тела, и из свойств субстанции, служащей для его образования, тот приобретет философское познание об этом органическом теле. Равным образом, если кто-нибудь из состояния той же организующей силы и из свойств субстанции другого рода, которая опять-таки послужит для образования подобного же тела, уяснит себе другой случай, а именно: что у этого тела также появятся сосуды, но эти сосуды должны уже быть разветвлены; что все большее количество мелких сосудов должно выходить из меньшего числа более крупных и, наконец, все — из одного общего сосуда; что этот общий сосуд и будет сердцем, поскольку форма сердца, которое у насекомых имеет вид простого, несколько расширенного канала, ничего не добавляет к сущности сердца; что из приведенных выше определений с необходимостью уже вытекают все другие свойства, отличающие животное органическое тело в отношении его строения от растительного; если, говорю я, кто-нибудь уяснит себе строение данного органического тела из состояния организующих его сил и из свойств образующей его субстанции и, следовательно, из его причин, тот приобретет о нем философское познание, весьма отличающееся от чисто исторического.
Отсюда же вы усмотрите в то же время, что подобное философское познание органического тела вполне совпадает с нашей теорией зарождения, как историческое познание, согласно сделанному уже мной замечанию, с анатомией.
Затем философское познание вещи называется ее наукой, а поэтому становится совершенно безразличным, буду ли я говорить: учение о зарождении, философское познание органического тела или, наконец, его наука. Точно так же вы можете выражать это разными другими способами и всегда скажете одно и то же. Так, например, вы можете сказать: кто хочет быть знакомым с учением о зарождении, тот должен знать достаточное основание частей и строения органического тела; должен иметь познание органического тела из его причин; должен иметь философское познание его; должен иметь научное знание органического тела, а так как анатомия представляет историческое познание органического тела, то вы только повторите предшествующую мысль, если выразитесь таким образом: учение о зарождении относится к анатомии, как рациональная психология (psychologia rationalis) к эмпирической (psychologia empirico).
Учение о зарождении отличается также и от физиологии. Эта последняя, если брать ее в общем, есть наука о тех отправлениях органического тела, которые находят себе достаточное основание в существе и природе самого органического тела. Таким образом, все происходящие в теле перемены, причины которых не только лежат в теле, но и обусловливают его важнейшие отделы, относятся к физиологии и должны находить в ней свое объяснение. Наоборот, изменения, имеющие свое основание вне тела или, по меньшей мере, в вещах, не принадлежащих телу, короче говоря, не обусловливаемые ни природою, ни существом тела, причисляются к патологии. Поскольку же изменения органического тела, имеющие свое достаточное основание в его природе и существе, называются также функциями, вы можете выразиться более коротко, а именно: физиология есть наука о функциях органического тела.
Сравните теперь это безусловно правильное понятие физиологии с понятием моей теории и посмотрите, тождественны ли они. Одно и то же ли: наука о функциях органического тела и наука о самом этом теле, или составе и структуре его частей. Эти обе науки не только резко отличаются между собой, но и не имеют ничего общего. Отношения между анатомией, учением о зарождении и физиологией будут приблизительно таковы. В анатомии мы опытным путем изучаем состав и структуру органического тела. Но мы не можем дать объяснения ни этому составу, ни этой структуре; мы знаем только, что они таковы-то, и ничего более. Тогда на помощь анатомии приходит, с одной стороны, учение о зарождении, принципиально освещающее то, что мы исторически узнали из анатомии. С другой стороны, анатомия встречается с физиологией, объясняющей действия, свойственные органическому телу. Физиология стоит к анатомии совершенно в таком же отношении, как королларий[106] к теореме, из которой он выведен; моя же теория относится к анатомии, как доказательство теоремы к самой теореме.
Теперь для вас уже не составит тайны, с чего должен начинать тот, кто собирается объяснить зарождение, о чем ему следует рассуждать и как рассуждать.
Кто не говорит о структуре частей и составе тела, не приводит их причин и не показывает, как этими причинами определяются части и состав, тот не объясняет и зарождения. Что он говорит, может быть, в конце концов и прекрасно, и очень верно, и очень умно, только так же мало похоже на объяснение зарождения, как если бы назвать историю Франции теорией происхождения.
Переберите теперь все труды, известные нам со времен Аристотеля в качестве трактатов о зарождении, — и я говорю: вы не найдете во всех этих сочинениях ни слова о способе происхождения хотя бы малейшей органической части. Это именно то, что утверждалось мною в самом начале. До сего времени ничего не было известно о теории зарождения и не существовало никакого понятия об этой науке. […]
Болотов Андрей Тимофеевич
А. Т. Болотов родился в 1738 г. в деревне Дворяниново Алексинского уезда Тульской губернии, в семье небогатого помещика. Рано осиротел и потому систематического образования не получил. В 17 лет он начинает военную службу, участвует в боевых действиях русской армии против Пруссии, в том числе в сражении под Гросс-Егерсдорфом.
После окончания войны А. Т. Болотов служил в Петербурге адъютантом генерал-полицмейстера Корфа. Он принимал участие в издательской деятельности Н. И. Новикова, но предложение его вступить в масонскую ложу отверг.
Уволившись в 1762 г. из армии, А. Т. Болотов некоторое время живет в своем имении, затем управляет Киясовской волостью в Московской губернии, а с 1776 по 1796 г. — Богородицкой, после перехода которой в частное владение опять переезжает в свою деревню.
Все эти годы А. Т. Болотов много пишет и переводит. В течение двух лет издает журнал «Сельский житель», а затем «Экономический магазин, или собрание всяких экономических известий, опытов, открытий, примечаний, наставлений, записок и советов». В журнале им опубликовано свыше 400 статей, заметок и переводов. Кроме того, Болотов более сорока лет (с 1766 по 1807 г.) был постоянным автором «Трудов Вольного экономического общества». В 1770 г. общество удостоило его золотой медали за сочинение «Наказ для деревенского управления». Подсчитано, что Болотову принадлежит 350 томов рукописных материалов по проблемам садоводства, почвоведения, лесоводства, животноводства, а также трактат «Краткие и на опытности основанные замечания о электризме и о способностях электрических махин к помоганию от разных болезней», опубликованный в 1830 г. Им написаны также три философских работы: «Детская философия, или Нравоучительные разговоры» (Ч. 1–2. М., 1776–1779), «Чувствование христианина при начале и конце каждого дня на неделе, относящиеся к самому себе и к богу» (М., 1781) и «Путеводитель к истинному человеческому счастью, или Опыт нравоучительных и отчасти философических рассуждений о благополучии человеческой жизни и средства к приобретению оного» (Ч. 1–3, М., 1784). Большую известность получили его мемуары «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков».
Скончался А. Т. Болотов в 1833 г.
Сочинения
1. Болотов А. Т. Детская философия, или Нравоучительные разговоры между одной госпожой и ея детьми, сочиненные для поспешество-вания истинной пользе молодых людей. В 2 ч. М.: Б. и., 1776–1779.
2. Болотов А. Т. Чувствования христианина при начале и конце каждого дня на неделе, относящиеся к самому себе и к богу. М.: Б. и.,1781.
3. Болотов А. Т. Путеводитель к истинному человеческому счастью, или Опыт нравоучительных и отчасти философических рассуждений о благополучии человеческой жизни и средствах к приобретению оного. В 3 ч. М.: Б. и., 1784.
4. Болотов А. Т. Из неизданного литературного наследия // Лит. наследие. 1933. № 9—10. С. 166–218.
5. Болотов А. Т. Избранные сочинения по агрономии, плодоводству, лесоводству, ботанике. М.: Изд-во Моек, общества испытателей природы, 1952. 512 с.
5. Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. М.: Современник, 1986. 767 с.
1. Блок А. Болотов и Новиков // Блок А. Собр. соч. Т. 11. 1934. С. 7–8.
2. Иванов А. Искусство созидательной мудрости: Этюд к портрету Андрея Тимофеевича Болотова. М.: Молодая гвардия, 1988. С. 141 с.
3. Бердышев А. П. Андрей Тимофеевич Болотов — основоположник русской сельскохозяйственной науки. 1738–1833. М.: Агропром-издат, 1988. 141 с.
Опыт нравоучительным сочинениям[107]
1. О незнании нашего подлого народа
Сколько мне до сего времени глубокое незнание удивительно ни было, в котором наш простой народ в рассуждении бога и закона находится, однако никогда не дивился я так много, как при некотором случае. Я принужден был с крайним сожалением видеть, что оно все мои чаяния превосходит и столь велико, какова посреди столь православною верою просвещенного народа, какова наша есть, никогда бы ожидать было невозможно. Причина моему удивлению была следующая.
Мне случилось некогда слышать разговор между двумя разным господам принадлежащими служителями. Один жаловался другому на своего господина и, вздыхая, рассказывал те немилосердные и частые побои, которые он претерпевать принужден. Другой ему тоже говорил и жаловался на госпожу, что она скоро со двора сгонит. Потужив несколько о своем горе и покачав головами, начал, наконец, один другого утешать. Он советовал ему сносить несчастье свое с терпением и полагаться на милость божию. Другой, который по-видимому не столь набожен был, усмехнувшись, ответствовал ему, что он неправильно говорит; что терпение иметь не можно; что никакой возможности к тому нет, а наконец, что он часто в такое отчаяние приходил, что хотел либо в реку броситься, либо удавиться. Услышав сие, его товарищ не преминул за то его осудить и начал худобу сего поступка, сколько его разума было, изображать.
Сие подало им повод вступить между собою в пространнейший разговор о жизни человеческой. Любопытствуя сему, начал я внятнее слушать их рассуждение, и чтоб им не помешать, притаился у окошка, под которым они у меня разговаривали.
Поговоря несколько времени о бедной и горестей преисполненной своей жизни, нечувствительно дошли они до смерти. Но какое бы мнение имели они об ней? «Вот», сказал, вздохнувши, один: «Живи живи, трудись трудись, а наконец, умри и пропади как собака». «Подлинно так», отвечал другой, «покамест человек дышит, до тех пор он и есть, а как дух вон, так и ему конец». Слова сии привели меня в немалое удивление, но я больше удивился, как из продолжения разговора их услышал, что они и действительно с телом и душу потерять думают. Не мог я долее терпеть сего разговора, но, растворив окно, прикликал их к себе и им более сей вздор врать запретил. Они ответствовали мне, что лучше того не знают и про душу почти все они так думают; а как я их спросил, разве
