сверхъестественный замысел. Конечно, для этой тонкой настройки предлагаются и вполне естественные объяснения (скажем, возможное существование множественных вселенных). Имеются, однако, причины считать объяснение сверхъестественного характера предпочтительным.

Наконец, следует отметить: если кто–то верит в существование сверхъестественных реальностей как в определенного рода объяснительную гипотезу, то эмпирические феномены могут быть лишь одним из видов тех явлений, которые желают таким образом объяснить. Некоторые теисты считают теизм лучшим объяснением тонкой настройки космоса, делающей возможной жизнь, но они также могут видеть в нем источник универсального объяснения для других сторон своего мировоззрения, взятого в более широком смысле. К примеру, они могут думать, что теизм дает самое убедительное объяснение существованию объективной моральной истины и нравственного долга. Они могут усматривать в теизме лучшее объяснение существованию нематериальных человеческих душ. Они могут полагать, что теизм дает самое убедительное обоснование надежд на бессмертие, и так далее. Объяснительные гипотезы вовсе не обязаны иметь своей целью единственно лишь толкование эмпирических феноменов. И если теизм составляет основание или опору для других, перечисленных выше, убеждений, то это может послужить еще одним аргументом в его пользу. В общем, посылка 7.29 также не выдерживает критики.

7.4.2. Эволюционная психология и религиозная вера

В прошлом десятилетии религиозная вера столкнулась с новым вызовом, возникшим в области эволюционной психологии. Эволюционная психология — это особая сфера исследований, цель которых — понять, каким образом давление факторов эволюции влияло на становление человеческого познания и на поведение людей. А поскольку религиозные верования и практики свойственны самым разным культурам и эпохам, то мы вправе думать, что религия не распространяется постепенно (как, например, народные сказки), но является некоторым образом «встроенной», «вмонтированной» в сам познавательный механизм человека. Нам легче представить, как работают такие эволюционные объяснения, если подлежащее объяснению свойство дает очевидные преимущества в плане приспособления к среде. Но в случае с религиозной верой и практикой соответствующее свойство, судя по всему, наносит чуть ли не прямой ущерб приспособительной функции. А значит, с точки зрения дарвинизма, религия есть аномалия — она встречается во всех культурах и эпохах и, однако, побуждает людей верить в чрезвычайно странные вещи и совершать поступки, явно не идущие на пользу делу размножения (принимать обеты безбрачия, тратить время и жертвовать средства на религиозные цели и т.д.). Эволюционный психолог Скотт Атран следующим образом описывает то, что мы могли бы назвать эволюционной «проблемой религии»:

Религия — вещь весьма затратная в материальном отношении, неумолимо противоречащая фактам и даже просто интуиции. Религиозная практика является дорогостоящей в смысле материальных убытков (взять хотя бы время, потерянное на молитвы), эмоциональной цены (ибо внушает страхи и надежды) и познавательных усилий (ибо поддерживает одновременно фактуальные и контринтуитивные системы верований)[47 — Scott Atran, In Gods We Trust. Oxford: Oxford University Press, 2002, p.6.].

В последнее время ряд теоретиков пытался разобраться в этой «эволюционной проблеме религии».

На первый взгляд, эволюционные объяснения веры кажутся чем–то странным. Вера есть то, что каждый из нас приобретает индивидуально, опираясь на личный опыт, собственное прошлое, собственный разум. Конечно, когда речь идет об индивидуальных верованиях, нам трудно себе представить, каким образом их можно было бы объяснить воздействием факторов эволюции. Но хотя ссылки на историю эволюции человечества, пожалуй, не способны объяснить, почему мы имеем именно эти определенные верования, они, вероятно, могут объяснить процесс образования верований в более общем плане. Например, ссылки на эволюцию кажутся вполне целесообразными тогда, когда мы пытаемся понять, почему мы обладаем познавательным аппаратом, позволяющим нам создавать чувственные представления при особого рода возбуждающих воздействиях на наши органы чувств. Если бы существовало аналогичное объяснение тому факту, что мы обладаем познавательным аппаратом, дающим нам возможность создавать религиозные верования (и практики) при особого рода возбуждающих воздействиях, то мы имели бы эволюционное объяснение и для наших религиозных верований.

В наше время предлагается немало различных эволюционных трактовок религии, но, по крайней мере, в следующем пункте все они, похоже, едины: человеческий разум обладает набором познавательных инструментов, совместным своим действием предсказуемо порождающих религию как универсальный культурный феномен. Благодаря этим инструментам у нас возникает вера в недоступных взору деятелей как причину тех естественных событий, которые, похоже, не имеют мгновенно распознаваемых причин. Недоступность деятелей взору явно противоречит тому, что можно счесть нашими врожденными представлениями о них (действующие существа, например, не должны быть невидимыми). Далее, в силу устройства наших познавательных способностей об этих «минимально контринтуитивных (МКИ) деятелях» наверняка будут часто вспоминать и много говорить, что, весьма вероятно, превратит их в объект нашего коллективного интереса. Вдобавок, сама уникальность их природы, конечно же, побуждает нас сочинять о них всякие небылицы. К примеру, мы склонны думать, что невидимые деятели обладают необыкновенными способностями, позволяющими им совершать вещи, недоступные для деятелей естественных, — скажем, читать наши мысли или узнавать, чем занимаются люди, находясь в полном одиночестве, когда за ними никто не наблюдает. Таким путем невидимые деятели получают «стратегически важную информацию», использование которой ими может принести пользу или причинить вред нам. А потому эти деятели заслуживают всяческого внимания, и нам стоит попытаться их ублажить или умилостивить благочестивыми поступками или обрядовыми действиями.

7.4.3. Оценка эволюционных моделей религиозной веры

Действительно ли эволюционные модели религиозной веры ставят под вопрос истинность религиозной веры? Многие эволюционные психологи так и думают. По их мнению, эмпирические исследования доказывают, что религиозная вера — это хитрый трюк, шутка, которую сыграли с нами силы эволюции. Но ведь подобные модели сами по себе этого не доказывают — и, во–первых, потому, что правильность подобных трактовок отнюдь не очевидна. Следуя логике этих объяснений, мы оказываемся перед лицом ряда трудных вопросов, так и не получивших ответа. Самый же серьезный из них касается истолкования того, каким образом МКИ идеи становятся объектом религиозного интереса и почитания. Критики данной теории указывают на существование многих МКИ представлений, которые всегда считались чистыми фантазиями, а потому никогда не превращались в объект религиозного внимания. Зубная Фея и Санта Клаус — очевидные тому примеры. Если же их трактовки являются попытками объяснить, почему определенные идеи приобретают религиозное значение, то они просто обязаны нам растолковать, почему же упомянутые представления такого смысла не приобрели. Именно в этом пункте правдоподобного ответа на данный вопрос никто нам до сих пор так и не предложил.

Впрочем, даже если бы эволюционные теории нашли в конце концов убедительное подтверждение, они, взятые сами по себе, не сумели бы опровергнуть истинность или оправданность религиозных верований. Первая тому причина: мы не вправе делать выводы об истинности или ложности какого–либо верования, опираясь единственно лишь на анализ его происхождения. Знаменитый ученый Фридрих Кекуле, как рассказывают, поверил, что одна молекула (бензол) имеет кольцевую структуру, так как увидел во сне змею, кусающую свой хвост. Это обстоятельство, конечно, не является веским основанием для того, чтобы придерживаться тех или иных убеждений в области химии, но это еще не причина считать их ложными. Доказательства, в которых пытаются делать выводы об истинности или ложности убеждения исходя из его происхождения, оказываются несостоятельными, так как содержат ошибку в рассуждении, известную как генетический софизм. Столь же неверным было бы заключать, что религиозные верования ложны, поскольку–де и они возникли в результате эволюции.

Более того, есть нечто, по меньшей мере, странное в выводе, будто некое убеждение ложно, так как эволюционные факторы выработали в нас предрасположение к его принятию. Кажется разумным полагать, что факторы эволюции предрасположили меня к мнению, что если сетчатка моих глаз испытывает точно такое же воздействие, какое испытывает она в данный момент, когда я пишу эти слова, то передо мной находится монитор компьютера. Но следует ли мне по этой причине сомневаться в том, что передо мной действительно стоит компьютер? Разумеется, нет. Силы эволюции могут расположить нас к принятию определенных представлений — но ведь они вполне способны внушить нам склонность к представлениям истинным и даже именно потому, что эти представления истинны.

Тут ученый–эволюционист мог бы нам возразить: «Минуточку! Факторы эволюции способны развить в нас склонность к выработке определенных убеждений о нашей среде на основе зрения потому, что эти убеждения истинны. Удается же им это по той причине, что организмы, научившиеся создавать истинные убеждения о своей физической среде, выживают; те же, у которых подобных убеждений не возникает, — гибнут. Вот почему мы можем быть уверены или, во всяком случае, на разумных основаниях полагать, что эти убеждения — вовсе не «ловкий трюк» эволюции. Когда же речь заходит о религиозной или сверхъестественной вере, то у нас нет причин думать, что и здесь эволюционные силы благоприятствовали истинным убеждениям больше, чем ложным, а следовательно, нет причин подобные убеждения принимать».

В связи с этим рассуждением возникает ряд проблем. Во–первых, трудно доказать, что силы эволюции могут с успехом осуществлять отбор, формирующий у нас истинные убеждения об окружающей среде. (Несколько подробнее мы рассмотрели этот вопрос в конце главы 4). Во–вторых, даже если наш воображаемый ученый правильно понимает ту роль, которую играют эволюционные факторы в выработке у нас истинных убеждений о среде, нет все же никаких оснований думать, будто действие этих факторов должно приводить нас к ложным убеждениям о религиозной реальности. Мы убедимся в этом, предположив, что теизм истинен и что Бог создал такой мир, где биологические сложность и разнообразие развиваются во многом именно так, как думают ученые–эволюционисты. В таком случае теист мог бы видеть в этих эволюционных трактовках описание того, каким образом Бог направляет историю эволюции, чтобы сделать веру в сверхъестественную реальность более легкой и естественной для нас. Если дело обстоит именно так, то появление у нас веры в сверхъестественную реальность есть нечто, приводящее нас к истинному убеждению именно потому, что подобные убеждения истинны.

7.5. Заключение

Наука и религия представляют собой два способа, которыми человеческие существа познают реальность как целое. Хотя в фокусе интересов науки лежит в основном естественный мир, наука способна делать — и делает — выводы о том, чем является или какой может быть реальность сверхъестественная. Сходным образом, хотя религия способна многое сказать о природе сверхъестественного мира, почти все религии выступают с утверждениями и о реальности естественной. А значит, наука и религия не могут не встретиться. Какой эта встреча окажется — дружеской или враждебной — заранее определить невозможно. Как мы уже видели, история их отношений знает и то, и другое. Религиозные люди по–прежнему будут находиться в ситуации, побуждающей их искать связей и контактов между этими двумя областями наших убеждений; людям же науки потребуется сохранять беспристрастие и широту взглядов при оценке