С. 84.
2 Там же. С. 85 — 86.
3 Там же. С. 86.
4 Там же.
Каково же само это «функциональное существование»? Для того чтобы выявить его «природу», Фуко приводит пример: совокупность литер или клавиатура пишущей машинки — не высказывания; но если я переписываю их на лист бумаги в том же порядке, в котором они даны, та же совокупность превращается в высказывание. Однако нужно, чтобы переписывание не было механическим перенесением в другой материал — вроде того, что получается в результате последовательно
658
сти нажимов на клавиши пишущей машинки. То, что эту чисто механическую операцию произведет человек, не принципиально. Что принципиально — так это специфика отношения между «тождественными рядами», возникшими в результате «удвоения». Оно само двойственно: в одном случае можно говорить о простой копии данного изначально, в другом — о высказывании об этом изначальном.
Это не отношение имени к тому, что оно обозначает, поскольку имя «лингвистический элемент», связанный с возможностью рекурренции; имя повторимо, а для высказывания такая возможность повторения совсем не обязательна. Здесь нет речи о правилах применения — если «тождественная формулировка появляется вновь, то это те же, уже использованные слова, те же имена, — одним словом, та же фраза, но совершенно иное высказывание» [1].
У высказывания есть коррелят. При этом коррелят этот не обязательно нечто действительно существующее или воображаемое; то, что возможно или невозможно, и пр., и пр. — его можно определить только как «совокупность областей, в которых могут возникнуть данные объекты и устанавливаются данные отношения» [2]. Не эти объекты детерминируют образование высказываний скорее, наоборот, они сами возникают постольку, поскольку могут быть названы, обозначены или описаны; потому что образовано некое «пространство различения», в котором само высказывание выявляет различия.
У высказывания есть субъект — но это не «автор формулировки», и даже не тот или иной индивид: например, в математическом трактате не имеет значения для бытия высказывания принадлежность того или иного высказывания тому, кто его сочинил, или кто его читает, или кто о нем рассказывает. Скорее субъекта здесь можно определить, как «пустое место», «которое может быть заполнено различными индивидуумами» [3] — здесь важно не то, кто исполняет роль, а исполнение роли.
Далее, высказывание в качестве такового непременно является единичным и конкретным: «…нет высказывания вообще, свободного, безразличного и независимого, но лишь высказывание, включенное в последовательность или совокупность, высказывание, играющее роль среди других, основывающееся на них и отличающееся от них…» [4]
1 Фуко М. Археология знания. С. 90.
2 Там же. С. 92.
3 Там же. С. 96.
4 Там же. С. 100.
659
Наконец, и это также существенно: «для того, чтобы последовательность лингвистических элементов могла рассматриваться и анализироваться как высказывание, …она должна обладать материальным существованием … нужно, чтобы высказывание имело материю, отношение, место и дату» [1].
Вместе с тем, хотя акт высказывания — не повторяющееся событие, высказывание может быть повторено. Убедительный пример тому — тираж книги, в каждом экземпляре которой повторяются одни и те же высказывания. К тому же эти высказывания даже могут быть повторены на разных языках, если книга будет переиздана в переводах.
Однако является ли сфера возможности повторной записи и перезаписи высказываний ничем не ограниченной? Считать так было бы неверно, поскольку, например, высказывания «Земля круглая» и «виды эволюционируют», которые встречаются и в текстах до Коперника и Дарвина, — вовсе не те же самые, что повторяются после Коперника и Дарвина! Другой пример: фраза «в снах реализуются желания», которую мы встречаем в сочинениях Платона, вовсе не то же самое высказывание, что та же фраза из сочинений Фрейда.
Следовательно, можно говорить о существовании некоего «поля стабилизации» высказываний, которое вместе с тем и «поле использования».
Для того чтобы описывать все эти странные объекты, очевидно, нужен специальный словарь, соответствующий этому предмету. Коренные термины этого словаря нам уже известны — это «высказывание» и «дискурс». Высказывание было определено мной в ходе предшествовавшего изложения. Дискурс еще нуждается в определении, поскольку термин этот до сих пор не был в достаточной мере прояснен, хотя и использовался. Его Фуко определяет как «совокупность высказываний, принадлежащих к одной и той же системе формаций. Именно таким образом, — пишет он, — я могу говорить о климатическом дискурсе, дискурсе экономическом, дискурсе естественной истории и дискурсе психиатрии» [2].
1 Фуко М. Археология знания. С. 101 — 102.
2 Там же. С. 108.
660
Таким образом, совокупности высказываний «сами по себе» образуют дискурсивные формации, к которым они принадлежат, коль скоро они определены некоторой совокупностью условий их существования. Эта совокупность условий существования высказываний в пространстве дискурса, совокупность анонимных исторических правил, которые можно зафиксировать как действующие в определенную эпоху и для определенного «социального, экономического, географического или лингвистического пространства», может быть раскрыта путем изучения «дискурсивной практики».
Коль скоро речь идет о культуре, даже если ее, согласно современной философской моде, называют «дискурсом», то обычно исследователи пытаются найти в культуре (всей культуре человечества, культуре определенной исторической эпохи или определенном регионе культуры) некую целостность. Тогда каждый ее элемент рассматривается как проявление или как порождение этой целостности; он — свидетельство о существовании этой целостности, обычно сокрытой от глаз профана, который просто принимает все сказанное, написанное, произведенное, построенное и пр. как данность. Понятно, что здесь (как и вообще в любом случае, который может быть охарактеризован как отношение общего к частному) сокрытая целостность богаче любого своего проявления и любой совокупности таких проявлений. При таком подходе в результат работы исследователя незаметно прокрадывается немало допущений, близких «метафизике сущностей» (вроде того утверждения, что в основе культурного дискурса России XIX века лежит «русский характер», а в основе романов Достоевского — больная русская душа). То, что такой способ исследования, принципом которого является синтез, ученые люди, его практикующие, как правило, называют (и считают!) анализом, а результат исследования оценивают как адекватный образ самой действительности согласно Фуко, сразу и следствие эпистемологической ошибки, и причина ее превращения в серьезное «эпистемологическое препятствие», поскольку эту ошибку теперь многие принимают как самоочевидную истину.
Подход, который Фуко называет «анализом высказываний и дискурсивных формаций», идет в противоположном направлении: «Он пытается установить закон редкости» [1]. Что это значит? Соглашаясь с тезисом, что ограниченное число лингвистических элементов, правил грамматики и слов открывает такое поле возможностей, по сравнению с которым все реально сказанное составляет ничтожно малую толику («всего никогда не сказать»), Фуко предлагает отнюдь не то, что было бы прямой противоположностью обычного подхода — ограничиться только сказанным на самом деле. Это, по понятным соображениям, невозможно. Он призывает попытаться изучать высказывания «на границе, которая отделяет их от того, что не сказано, в инстанции, которая заставляет их появиться в своем отличии от всех остальных» [2].
1 Фуко М. Археология знания. С. 119.
2 Там же. С. 120.
При этом, согласно Фуко, задача не в том, «…чтобы изучать препятствия, которые помешали данному открытию, задержали данную формулировку, вытеснили данную форму акта высказывания, данное
661
бессознательное значение или данное находящееся в становлении логическое обоснование» [1] — во всех этих случаях мы вышли бы за пределы данного, которое подлежит анализу, связали бы его с тем, что находится за его пределами, и тем самым потеряли бы возможность изучить его собственную структуру (что обычно и получается у историков). Начинать анализ дискурсивной формации следует с того, «чтобы определить ограниченную систему присутствий» [2].
«Значит, дискурсивная формация не является целостностью в развитии, обладающей своей динамикой или частной инертностью, вносящей в несформулированный дискурс то, что она уже не говорит, еще не говорит или то, что противоречит ей в данный момент. Это вовсе не богатое и сложное образование, а распределение лакун, пустот, отсутствий, пределов и разрывов» [3].
Эти «отсутствия» и «лакуны» не нужно рассматривать как результат «вытеснения» или «подавления» чем-то скрытым и глубинным. Поэтому они не говорят, как в случае психоанализа, о чем-то ином, потаенном: дискурс в онтологии Фуко перестает быть «двухслойным», его пространство не обладает «глубиной»; то, что в нем расположено, занимает свое, и только свое место. Здесь нет никакого «подтекста», никакого «избыточного содержания». Здесь нет места диалектике «внешнего» и «внутреннего», нет места социологическим, психологическим, телеологическим или трансценденталистским толкованиям. В итоге высказывания предстают как подлинные индивиды, они рассматриваются под углом зрения «редкости». Благодаря этому они сами «являются вещами, которые передаются, сохраняются и оцениваются, …которыми управляют предустановленные структуры и которым дан статус в системе институций, вещами, которые раздваивают не только копией или переводом, но и толкованием, комментарием, внутренним умножением смысла. Поскольку высказывания редки, их принимают в целостности, которые их унифицируют и умножают смыслы, населяющие каждое из них» [4].
1 Фуко М. Археология знания.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же. С. 121.
Анализ дискурсивных формаций признает возможность интерпретации высказываний, но расценивает ее как «способ реакции на бедность высказывания», как компенсацию этой бедности в практике дискурса путем «умножения смысла», но собственная задача этого анализа — это «поиск закона скудности, нахождение ее меры и определение ее специфической формы» [1].
662
Соответственно «…поле высказываний не описывается как «перевод» операций или процессов, которые развертываются в другом месте (в мыслях людей, в их сознании или бессознательном, в сфере трансцендентных структур), но принимается в своей эмпирической скромности как место событий, закономерностей, налаживания отношений, определенных изменений, систематических трансформаций; короче говоря, его трактуют не как результат или след другой вещи, но как практическую область, которая является автономной (хотя и зависимой) и которую можно описать на ее собственном уровне (хотя следовало бы связать с другими).
…Итак, анализ высказываний осуществляется безотносительно к cogito. Он не ставит вопрос о том, кто говорит, проявляется или скрывается в том, что он говорит, кто реализует в речи свою полную свободу или уступает, не зная того, требованиям, которые он до конца не осознает. Анализ высказываний, в самом деле, располагается на уровне «говорения» — и под этим нужно
