и что мы видим и осязать можем, это все тела. […] Тела хотя все имеют то общее свойство, что они состоят из многих других частиц, которые между собою связаны, но сия связь между оными частичками не во всех телах одинаковая, но весьма многоразличная. У оных она твердая и крепкая, у иных она не такова тверда и слабее, а у третьих, наконец, очень слаба, неприметная и такая, что очень легко может быть уничтожена. ФЕОНА. Поэтому, сударыня, и разрушать сию связь в иных телах скорее и легче можно, а в других уже труднее и не таково способно?

Г. Ц. Конечно, моя радость, и ты очень разумно заключила. […] Я вам расскажу, что вам еще о сей внутренней связи примечать следует. В давешнем камешке все частички связаны между собой наитвердейшим образом, почему я хотя его и расколотила, но не весь в дребезг, а он расскочился только штук на пять или шесть; следовательно, в сих штучках связь осталась все еще непоколебима и каждая из них составляет опять целое тело. […] Напротив того, в других телах связь сия не такова, и частички не таково крепко, но отменным и таким образом между собою связаны, что легко могут двигаться и подаваться. Однако со всем тем равно, как друг к другу чем прилеплены, и так плотно, их совершенно друг от друга отделить не можно. И для того ежели такое тело рукою давить станешь, так частички не рассыпаются, но между собою только подаются и дают место пальцу, и такие тела называются мягкие. […] Но теперь примечайте, любезные дети, третье генеральное различие между сею связью частичек. В мягких телах они хотя бы слабо между собою связаны, однако друг от друга нескоро отделиться могут: напротив того, в иных телах они не только чрезвычайно слабо между собою связаны, но и скоро и весьма легко друг от друга отстать и отделены быть могут. В сих они равно как друг с другом слеплены и сольнулись, но при малейшем движении могут отставать и отделяться. И таковые-то тела называются все жидкими или текучими.

Итак, помните вы, что все тела на свете разделяются на твердые, мягкие и жидкие, и сему различено нечто иное, как разная связь их частичек причиною. […]

КЛЕОН. Но, пожалуйста, матушка, нам скажите, чем же таким сии частички между собой толь многоразличным и удивительным образом связаны.

Г. Ц. О! Мои любезные дети! Это великое дело и составляет наивеличайшее и такое таинство натуры, из которого всего более премудрость зиждителева видима. КЛЕОН. И никто, сударыня, того не знает?

Г. Ц. Совершенно и точно то можно сказать, что ни один человек на свете не знает; да и вряд ли когда-нибудь человеческий разум многого уже из того не узнал. Много уже мы отчасти через опыты, отчасти по догадкам знаем. […] Итак, будьте довольны в сем случае тем, когда я вам скажу, что сия связь между частичками происходит отчасти от самих их или от разных их фигур и свойств, отчасти же от посторонних причин.

КЛЕОН. Как это, матушка, я не понимаю.

Г. Ц. […] Я говорю, во-первых, от самих их; ибо надобно тебе, мой друг, знать, что первые частички, из которых все тела составлены и которые, помнишь ты, называла я стихиями, или, лучше сказать, атомами между собою, созданы премудрым нашим творцом не одинаковыми, но весьма многоразличными.

КЛЕОН. Какими ж, сударыня?

Г. Ц. Точно какими, того мы подлинно знать не можем, для того что они чрезвычайно малы и нам их усмотреть никоим образом не можно. Однако по многим примечаниям с достоверностью можно заключить, что они различны и неодинакового подобия, как, например, иные круглые, иные гладкие, иные шероховатые, иные ровно как узелками; иные твердые, иные мягкие, третьи упругие или такие, что могут сжиматься и опять раздаваться. Наконец, иные темные и непрозрачные, другие прозрачные и нашим глазам невидимые. А от сего различия и проистекает то, что если много их вместе совокуплены будут, то иные само собою могут уж друг с другом слипаться и некоторым образом больше или меньше связываться, а другие, как, например, совсем круглые, того не могут… Для того что они ровно как с крючками и зазубринами, которыми они друг за друга прищепляются сами, и одни других держат. А таким-то образом и первые частички некоторых тел могут уже сами собою связываться и составлять тела. […]

Одни тела связывают других, а те совокупно третьих. Иные связаны собственно сами собою, другие снаружи посторонними телами держатся в своем соединении, третьих связывают во внутренности посторонние другие тела, и так далее. Одним словом, ни в чем так премудрость зиждителя не очевидна, как в сем случае. Все вещи на свете друг друга держат, сжимают, связывают, движут, сохраняют в целости или разрушаются. И все точное внутреннее устроение одному только богу как устроителю известно. А человеческий разум хотя и много уже знает, но во все проникнуть далеко не в состоянии.

Разговор 19

Г. Ц. […] На всю связь тел из посторонних тел употреблены и употребляются премудрым создателем наиболее те стихии, которые у нас под именем огня, воздуха, воды и земли известны. […] Самыми сими ж стихиями в некоторых телах внутренняя между частичками оных связь и разрушается или разрушена быть может… Но разрушается только в них связь между частичками, и частички остаются целы, и тут же в свете, хотя их мы уже не видим. Одним словом, вам надобно это твердо помнить, первых сих частичек, из которых тела состоят, сколько создано было богом при начале создания мира, столько и ныне есть и ни одна из них не пропала, хотя нам и кажется, что многие не только частички, но и целые тела пропадают и уничтожаются. […] Дай-ка нам немного да поразговориться и с натурою более познакомиться, а то уверена я, что вы не однажды станете восклицать. О, коль велик и мудр наш создатель и коль непостижимы для нас дела рук его! ФЕОНА. Сударыня, вы прельщаете меня и одним описанием сего храма, и, лучше сказать, сей науки о натуре. Куда бы хотелось мне скорее в него войти и пользоваться зрением на внутренние украшения его. О, как сию науку полюбила.

КЛЕОН. А я о себе ничего не говорю, а только молю бога, чтоб нам никаких дальнейших помешательств и остановок в продолжении наших разговоров не было.

Раздел VI

Радищев Александр Николаевич

Радищев родился в 1749 г. в селе Верхнее Аблязово Саратовской губернии в богатой и культурной помещичьей семье. С 1757 г. он живет в Москве, в семье родственника М. Ф. Ар-гамакова, много читает, пользуется уроками профессоров Московского университета.

Тринадцатилетним мальчиком Радищев зачисляется в пажеский корпус. Это дает ему возможность в числе двенадцати наиболее способных юношей осенью 1766 г. отправиться в Лейпцигский университет для изучения юридических наук.

За границей Радищев много работает, изучает помимо юриспруденции историю, философию, естествознание. В ноябре 1771 г. он возвращается в Петербург просветителем, поклонником Гельвеция и Руссо, с горячим желанием посвятить свою жизнь борьбе за благо народа.

Уже через год Александр Николаевич публикует «Отрывок путешествия в…И…Т…», в котором выступает против крепостного права. Другую свою работу — перевод книги Мабли «Размышления о греческой истории» (1773) — он снабжает примечаниями, содержащими резко отрицательную оценку неограниченной монархии. Для него «самодержавие есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние».

Служба не приносила удовлетворения Радищеву, и в 1773 г. он подает в отставку. Однако уже через два года Александр Николаевич поступает в Коммерц-коллегию. Глубо-

кие экономические и юридические знания, честность обеспечивали быстрое продвижение Радищева по службе. В 1780 г. его назначают помощником управляющего Петербургской таможни, а в 1790 г. — управляющим.

Восьмидесятые годы отмечены дальнейшим углублением антикрепостнических позиций Радищева. В «Письме к другу, жительство имеющему в Тобольске» (1782) он, высоко оценивая государственную деятельность Петра I, делает вместе с тем вывод о том, что царь «истребил последние признаки дикой вольности своего отечества» и добровольно ее не восстановит. В написанной после американской войны за независимость оде «Вольность» русский мыслитель оправдывает народное восстание против деспотии, предсказывает неизбежность революции в России.

В 1790 г., удачно обойдя рогатки цензуры, А. Н. Радищев издает главное свое произведение «Путешествие из Петербурга в Москву». Через несколько дней крамольную книгу, весть о которой быстро распространилась по Петербургу, доставили Екатерине II. Девяносто замечаний сделала она на полях «Путешествия». Одно из них: «…Не любит царей и, где может к ним убивать любовь и почитание, тут жадно прицепляется с редкою смелостью», «надежду полагает на бунт от мужиков».

Судьба Радищева была предрешена. Суд обвинил его в написании книги, наполненной «самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный и умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвесть в народе негодование против начальников и начальства и, наконец, оскорбительными, неистовыми выражениями противу сана и власти царской» и приговорил к смертной казни «посредством отсечения головы». Екатерина II «смягчила» приговор, заменив его десятилетней ссылкой в Илимский острог.

9 сентября 1790 г. первого русского революционера, закованного в кандалы, повезли в Сибирь. В ссылке А. Н. Радищев много работает, пишет экономическую работу «Письмо о китайском торге», философский трактат «О человеке, его смертности и бессмертии», учит детей, проводит химические опыты, занимается медицинской практикой.

В 1797 г. Павел I, вступивший на престол после смерти Екатерины II, возвращает русского мыслителя из ссылки. Но это не была реабилитация, поскольку ему не разрешили жить в столицах. За Радищевым был установлен негласный надзор. Лишь с приходом к власти Александра I (1801) он получил полную свободу. По рекомендации А. Воронцова его привлекли к работе в комиссии по составлению законов. С энтузиазмом Радищев работал в комиссии, надеясь, что его деятельность в какой-то степени позволит ему утвердить свои антифеодальные, демократические взгляды. По каждому вопросу, разбиравшемуся комиссией, как вспоминал его сослуживец, Радищев «прилагал свое мнение, основываясь единственно на философском свободомыслии».

Антифеодальные устремления Радищева не остались незамеченными. Он получает недвусмысленное предупреждение от руководителя комиссии графа П. В. Завадовского. 2 сентября 1802 г., за девять дней до смерти, русский мыслитель последний раз принимает участие в ее работе. А. И. Герцен писал: «Вызванный самим Александром I на работу, он надеялся провести несколько своих мыслей и пуще всего — мысль об освобождении крестьян в законодательство, и когда, пятидесятилетний мечтатель, он убедился, что нечего думать об этом, тогда он принял яду и умер». Слова, написанные им незадого до смерти: «Потомство отомстит за меня», свидетельствуют о том, что Радищев свой уход из жизни