качестве самого бытия, того, что существует объективно, то есть независимо от его сознания. Это происходит даже в тех случаях, когда, казалось бы, должно быть очевидно противоположное — например, когда говорят, что земляника ягода вкусная и душистая, что лицо этого человека красиво, а этот цвет обоев приятен. Разве не говорят, что о вкусах не спорят? В самом деле, для одного земляника вкусна и душиста, а у другого она вызывает жесточайшую аллергию… Более того, многие люди пытаются искать ответ на вопрос о смысле собственной жизни так, как будто бы жизнь — это что-то вроде неразгаданного до поры слова в мировом кроссворде. Не в этом ли причина успеха гадалок, астрологов, идеологии религиозного или социального провиденциализма? А многие другие не ставят даже и такого вопроса: зачем, если «все зависит от сложившихся обстоятельств» и «от судьбы не уйдешь»? Но разве сама такая установка не является

431

уже определенным ответом на вопрос — пусть не поставленный эксплицитно — что же такое человек, и не человек как вид живых существ, а я сам в качестве человека? К тому же такой ответ в известной мере удобен ведь он снимает с человека тяжкий груз ответственности за собственные поступки! На этот же вопрос пыталась ответить и метафизика, даже когда рассказывала об устройстве мироздания: как христианская метафизика, ставившая человека в центр вселенной и трактовавшая его как венец творения, так и Ницше, когда писал, что человек сродни плесени, что он — ничтожное животное, которое обитает на ничтожной планете в самом захолустье вселенной. И в том и в другом случае философия дает ответ на вопрос о смысле бытия — в первую очередь и в конечном счете о смысле собственного бытия человека. Ни камень, ни растение, ни животное не задают подобных вопросов — и вопросов вообще: первый испытывает механические и химические воздействия, во втором происходит фотосинтез, третье питается или становится пищей — и при этом «никаких вопросов» ни о глубочайших основах устройства мироздания, ни о смысле собственного бытия! Не значит ли это, что только человек способен задавать вопросы, и что любой вопрос в глубине своей несет рефлективный заряд, что он обращен к собственному бытию? Не в этом ли смысл знаменитой надписи на вратах дельфийского оракула, призыва, идущего из глубин античной культуры и обращенного к человеку: «познай самого себя»?

Совсем нетрудно понять, что предпосылкой постановки мировоззренческих вопросов, вопросов о смысле жизни, да и вообще любых вопросов, является то выделение человека из «всего остального» (скажем так — «из природы»), о котором было сказано выше. Об этом свидетельствует уже этимология слова мировоззрение: оно в наличии только тогда, когда человек «зрит мир», то есть когда мир предстает перед ним как нечто внешнее ему, как его «предмет».

Следовательно, когда философ говорит об антропогенезе, о возникновении человека, то речь идет вовсе не о появлении в ходе биологической эволюции вида обезьян, которые отличаются от других либо наличием мягкой мочки уха, либо особенностями черепа и скелета, либо способностью производить и использовать орудия труда. Все подобные признаки — это «объективные» отличия, такого же рода, как отличие азота от кислорода, шара от куба или амебы от солнечного луча. Каждый из таких объектов, разумеется, не такой, как другой; но человек не только отличен от других объектов — он сам, в собственном сознании, в самопонимании отличает себя от всего остального. При этом различия всех других объектов становятся второстепенными — все они как бы сначала превращаются сознанием человека в его картине мира в серый фон, на котором контрастно выделен только он

432

сам, человек. Вот в этом и состоит, с точки зрения трансцендентальной онтологии, главное, принципиальнейшее отличие человека. Это отличие, в плане онтологическом, фундаментально — ведь множество, которое обнаруживает (или выделяет) человек потом, «на стороне объекта», множество предметов является производным от него, человеческого субъекта. Предметный мир коррелятивен в отношении человеческого существа, ставшего основанием своего предметного мира (еще раз напомним, что слово «субъект» в буквальном переводе с латыни и означает «подлежащее» — то, что лежит в основе) — аналогично тому, как в гегелевской идеалистической онтологии субъектом мироздания, его «подлежащим», был Абсолютный дух. Понятно, что предметный мир «земного» человека таков, каков сам человек, ведь «мир» этот, как мы уже неоднократно отмечали, связан с интересом (как сказал бы Кьеркегор), или с интенциональностью человеческого сознания (как писал Гуссерль). И поскольку человек (согласно определению, которое после эпохи Просвещения для любого образованного европейца звучит как аксиома) — именно разумное существо (Homo sapiens), а язык — мысль воплощенная, и потому существующая не только для отдельного мыслящего человека, но и для других (или, как писал Маркс, «непосредственная действительность» мысли), то предметный мир человека — это область смыслов языковых выражений. Разумеется, мир в таком толковании «по определению» коррелятивен сознанию, воплотившемуся в языке, ведь предмет не что иное, как значение слова [1].

Отсюда следует, что фундаментальная онтология, исследование оснований предметного мира человека — это анализ смыслов языковых выражений. Каждый предмет существует в качестве предмета лишь постольку, поскольку связан с «вопросом»; он предстает как ответ на вопрос. Потому и первый шаг исследования фундаментальной онтологии — это представление формальной структуры вопрошания, структуры вопроса о бытии. Скажем так: каков вопрос по структуре своей — таков и ответ [2]. Поскольку предметно-сущее определено вопро

433

сом об этом сущем, поскольку первая среди задач фундаментальной онтологии — анализ структуры самого общего вопроса о сущем (то есть такого вопроса, который касается любого сущего), вопроса о смысле бытия сущего в качестве сущего. Сделаем несколько шагов по пути такого анализа, следуя Хайдеггеру.

1 Вопрос о том, может ли существовать «безъязыковое» сознание, для подавляющего большинства западных философов представлялся излишним, а отрицательный ответ на него очевидным: энгельсовский аргумент «от противного» — что в этом случае самыми отвлеченными мыслителями были бы животные, не обладающие речью, — казался весьма убедительным.

2 Можно сказать и иначе: ключ к смыслу — или смыслам — «предметного», то есть осмысленного ответа, скрыт в том, как построен вопрос; нет вопроса нет и ответа; неясен смысл вопроса — не ясен смысл ответа; на нечетко поставленный, плохо структурированный вопрос нельзя надеяться получить четкий ответ. И это справедливо не только применительно к диалогу между людьми, но, например, и применительно к научному эксперименту, к «испытанию природы».

Когда мы спрашиваем: Was ist das? (дословно — Что есть это?), в формальную структуру вопроса, заданного на немецком языке, непременно входит связка «есть». Неопределенная форма этой связки-глагола в немецком языке sein (быть), что может иметь также значение и неопределенного притяжательного местоимения (в русском переводе — «его» или «ее» как ответ на вопрос «Чье это?). Существительное, образованное от этого глагола, — das Sein; русским эквивалентом немецкого Sein и является «Бытие». С одной стороны, в любом вопросе такого рода «содержится» утверждение в качестве неопределенного бытия («просто наличия» — Da-sein) того, о чем задан вопрос. Это составное слово, где акцентирована его этимология, Хайдеггер превращает в целое, без выразительного дефиса — Dasein. Спектр значений, в которых этот термин используется, не менее выразителен. Для начала Dasein, по Хайдеггеру, вовсе не что-то вроде качества объекта, независимого от человеческого сознания: «простое наличие» — это совсем другое «качество», чем, например, удельный вес железа, валентность кислорода или родинка на щеке: ведь любая из подобных характеристик «принадлежит» объекту, независимо от того, знает ли о ней кто-нибудь [1]. Термин Dasein выражает как раз некое изначальное (можно сказать — зачаточное) отношение сознающего человека к предмету его интереса; отношение, в котором акцентирован именно человеческий субъект. И Dasein — отношение совсем иного рода, чем отношение между листом и шляпкой гриба, на которой лежит этот лист, или бабочкой и цветком, на котором сидит бабочка. Сравнительно наглядно смысл этой характеристики ощутим в высказываниях вроде «мне кажется, что там что-то есть». Камень, куст, собака сами по себе — вовсе не само «что-то, что, кажется, находится там, на тропин

1 В. И. Ленин, утверждая, что единственным свойством материи, которое безусловно должен признавать материалист, является ее независимое от познающего субъекта существование, ставил слово «свойство» в кавычки; уж очень отличается это «свойство» от других — в случае, например, с магнитом или куском дерева: магнит притягивает железо независимо от того, знает ли об этом человек, а дерево сорит или гниет тоже «само по себе» — даже в том случае, если ни рядом, ни во всей вселенной нет ни какого бы то ни было сознания, ни его носителя. Со «свойством» независимости от сознания сложнее: ведь его смысл — это отношение между сознанием и его предметом, в существование коего до того, как возник человек и его сознание, верить как-то неудобно. Впрочем, отсюда ведь следует вывод: если это «свойство» и в самом деле определяющее свойство материи, без которого понятие это лишено смысла, то как можно верить в существование материи, если сознания еще нет?

434

ке», когда я сам еще не понял, что же это такое на самом деле. «Качество» неопределенного наличия — оно «от меня», от моего страха, от моего любопытства, от моего интереса. Поэтому Dasein — это моя, человеческая характеристика; это первое определение человеческого существования, это «я сам» [1].

1 Многие европейские философы (например, С. Кьеркегор или К.Ясперс) называли это «экзистенцией». Хайдеггер с таким отождествлением Dasein с экзистенцией не согласен. Он экзистенцией называет «само бытие, к которому Dasein может так или иначе относиться…» (Sein und Zeit», S. 12). Dasein это «моментальное состояние», а человеческое бытие — общая «характеристика», выделяющая человека из всего прочего сущего (то, что выражается в достаточно известном языковом выражении «Оставайся человеком!»). Так, науки, будучи человеческим продуктом и способами человеческой деятельности, согласно Хайдеггеру, способы бытия Dasein. Поэтому им свойственны методы (то есть приемы работы с их специфическим материалом); поэтому, даже когда ученые разных специальностей работают с одним и тем же «объектом», у них разные предметы. Dasein же (в этом примере — Dasein как «Здесь-Бытие» этого конкретного ученого) обнаруживается в постоянном вопросе, обращенном этим ученым к самому себе, хотя бы в такой форме: «А какое отношение к физике и вообще к науке имеет