть будущей жизни для награждения и наказания. Почему всяк опровергающий награждения и наказания будущей жизни, выводя заключение из заключений, наконец, впадает в совершенное безбожие.
Сверх того, ежели бог есть существо совершенное, то он не может, будучи таковым, сделать что-нибудь противного здравому и совершенному разуму. Следовательно, невозможно, чтоб он был виною существа, коего бытие противно бы было таковому рассудку, или, что то же значит, чтоб он не поступал разумно с существами, зависящими от его могущества. Если же мы находимся в числе сих существ и если смертность нашей души противна здравому разуму, то сего довольно для удостоверения, что она бессмертна: но мы можем иметь о том такую неоспоримую известность, какую только можно нам снискать употреблением наших способностей; то есть, что нет ничего такого в природе, в чем бы мы более могли быть удостоверены, как в сей истине. Итак, теперь остается нам только рассмотреть, противна ли смертность души здравому разуму или нет? Не сие делает существо несчастливым, когда ему будет доставлено состояние постоянного, истинного и не подверженного в рассуждении перемены никакому опасению благоденствия, равно как и то не подвергает его несчастию, когда оно создано будет в состоянии благополучия смешанного, так, чтоб несчастие его всегда меньше было несчастия и чтоб существо сие не более претерпевало, как сколько само оно изберет претерпеть для получения благополучия, соединенного с его несчастием; ниже, наконец, и то не делает существа несчастным, если бы оно и было сотворено более подверженным злополучию, нежели счастию, когда оно может иметь в то же время возможность избежать несчастия или по крайней мере избежать оного столько, сколько нужно для воспрепятствования, чтоб все оное не-счастие не превышало того, которое бы согласилось оно лучше снесть, нежели лишиться хотя части благополучия, сопряженного с сим несчастьем. Один случай, которым при сотворении человека можно сделать его несчастным, мог бы быть тот, если бы он сотворен был несчастным, то есть без пособия, без награждения и не положивши никакой замены его злосчастию; но сей случай сам по себе есть столько противен и несходен с разумом, что одна мысль об нем возмущает ум и по одному природному рассудку умствующего человека. Всякий теперь, проникнув таким образом в природу разума и справедливости, может довольно быть убежден, что предложения сии суть неоспоримая истина.
По сему почитавший душу смертною, должен согласиться на одно которое-нибудь из сих двух предложений: что если бог есть существо неразумное, несправедливое и немилосердное, или что человек в жизни сей точно может найти помощь и замену своей бедности и злосчастью. Допускать первое из сих предложений было бы противоречить истине, яснейшим образом доказанной; притом прибавить можно, что сие было бы писать столь недостойное и столь нелепое и нечестивое понятие о высочайшем существе, что никто не согласится дать в себе место оному, кроме изверга рода человеческого, и притом самый тот, который защищает сие мнение, точно уверен, что оное есть ложно.
Признавать же второе предложение, сие значило бы не познавать человечество и не иметь общего смыслу.
Итак, положим, хотя никак невозможно, чтоб бог, будучи существо бесконечное, премудрое, правосудное и благое, не имел другого намерения и не предполагал себе другого конца при сотворении тварей, одаренных разумом, каковы суть люди, коих он одарил столь благородными и изящными качествами и способностию всегда и на всяком месте отличать добро от зла, невозможно, говорю, чтоб в сем бог не предписал себе другого конца, как токмо того, чтоб вечно сохранить последование одною за другою столь маловременных тварей, находящихся в сем ненастнейшем состоянии побеждения, развратности и несчастья нынешнего в свете, в коем непременный закон в рассуждении добра и зла нимало не наблюдается, в коем необходимая разность вещей не производит почти никакого чувствительного действия; в коем порок от добродетели довольно не различается по своим плодам и в коем слава божия и величество его законов бывает весьма часто попираема ногами; добродетельные люди не получают им должного награждения, ниже беззаконники заслуживаемого им наказания. Но что вместо вечного одного за другим последования новых существ, каковы оные ныне суть, должно необходимо, чтоб некогда вещи совсем переменили вид свой и чтоб те же самые люди, кои пребывают ныне, пребывали также и в другой будущей жизни, в которой бы мучения и награждения были распределяемы каждому соразмерно прежнему его поведению; в коем бы все беспорядки нынешнего света были исправлены; из коего бы всякое лицеприятие было изгнано, и в коем стези провидения, показывающиеся нам ныне по несовершенству нашего об оных понятия столь запутанными и непреходимыми, были б полным образом изъяснены, и мы бы нашли их достойными существа бесконечно благого, правосудного и премудрого. Без сея истины все прочие будут совершенно бесполезны; и если отвергнуть мучения и награждения будущего состояния, то надобно уничтожить и правосудие, благость, порядок и разум, и не останется на свете ни одного начала, которое могло бы служить основанием доказательства во нравоучении.
Но хотя бы мы, отложив причины, взятые из нравственных свойств божества, устремили внимание к природным его совершенствам; однако истина, о которой мы говорим, все была неоспорима. А чтобы в том удостовериться, то надлежит только вникнуть в познание и премудрость творца, являющуюся в строении вселенныя. Ибо кого уверить можно, чтоб бог, создавши существа столь почти совершенные, каковы суть люди, и дав им превосходнейшие качества, определил им обитать на сем только земном шаре с столь отличными от других тварей знаками; поистине должно бы быть крайне слепу, чтоб не видеть, что по крайней мере сия низкая творения часть сотворена для них и относится единственно к их пользе; нельзя, говорю, никого уверить, чтоб сие было сотворено для таких существ, которые навсегда кратковременны и которым определено провождать малое число лет, составляющих жизнь их, в ужасном беспорядке и странном смущении, и потом навсегда быть уничтоженным. «Ибо не безрассудно и не случайно мы сотворены и созданы, но точно была некая сила, которая, благодетельствуя человеческому роду, не произвела и не питает того, что бы, по принесении всех трудов, умерло навсегда. Цицерон. Тускулан. Запр.» И что бы в сем последнем случае можно вообразить суетное, как сотворив света? Что гнуснее и противнее правилам премудрости, как такое сотворение человеческого рода? «Если мы без всякой причины родимся; если в произведении людей нет провидения; если мы случайно для себя только и для своего сладострастия рождаемся и если мы по смерти преобращаемся в ничто, то что может быть так бесполезно, так тщетно и так суетно, как человечество и как самый мир? Лактанций, в книге 8».
Но дабы лучше дать восчувствовать силу наших рас-суждений, то сделаем сравнение двух систем, дабы увидеть, которая из них будет сообразнее с природою и с состоянием человека; одним словом, которое из них будет премудрее и достойнее бога. Положим, с одной стороны, что творец представлял себе совершенство и благополучие своих тварей, а наипаче добро человека и целого общества; что для сего, даровав человеку разумение и волю, учинив его способным знать свое определение, узнавать и следовать путем, который один может к оному его привести, наложил он на него строгое обязательство шествовать постоянным путем сим и не терять никогда из виду светильника разума, который должен освещать стези его; что для большего воспомоществования он вложил в него все чувствования и начала нужные, которые бы его руководствовали; что сие распоряжение и сии начала, поелику происходят от существа могущественного, премудрого и благого, то и имеют все свойства истинного закона; что сей закон влечёт уже за собою всей жизни свое награждение и наказание; но как первое свое узаконение недовольно, то бог для придания расположению столь достойному его премудрости и благости всего совершенства и для доставления человеку во всех возможных случаях побуждений и нужной помощи, учредил еще узаконение, собственно так называемое, закон естественный, который окажется в будущей жизни, и что, взирая на поведение людей, намерен он потребовать у них за оные отчета, наградить добродетель и наказать порок воздаянием, точно соразмерным заслуге и преступлению каждого.
Противоположите сей первой системе ту, которая утверждает, что человек создан для настоящей только жизни и что после оной нечего ни надеяться, ни опасаться; что бог, создавший человека и установивший общежитие, не принимает в оном никакого участия; что одаривший нас разумом и способностию различать добро от зла нимало не смотрит, как мы оную употребляем; но так все предал в нашу волю, что все наши действия совершенно от воли нашей зависят; что мы не отдадим никакого отчета нашему создателю и что невзирая на неравное и неправильное раздаяние добра и зла всей жизни, невзирая на все беспорядки, причиненные злобою или несправедливостию человеческою, мы не должны ожидать от бога ни наказания, ни награждения.
Можно ли сказать, чтоб последняя сия система сравниться могла с первою? Объясняет ли она столько совершенства божия? Равномерно ли она достойна его премудрости и правосудия? Столько ли она способна к отвращению от порока и подкреплению добродетели в поползновенных и опасных обстоятельствах? Делает ли здание общества столь твердым и дает ли законам естественным такую важность, какой требует слава вышнего законодателя и благо человечества? Ежели бы из двух обществ, защищающих сии разные системы, надлежало избрать какое-нибудь одно, то кто бы из разумных не предпочел жить в первом из них? Нет, конечно, никакого сравнения между сими двумя системами в рассуждении изящности и сходства. Первая есть дело совершеннейшего разума; вторая же недостаточна и допускает многие нелепости. Следовательно, сие одно довольно ясно показывает, которая из них справедливее в рассуждении того, что должно здесь судить и размышлять о намерениях и делах бога, который делает все с величайшею премудростию.
Но сверх того, познание будущей жизни полагают ли они между познаниями вероятными или и совсем еще сомнительными? В сей неизвестности всегда лучше будет держаться о сем познании подтвердительного мнения. Ибо без сомнения, та надежнейшая сторона, которая менее подвержена опасности, и при всяком случае менее теряет, нежели выигрывает. Положим, что будущая жизнь сомнительна. Если же точно есть будущая жизнь, то уже не верить оной есть великая погрешность; а поступать так, будто бы оной не было, есть пагубное заблуждение; такая погрешность влечет за собою бедственные следствия; положим же, что будущей жизни совсем нет, то погрешность верить оной ничего другого, кроме хороших следствий, не производит. Из сея погрешности не произойдет в рассуждении будущей жизни никаких нелепостей, ниже в настоящей не подвергнет она нас
