Пожалуй, в этом веке, больше, чем когда бы то ни было прежде, наблюдались огромные перепады, включающие в себя как взлеты человека в его взаимосвязи с обществом, так и его глубинные падения.
Все это свидетельствует о том, что XX в. ознаменовался резким ростом социально-антропологической напряженности, т.е. обострением отношений «человек-общество» в самых различных областях. Пожалуй, ни в одном из предшествующих веков острота отношений человека, обретающего и осознающего свою самоценность, с обществом, своеобразные моменты оппозиционности, полярности этих отношений не проявлялись в столь острых, разнообразных, явных, наглядных формах.
Эта возросшая напряженность, открытость, наглядность позволяет, может быть, четче, чем когда-либо прежде, определить основной вектор в развитии их взаимоотношений.
Конечно, XX в. дал немало примеров «давящего» воздействия общества, своеобразных «поражений» человека в его общественной жизни. И тем не менее история XX в. наглядно выявила, что несмотря на всю остроту и напряженность противостояния в конечном счете именно человеческие интересы и ценности побеждают и вся совокупность общественных установлений рано или поздно подчиняет свою эволюцию, свое функционирование его интересам. И весь смысл исторического процесса заключается в том, что через все зигзаги, отступления и поражения человек укрепляет свои позиции, свое влияние в обществе, а гуманистические ориентации в конечном счете являются преобладающими.
Россия как узловой пункт социально-антропологической напряженности XX века. Для понимания некоторых черт соотношения человека и общества в России XX в. необходимо рассматривать ее в исторической целостности, включая сюда и революционный старт начала века, и десятилетия господства партийно-государственного абсолютизма и фундаментальные перемены 80-90-х гг.
Эволюция России в XX в. как бы обрамлена двумя вехами всемирно-исторического масштаба. Первая веха — это революция 1917 г., вторая — преображение России 80-90-х гг. Как мы полагаем, эти вехи позволяют подметить в эволюции определенный, относительно завершенный цикл, известный в теории диалектики как закон отрицания отрицания. Если революцию 1917 г. можно характеризовать как первое отрицание дореволюционных форм жизни, то события 80-90-х гг. явились своего рода отрицанием отрицания, включающим в себя как поиск новых форм жизни, так и определенное возвращение к ранее отрицаемым формам. Какая-то странная прихоть мировой истории выразилась в том, что такая достаточно условная временная характеристика, как XX в., оказалась для России вместилищем определенного логически и социально-исторически завершенного цикла развития, хронологическая целостность времени совпала с социально-исторической целостностью истории России.
В XX в. перед российским обществом — с точки зрения развития человека — стояли как бы две задачи. Одна задача — это разрешение глубоких социально-экономических и социально-политических противоречий, ликвидация неравноправного положения российских крестьян, пролетариев, избавление от унижающего их положения, ликвидация различных форм эксплуатации. Вторая задача — это освобождение российского человека в целом: и рабочего, и крестьянина, и интеллигента, и предпринимателя, и дворянина, одним словом всех — от вековых традиций зависимости, порабощения общественными порядками. Иначе говоря, вторая задача — это задача развития российского человека, его подъема на более высокую ступень самореализации, гражданственно-индивидуального самосознания, на более высокую ступень самооценки себя именно как всеобшеиндивидуального субъекта, как личности, индивида.
Как мы полагаем, этот человечески-глубинный смысл в эволюции России не всегда оценивается в должной мере. Внимание обычно фокусируется на классовой поляризации населения России, на социально-классовых противоречиях. Но мы хотели бы подчеркнуть, что останавливаться на констатации только этого пласта было бы неправильно. Нужно видеть, что за классовыми противоречиями и задачами имелось и другое противоречие, связанное с универсальной проблемой развития человека, становления его как индивида, активного субъекта своей общественной жизни. Именно этот пласт человеческой жизни, его противоречия, на наш взгляд, явились универсально-основополагающими, но философски исследовались значительно меньше.
Как бы ни оценивать революции начала XX в., роль в их возникновении различных политических сил и течений, ясно одно — в фундаменте этих преобразований лежат действительные интересы, потребности освобождения и развития человека в России. Определенные социально-экономические условия, устаревшие формы общественной жизни сдерживали возможности его развития, закрепляли социальное неравенство, рождали чувство приниженности, неравноправия, ограниченных возможностей самореализации, желание изменить существующие условия жизни ради собственного раскрепощения и лучших условий своей жизни. Аккумулируясь и нарастая, эти стремления, чувства многих людей и выплеснулись в революционных проявлениях 1905 и 1917 гг.
Куда конкретно направилась эта энергия социального протеста, какие формы общественной жизни с достаточными и без достаточных оснований она принялась разрушать, какой образ желаемого нового человека она взяла на вооружение, какой политической силе позволила себя обуздать и возглавить, каким идеям будущего устройства поверила — это вопросы, ответы на которые в значительной степени объясняют зигзаги и противоречия последующего развития России. Но, думается, они не отменяют фундаментального факта: преобразования в России начала века развернулись на почве реального и обоснованного стремления людей избавиться от порабощения и несвободы и построить общество, более достойное человека. Иначе говоря, человек, его интересы лежали в основе того поворота, который свершила Россия в начале века.
В результате революционных перемен в России установился общественный строй, который называл себя социалистическим и который мы характеризуем как партийно-государственный абсолютизм. Социально-антропологические последствия установления этого строя крайне противоречивы. С одной стороны, миллионы людей — бывших «господствующих» классов — были изначально противопоставлены новому обществу. С другой — бесспорно, что миллионы людей из числа трудящихся в условиях этого строя избавились от старых форм порабощения, социального неравноправия, обрели новые социальные гарантии, новую социально-идеологическую идентификацию, новое самоощущение своей ценности. С одной стороны, общество партийно-государственного абсолютизма провозглашало верховенство прав, свобод человека, брало на себя социально-экономические функции обеспечения его существования, жизнедеятельности, с другой — произошло «оборачивание» общественных институтов от гуманистических деклараций в сторону безусловного приоритета собственных интересов и пренебрежения и подавления возможностей и интересов остальных людей. Если же учесть склонность данной системы к насилию, ее беспощадность к своим врагам, идеологическую нетерпимость, пренебрежение нравственно-гуманистическими ценностями, то нетрудно представить, в каком реально несвободном положении очутился человек в этом обществе.
Таким образом, в обществе не произошло коренного разрешения глубинных противоречий российского человека и форм общественной жизни. Избавившись от старых противоречий, обретя в новом обществе некоторые новые грани своего развития, российский человек тем не менее попал под еще более жесткий, чем прежде, диктат общества.
Финиш XX в. ознаменовался глубинным поворотом в судьбе России и, по существу, во всех бывших, называвших себя социалистическими, государствах. Можно и нужно с разных позиций оценивать причины перестройки и постперестройки и краха определенной формы общественной жизни. Верно то, что Россия и другие страны отставали по темпам экономического развития не только от западного, но и восточного мира, верно то, что они не смогли по-настоящему использовать возможности НТР, технологических, компьютерных революций, верно то, что государственные формы жизни находились в состоянии глубокой стагнации. Все это так, и все это в определенной мере объясняет тот кризис и тот поворот, который осуществляется в 80-90-е гг. в России и странах, разделивших ее судьбу. Но, думается, что все же самым главным импульсом, обусловившим столь радикальный отказ от прошлого, было неприятие природы прежнего режима. Ущемленность и бесправие человека в рамках этого режима привели к своеобразному ценностному сдвигу в мировосприятии людей, когда ограничение свободы стало особо нетерпимым, а она сама заняла одно из первых мест в иерархии человеческих ценностей. Как писал В. Гроссман: «С магической очевидностью определился святой закон жизни: свобода человека превыше всего, в мире нет цели, ради которой можно принести в жертву свободу человека» [1].
1 Гроссман В. Все течет//Октябрь. 1989. No 6. С. 91.
Во имя этой свободы и был отвергнут старый режим.
Точно так же и в современных поисках ориентиров и ценностей будущего развития России играли и играют роль различные факторы: стремление обеспечить эффективное развитие экономики, преодолеть ее закатный характер, добиться расширения демократии, свободомыслия и т.д. Но в основе поисков оптимальных направлений все же лежит и более глубинная детерминанта: стремление построить такое общество, где интересы человека, его свобода творчества имели бы куда большее значение, чем прежде. Таким образом, эволюция взаимосвязи российского человека и российского общества в XX в. исключительно сложна, противоречива. В эту эволюцию вместились самые разные состояния российского человека, самые разные — зачастую парадоксально разные — грани его отношения с обществом, его институтами. Здесь налицо высочайшая социальная активность российского человека и глубочайшая пассивность; непримиримость в отстаивании своих идеалов и податливость любым требованиям общественных институтов; способность напрямую влиять на судьбы общества и готовность подчиниться самому мелкому чиновнику; героизм в экстремально-общественных ситуациях и ничтожество в делах повседневных; самое тесное слияние с институтами общества и самое тотальное отчуждение.
Развитие всей мировой цивилизации в XX в. прошло под знаком самоутверждения человека в его взаимоотношении с обществом, его институтами. Разными путями, средствами, терпя поражения и добиваясь побед, человек XX в. все больше освобождался от давления разных общественных форм, все больше превращал их в средства своего самоутверждения, развития. Эта же тенденция характерна и для России.
Если сопоставить свободо-устремленный выбор российского человека в начале века, советское бытие — прозрение и угнетение, которое он вынес и пережил, — его новый выбор конца XX в., связанный с отбрасыванием тоталитаризма и устремлением к обеспечению условий жизни, способствующих развитию гражданских свобод и самоутверждению человека, то становится очевидным, что основной вектор эволюции России в XX в. — это путь к человеку. Пройдя через многие испытания, впадая в самые парадоксальные крайности, заплатив неимоверно высокую цену, Россия шла и идет к дальнейшему пониманию того, что нет выше ценности, чем ценность человека, что в вечном диалоге-споре человека и общества приоритет должен принадлежать человеку. Вот эта объективная устремленность к такому итогу и объединяет эволюцию России с эволюцией всей мировой цивилизации XX в., развитие российского человека с развитием человека как западной, так и традиционной восточной цивилизации.
В то же время следует подчеркнуть, что социально-антропологическая эволюция России имеет ряд особенностей. Здесь все социально-антропологически е коллизии как бы укрупнены, до предела радикализированы. Д.С. Лихачев отличал склонность к крайностям в российском характере. «Одна черта, замеченная давно, — писал он, — действительно составляет несчастье русских — это все время доходить до крайностей, до пределов возможного. Эту черту доведения всего до границ возможного и при этом в кратчайшие сроки можно заметить в России во всем» [1]. Эта тяга к крайностям наглядно проявлялась и во взаимоотношениях человека и общества в XX в. Если западные философы писали о репрессивности общества, о беззащитности человека, то в России эта репрессивность проявилась в самых массовых и беспощадных сторонах, а беззащитность человека была абсолютной.
1 Лихачев Д.С. О национальном характере русских//Вопросы философии. 1990. No 4. С. 4-5.
Мы писали, что в истории XX в. было немало примеров «оборачивания» общественных институтов против человека. Однако же, на
