значит, в определенном смысле, уже выйти за границу своего предметного мира! И это — выход в бесконечность, поскольку собственная предметная ограниченность, так сказать, «осталась за спиной». Следует иметь в виду, что осознание собственной конечности, а тем более контакт с бесконечным (то есть с «абсолютом») рефлектирующий субъект получает с помощью того же метода редукции: следуя ее «возвратным» путем, его сознание шаг за шагом устраняет предметные границы, одну за другой «заключает в скобки» все особенности любых предметов и тем самым преодолевает свою предметную ограниченность. Но делает он это ценой избавления от содержательности! Далее, поскольку предметы появились в результате интенционального акта, который совершает интересующееся сознание, то устранить предметное членение мира опыта можно только в том случае, если сознание перестает интересоваться, превращает себя в незаинтересованного наблюдателя [1]. Так, в самых общих чертах, выглядят предмет и метод феноменологии, как они сложились в период работы над «Логическими исследованиями».

1 Отсюда следует любопытный вывод: сознание освобождается от ограниченности и соприкасается с «абсолютным» только тогда, когда перестает интересоваться чем бы то ни было. Полезно вспомнить, что именно таким бьш ход рассуждений Шопенгауэра в его главной работе «Мир как воля и представление»: Абсолютное обернулось страшным ликом Ничто… Было бы любопытно узнать, как отнеслись бы и Шопенгауэр, и Гуссерль к возможности сделать согласный с логикой их рассуждений вывод, что абсолютному «по определению» Божественному сознанию ничто не интересно; и значит, Богу нет никакого дела ни до наших страданий, ни до наших радостей, ни до самого нашего существования?! Или только человеческое сознание платит за выход к Абсолютному столь непомерную цену?

Как показывает само название, в фокусе внимания Гуссерля находится уже не арифметика, а логика. И эта смена предмета свидетельствовала как о расширении горизонта его интересов, так и о переменах в мировоззрении. Теперь гарантом ясности математического мышления становится ясность логическая, и обоснование математики как науки

350

поэтому предстает уже не как поиск и демонстрация «онтологической основы» знания, а как логическое обоснование его содержания. При этом, естественно, речь теперь идет уже не только о математике. Согласно Гуссерлю, неясностью оснований страдает отнюдь не одна только математика, передавая такое качество связанной с нею науке (саму эту связь можно было бы сначала принять как факт, не пробуя ее объяснять ни конкретно-исторически, ни как-либо еще). Такая же неясность свойственна в итоге всей сфере деятельности, которую прямо или косвенно определяет наука. Ведь теперь (это тоже факт!) везде функционирует техника, базирующаяся на естествознании, которое использует математику в роли техники собственных рассуждений. И та и другая техника, будучи весьма эффективной, остается, как считает Гуссерль, до сей поры «не проясненной». Ею пользуются в силу простого факта ее прошлой и настоящей эффективности, не пытаясь ее «понять», то есть выявить такие ее основания, которые могли бы дать уверенность в ее эффективности и впредь (или, напротив, судить о границах этой эффективности, которые можно было бы загодя предвидеть). Не потому ли, например, нередко говорят о чудесах техники, а не только о ее достижениях? Не значит ли это, что в принципе «обычный» рассудок не усматривает глубоких различий между технической деятельностью и колдовством? А колдовство, даже у самого «патентованного» колдуна, не всегда получается — особенно если, творя заклинание, он не обратил внимания на расположение звезд или даже на какую-то мелкую деталь, возможность влияния которой не подозревал… То же самое с техникой — вот и появляются, вослед английским, и российские заклинатели, портящие или ремонтирующие и часы, и стиральные машины, и электронное оборудование, и всякую прочую технику одним усилием мысли и на любом расстоянии (успех здесь, понятно, не всегда гарантирован).

Путь к «пониманию» техники и вместе с тем к ее «демистификации» несколько проясняется, если обратить внимание на тот факт, что обычно под техникой имеют в виду не только «железную» машинерию, но и то, что принято называть технологией — вторая половинка этого слова совсем неплохо акцентирует внимание на сути проблемы [1].

1 Применительно к нашим дням это самым очевидным образом демонстрируется в области компьютерной техники, где различают «hardware» и «software».

Но что такое тот «логос», на который намекает семантика слова «технология» и которым, видимо, как раз логика и занимается (во всяком случае, должна заниматься)? Прежняя, традиционная логика, как известно, имела метафизические (онтологические) основания, будь то

351

представление о творении мира по Слову Божию, гегелевская концепция всеобъемлющей духовной основы мира или, наконец, материалистическое учение об универсальных законах объективного мира («логике вещей»), отображенных во вторичных по отношению к ним правилах, которые выработало в процессе практической деятельности людей их мышление («логика идей»). Теория познания, на которую была возложена в конце XX столетия задача окончательно избавить мышление от метафизики, желая опираться на достижения «позитивной» науки о духе, психологии, сама стала столь же «описательной», как и ее опора. Но не значит ли это, что с такой точки зрения все мышление предстало как не более чем неявное эмпирическое описание (самое большее — эмпирическое обобщение) имеющих и имевших место в практике «ритмов» мыслительных процессов? А ведь отсюда следует, что любые всеобщие утверждения — как теоретической части естествознания, так и математики с логикой — предстают как неосновательные в строгом смысле слова: их всеобщность не более обеспечена, чем завтрашний день провинциального актера Шмаги из известной пьесы А.Н.Островского «Без вины виноватые»! Таким образом, ни о какой безусловной истинности ни научных утверждений, ни самих законов логики не может быть и речи. Подобные выводы для ученика Вейерштрасса были совершенно неприемлемы — отсюда сначала непоследовательность гуссерлева психологизма в «Философии арифметики» (там абсолютная истинность математических формулировок гарантируется объективным бытием математических сущностей); отсюда же его отказ от психологизма и критика последнего в «Логических исследованиях», когда собственный прежний идеализм ему уже представляется «детски наивным».

Критика Гуссерлем психологизма перерастает, таким образом, и в критику современных ему «позитивных» теорий познания, которые опирались на психологию — в том числе и тогда, когда предметом их заботы была логика.

Представим теперь главные моменты гуссерлевской критики психологизма в логике. Поскольку психология — дисциплина описательная, которая просто рассказывает о «наличном» искусстве мышления [1], постольку подлинного понимания сути такого мышления, которое производило бы суждения, имеющие право претендовать на безусловную общезначимость, она не дает. Если стоять на позициях психологии в теории познания, то не может быть ни чистой математики, ни чистой (формальной) логики. Логика, трактуемая как набор приобретенных привычек мышления, навыков «мозговой работы» (это суть психоло

1 Такая трактовка психологии в конце XIX и в начале XX века была господствующей, что связано очевидным образом с позитивистской («антиметафизической») переориентацией всех научных исследований, в том числе и исследований духовного начала.

352

гизма в логике!) конечно же не «чистая»; она с порога отвергает трактовку рациональности как системы правил, обладающих безусловной всеобщностью; она эмпирична и индуктивна не только с самого начала и до конца, но и по сути своей, заложенной в ее теоретико-познавательных предпосылках, каковые, если не грешить против принципов самой индуктивной логики, никак не безусловны. А это значит, что следует попытаться вновь обратиться к задаче построить чистую логику как теоретическую науку, начав с «заключения в скобки» теоретико-познавательной предпосылки, которая положена в основу психоло-гистской (эмпиристской) трактовки логики, как того и требует беспристрастный, освобожденный от предваряющих истолкований, то есть феноменологический, подход. А это значит, попытаться разрабатывать логику, не акцентируя внимания ни на каких конкретных приемах практики исследовательской работы, к сколь бы впечатляющим успехам эти приемы не приводили того или иного конкретного ученого. Реальная практика мыслительной деятельности должна быть оставлена «за скобками» примерно так же, как «оставляет за скобками» ученый-математик искусство работы с саженью или теодолитом, которое отличает опытного землемера от новичка (несмотря на общеизвестный факт, что работу новичка нужно проверять и часто даже переделывать, а на результат работы мастера можно положиться без тени сомнения). Логика, по Гуссерлю, имеет шанс стать «строгой» только в том случае, если ее с самого начала строить как «чистую», то есть теоретическую, науку. А основы такой науки конечно же должны быть самоочевидными.

Речь конечно же должна идти не о простой очевидности в расхожем смысле слова, поскольку последняя может быть и «психологической», то есть ее можно трактовать в точном соответствии с этимологией этого слова — «очевидно то, что видят очи». Самоочевидность оснований — это их самоданность сознанию. То, что «видит глаз», — еще не самоданность, поскольку зрительному восприятию объекта «онтологически» предшествует созерцаемое; следовательно, такое восприятие имеет основу, внешнюю ему самому, с которой оно может быть связано весьма причудливым способом.

Если удастся добраться до самоочевидного, то тем самым и «позитивные» науки о познании можно освободить от «темноты оснований», проистекающей из случайности и хаотичности эмпирического материала, с которым они работают, и избавиться от исходящей отсюда ненадежности их выводов [1]. Вот здесь-то и должен помочь метод

1 Поэтому, например, известное воспоминание великого французского математика А. Пуанкаре о том, что одна замечательная математическая идея пришла ему в голову, когда он выходил из кареты, для Гуссерля выглядело бы разве что иллюстрацией справедливости его, Гуссерля, мнения о невысоком качестве исследований мышления, коль скоро они используют подобный материал.

353

редукции. Шаг за шагом освобождая наличное содержание знания от того, что было добавлено к первоначалу в ходе исторического развития знания, мы можем придти к этим истокам в «чистом» виде. Но теперь это уже не объективные идеальные сущности, как раньше думал Гуссерль, а прежде всего «механизм» самого процесса движения мысли, то есть логическая связь оснований и следствий в рассуждении. Это и есть «самоданное», то есть наличествующее в самом сознании непосредственно и потому самоочевидное.

Самоочевидно, между прочим, также и то, что в ходе рассуждения основа предстает как основа лишь потому, что нечто обосновывает — и vice versa. Если иметь в виду столь же самоочевидный тезис, что основание должно обладать большей степенью ясности, чем обосновываемое, то логическую связь процесса обоснования можно было бы назвать тривиализацией неочевидного, которое всегда выглядит нетривиально.

Соответственно движение познания в другом направлении, направлении выведения нового знания из его оснований, — «прогресс неясности и темноты». Это должен иметь в виду каждый, кто хотел бы