ее себе поставил; а он ставит ее себе, поскольку она возникает из предшествующих проблем и, в конечном счете, принадлежит истории и логике самой науки скорее, нежели является их предпосылкой, как когда-то считали. Но в этом новом положении науки сами сближаются с философией и имеют жизненно важную потребность запрашивать в универсальном понятии бытия опоры, которой им стало недоставать с угасанием первой наивной реалистической веры.
Без этой опоры они бы завершились неудачей.
4. НАТУРАЛИСТИЧЕСКАЯ ПРЕДПОСЫЛКА ВСЕХ ЧАСТНЫХ НАУК
С другой стороны, говоря «природа», мы не имеем намерения, в частности, ссылаться на специфический объект естественных наук. Ведь все естественные, математические и моральные науки в их необходимой множественности сообразуются с самой гносеологией, и до тех пор, пока они не снимают и не растворяют эту изначальную множественность в высшем единстве философии, развиваются на почве реализма и поэтому обращаются к природе: естественные к природе в ее непосредственной эмпирической форме, математические — к схематизированной и исчисленной природе, моральные — к идеализированной природе (в объекте наблюдения которой они делаются различимыми только в концептуальной форме; но все же принадлежащими к так называемому миру феноменов, считающемуся предшествующим систематическому наблюдению научного исследования — и, стало быть, помещенным уже in rerum natura*). Моральный мир науки stricto sensu* является, в силу этого, столь же естественным, как и мир натуралистов — независимым от рефлексии и поэтому не поддающимся усмирению посредством силы во -ли, — и сверхчувственным, поскольку у него также есть своя необходимая структура, определенная бытием и способом существования его элементов. Познанный или непознанный, он всегда один и тот же — как бег светил по их орбитам в самых отдаленных областях небесного пространства, как скрытый ток вод через глубинные слои земли. Когда он познан, он — новое открытие, а не построение нового понятия: коль скоро открытие произошло, мыслящему существу остается лишь согласиться с ним и успокоиться — всякое его усилие узнать сверх того, узнать больше, было бы тщетным, высокомерным и безумным стремлением. Как открывают Америку или радио, точно так же открывают и экономический закон; и поэтому по праву говорят о «социальной физике».
Более того: вся наука о моральном мире в XIX веке стремилась быть в методах сообразной с физическими науками — и поэтому замышлялась в том же самом плане и с той же самой предпосылкой.
5. НЕПРЕОДОЛИМЫЕ ТРУДНОСТИ, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ ЭТОЙ ПРЕДПОСЫЛКИ НАУК
Это была натуралистическая предпосылка: она, как и всякая другая, является мыслью — но мыслью, которая, утверждая самое себя, одновременно утверждает предшествующую реальность, коей в силу этого она сама обусловлена. Но реальность эта, при внимательном рассмотрении, является не какой-то особенной, а всей мыслимой реальностью — всей реальностью, которую должно мыслить и в познании которой состоит всякое подлинно научное знание. Является, стало быть, реальностью, понимаемой так, что она делает непонятной саму мыслящую деятельность (которая, коль скоро дана эта реальность, должна была бы стать все же чем-то новым и добавленным к ней).
Такова в действительности тенденция развития любого натурализма, который начинает с полагания природы как предшествующей мысли, т.е. мыслящему ее духу, — а затем, когда эта природа положена, логикой этого понятия побуждается к отрицанию духа. Вот побуждение, которому многие натуралисты во всякие времена стремились сопротивляться, ощущая все же силу моральных требований (те ведь требуют и навязывают понятие духовной реальности, отличной от природной, потому что она свободна, — но реальности, которой весьма затруднительно, чтобы сопротивлялся тот, кто имеет научный навык логической последовательности и мужество мысли, бесстрашно приверженной своим понятиям и выводящей все следствия из принятых ею принципов, а если следствия вызывают отвращение — отвергающей сами принципы). Известны приводящие в отчаяние трудности, над которыми мучились во второй половине прошлого века многие ученые от моральных наук — из-за того, что не имели мужества вывести следствия из своих принципов. Принципов натуралистических — и в силу этого ведших к полному отрицанию всех тех духовных требований логического, или морального, или эстетического порядка, чье наличие и прочность были единственной характерной чертой их объекта и составляли единственную основу их автономии.
6. НАТУРАЛИЗМ И РЕАЛИЗМ
Но натурализм является натурализмом, когда он реализм, т.е. когда он строго задуман и абсолютно последователен: т.е. природа, о которой говорят, не должна быть нашей природой — которую мы мыслим и находим поэтому в нашей мысли и которая в силу этого изменяется с изменением позиции последней (мысли), и развивается, и непрерывно разнообразится вместе с ее непрерывным продвижением вперед. Это должна быть природа, которая, как полагают, обязана существовать до того, как мы начинаем ее мыслить; и, стало быть, она обусловливает, как я сказал, мышление. Природа не in intellectu*, a in re**, как говорят схоласты, — понимаемая реалистически.
И не та ли это природа, как ее обычно понимает каждый думающий: мол, не свет и цвета, которые он видит, существуют потому, что он их видит, — а он видит их потому, что они существуют? Будто вообще этот наполненный светом или тьмой, прозрачный или светонепроницаемый, и застывший, и живой и т. д. мир, который он находит, существовал до него, и его родителей, и прародителей. То, что раньше заставляло мыслить, — как раз эта природе in re, являющаяся природой натуралиста. И этот способ мышления остается лежать в основе мысли, которой обычно довольствуются при повседневном жизнепользо-вании — до тех пор, пока дух не пробудится внутри и не заставит признать свое наличие и свою мощь; входит оный способ в состав того здравого смысла, который обычно управляет людьми, всегда готовыми апеллировать к нему и хвататься за него, как за спасительную доску, всякий раз, когда их интеллектуальная леность жестоким образом сталкивается с философским парадоксом — и вынуждена размышлять над мыслью, которая, на первый взгляд, кажется абсурдной.
Так против реализма наук, не унифицированных, не углубленных, не сведенных к единому источнику, из которого все они берут начало вместе со своими соответствующими объектами, — против реализма здравого смысла восстает идеализм, который стремится обойтись без данной предпосылки природы, существующей по ту сторону и до мысли; это равнозначно тому, чтобы сказать, что он стремится сорвать мир с его оснований!
7. ЛЕГЕНДА ОБ ИДЕАЛИЗМЕ
Пожалуй, в этом месте нужно будет развенчать старую легенду остроумную и изящную, всегда широко использовавшуюся, дабы вызывать смех за спиной идеалистов: дорога она именно потому, что забавна для всех людей здравого смысла. Но это все же легенда, и гласит она, что идеалист, если он и сидит, то сидит не на стуле, а на идее стула; и если он голоден, то ест не хлеб и все, что едят с хлебом, но довольствуется лишь идеей этой Божьей милости… и так далее!
Слишком очевидно, что речь идет о шутке, которая должна была родиться из двусмысленности, и что идеалист не мог бы никогда подумать ни о чем, из чего можно было бы вывести столь ошеломляющие следствия. Ведь двусмысленности столь легки в философии, где каждое слово, т.е. каждое понятие, имеет богатую историю, которой нелегко овладеть даже самим специалистам. И слишком очевидно, что в чем-то должны быть все же правы идеалисты, когда они ссылаются именно на тот самый объект обыденного опыта, названный «стулом», и говорят, что сам этот объект (а не его идея) — ни больше и ни меньше чем идея. И тот, кто не видит этой правоты, не может прийти к иному выводу, если только он не понимает, почему каждый крайне быстро готов признать ее за всякой теоремой любой специальной науки, когда он не в состоянии вновь пройти тот путь, который привел к этой теореме.
8. ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЕ ОТРИЦАНИЕ ПРИРОДЫ
Определяя как идеи все объекты опыта, даже чувственного, идеалист отрицает природу. Это верно, но не идеалист первый отрицал таким образом природу. Это — вечное отрицание, которое осуществляет мысль — мысль всех идеалистов или неидеалистов, философов или нефилософов. Однако все различие в следующем: идеалисты это делают — и говорят об этом, а все другие делают то же, но не говорят. Nesciunt quod faciunt*. И в силу того, что они не знают, они насмехаются и забавляются шуточками, которые ничуть не затрагивают вопроса, рождаемого невозможностью выхода мысли из самой себя; поскольку какое бы интегрирование чисто идеального характера того, о чем говорят, ни предпринималось, дабы перейти (как себе воображают) от идей к вещам и от мысли к природной реальности, это интегрирование может иметь место лишь внутри мысли и с помощью замены предшествующей мысли новой, более богатой и, если угодно, более полной, но всегда равным образом мыслью. И в самом деле, то, что думают о природе in to to* и в частностях, всегда является определенным содержанием или продуктом сознания, который имеет историю, параллельную (идентичную) с историей последнего: она — образ, понятие, система в зависимости от ступени умственного развития человека, который ее себе изображает. На вопрос: «что она такое?» один ответ дает ребенок и другой — зрелый человек; один ответ дает первобытный человек, а другой и весьма разнящийся — цивилизованный человек; одним способом отвечает обычный человек и тысячами других способов — просвещенный человек. Вещь, фантастически воображаемая по ту сторону мысли как единственная, утверждается конкретно — как ею фактически обладает, как бы то ни было, человеческая мысль — лишь в тысячах и тысячах различных форм, почти столь же бесконечных, как и различные вещи, которые, строго говоря, не сопоставимы между собой.
Идеалисту свойственно твердо придерживаться этого наблюдения, которое, впрочем, доступно всем, потому что оно внушается имманентным опытом нашей духовной жизни. Все постулаты, исходя из которых старые и новые реалисты стремятся не сдаваться предписаниям этого неопровержимого опыта, являются или детскими наивностями, нетерпимыми на почве научной рефлексии — всегда рефлексии критической, — или безумными акробатическими трюками, которым наш ум не может предаваться без абсолютной уверенности, что не будет низвергнут в пропасть абсурда.
9. ОШИБКА ИДЕАЛИЗМА
С другой стороны, вопрос не является решенным, когда говорят, что природа, или вообще существующая реальность, есть мысль. Наивен также тот идеалист, который замыкается в этом высказывании, как в неприступной башне, и затыкает уши на вопли противников, продолжающих протестовать снаружи относительно того, что одно дело — стул, а другое — идея стула (или, если предпочесть более благородный пример, одно дело — сто талеров, а другое самое совершенное понятие, которое можно было бы иметь об этих самых ста талерах [1]). Если ошибка антиидеалиста
