проблемы и делает ее предметом социальной философии.
Вопросы
1. Является ли социальная философия философией человека?
2. Два тезиса: а) «Люди не ведают, что творят; поэтому нужен объясняющий взгляд со стороны» и б) «Социальный процесс творится людьми; поэтому необходимо понимать социальность именно в формах деятельности самих людей». Прокомментируйте их.
3. Когда мы говорим о взаимоотношениях общества и личности, что (кто) подразумевается под обществом?
4. В каких учениях наиболее отчетливо воплотилась концепция внешней по отношению к людям социальности?
5. Каким историческим и логическим ситуациям соответствует: а) противопоставление социального и гуманитарного, б) их внешняя дополнительность, в) их взаимопроникновение?
6. В чем смысл Дильтеева проекта гуманитарного познания ?
7. Как сказался методологический дуализм Риккерта и Виндельбанда на трактовках природы и культуры, социального и гуманитарного?
8. Как обособленным человеческим индивидам удается сохранить связность и непрерывность социального процесса?
Основная литература
1. Бердяев Н. Мое философское мировоззрение. Социальная философия // Филос. науки. 1990. № 6.
2. Бхаскар Р. Общества… Н. Луман. Тавтология и парадокс в самоописании современного общества // Социо-Логос. М., 1991.
3. Зиммель Г. Экскурс по проблеме: как возможно общество? // Вопр. социологии. 1993. № 3.
4. Келле В. Ж., Ковальзон М.Я. Теория и история. М., 1881.
5. Нанси Ш. Сегодня // Ad marginem: Ежегодник. М., 1995.
6. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.
7. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1, гл. 10. Т.2.
8. Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992.
9. Современная философия: Словарь. Хрестоматия. Ростов-на-Дону, 1996.
10. Современный философский словарь. М., 1996 или Лондон, 1998 (на русск. яз.); статьи: «Общество, социальное, социальность», «Обществознание», «Социальная философия», «Философия».
11. Социальная философия: Хрестоматия. М., 1994.
Дополнительная литература
1. Библер B.C. От наукоучения клогике культуры. М., 1991.
2. Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии // THESIS. 1993. T.I. Вып.1.
3. Кемеров В.Е., Керимов Т.Х. Неизбежное открытие бытия // Кемеров В.Е., Керимов Т.Х. Грани социальности. Постклассический взгляд. Екатеринбург, 1999.
4. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1995.
5. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопр. философии, 1991. № 6.
6. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.
7. Степан B.C. Эпоха перемен и сценарии будущего. М., 1996.
8. Франк С. О задачах обобщающей социальной науки // Социол. исслед. 1990. № 9.
9. Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Вопр. философии, 1994. № 10.
ИСТОРИЗМ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ
Социальная философия и философия истории. — История как процесс и история как прошлое. — Позитивизм против схематизма и метафизики. — Вещи заслоняют людей. — Ход познания противоположен ходу истории. — Социальный процесс в «обратной» перспективе. Поиск «прямой» перспективы. — Люди начинают «возвращаться» в историю. — Допущения о деятельности людей и ее схемах. — Дана ли нам реальность? — Мы не знаем общества, в котором живем. — Проблема выработки схем деятельности и познания. — Методология строит мировоззрение, мировоззрение ориентирует методологию. — Установка, социальной философии на проблемно-смысловое поле деятельности людей.
1. Социальная философия и философия истории
Социальная философия конца XX в. могла бы претендовать на аристократическое происхождение: ее предком являлась классическая философия истории. Однако связь между ними разорвана. Их разделяет целая эпоха, в ходе которой были сделаны попытки преодоления философии вообще и философии истории в частности. Традиционные, казалось бы, сюжеты описания человеческого бытия включаются теперь социальной философией в новую «среду» проблематики и методологии.
Одни и те же вроде бы понятия — история, культура, общество, деятельность и отношения людей — в философии истории и социальной философии по-разному соподчиняются и координируются, возникают в разных смысловых связях, получают различное обоснование.
Одной из характеристик классической философии истории была ее спекулятивность. В прежние времена, следует заметить, термин этот не заключал в себе того оценочного, «снижающего» значения, которое придается ему ныне. Он прежде всего указывал на то, что философия истории (или философия в целом) обосновывается некими предельно общими принципами и понятиями, идеями и смыслами, в соответствии с которыми и нужно строить объяснения событий, судеб народов, действий людей. Пользуясь современным языком, можно сказать: философия истории создавала картину или строила схему человеческого мира, причем делала это умозрительным путем, не выводя свои понятия и методы из конкретных исследований. Последнее обстоятельство и формировало в дальнейшем критическое отношение к философии истории: не использование общих картин и схем, а способ их построения — вот что было главным в критике спекулятивной философии со стороны развивающегося научного обществознания.
Однако нельзя забывать о связи таким образом построенных общих схем с определениями истории как процесса, преемственности, воспроизводимости, с интерпретацией смыслов социального бытия, вообще с пониманием цельности и сложности общественного развития. Примем это во внимание. Ибо критика спекулятивной философии истории, развернувшаяся в середине XIX в., подорвала основы не только ее схем, но и тех понятий, что «выстраивали» образ социально-исторического процесса.
Критика спекулятивной философии истории сопряжена с движением познания к реальности, с попытками строить историю как науку, исходящую из реальности. Но ясный — в плане критики — тезис о реальности терял свою определенность, как только дело доходило до его позитивной трактовки. Возникала, например, такая проблема: может ли история как наука опираться на общую для всего знания реальность или она должна основываться на особой реальности истории?
В классической философии истории, надо заметить, трактовка истории как процесса была тесно связана с пониманием истории как прошлого. К середине XIX в. представления эти стали расходиться. Объяснение истории через абстрактно-общие схемы, через идейные и психологические мотивы, через ценностную и смысловую устремленность человеческой деятельности стало отходить на второй план. На первый стало выдвигаться представление об истории как о прошлом, о том, что было, завершилось и в этой завершенной форме подлежит научному описанию и объяснению.
Обозначилась возможность двух истолкований истории: 1) истории в широком смысле как процесса деятельности людей, развертывающей во времени социальные и культурные формы их бытия, процесса, совершенного и совершающегося, т.е. включающего прошлое, настоящее и будущее, и 2) истории как завершившегося бытия, представленного в результатах деятельности людей, в ее следах и памятниках. Эти два толкования истории часто переплетались и смешивались. Но в плане философском и научном они намечали два принципиально различных подхода к пониманию реальности и объяснению истории. Первый, нацеленный на понимание и объяснение истории как развития общества, претендующий на системный охват его полифонии, и второй, ориентированный на выделение из человеческого бытия особого аспекта и особой предметности, подвластных специальному историческому описанию и объяснению. Именно второй подход стали противопоставлять философии истории, именно он во многом обусловил формирование истории как специфической области научного знания.
Поле деятельности исторического познания заметно сокращалось и становилось все более подготовленным для применения эмпирических методов исследования. Вместе с тем как будто бы отпадала надобность в объяснительных схемах, выходящих за рамки непосредственно воспринимаемого и описываемого материала. Историческая реальность, таким образом, сужалась до конкретной совокупности письменных документов, вещественных следов и памятников человеческой деятельности. Теоретический компонент исторического знания вовсе не исключался, но тем не менее ставился в полную зависимость от приемов эмпирического описания и обобщения материала, «пристраивался» к данным эмпирического анализа. В нем, естественно, все больше места находили объяснения исторических причин и следствий, описания социальных структур и трансформаций общественной жизни и, соответственно, меньше места оставалось для индивидных характеристик бытия людей, для истолкования изменений в обществе как результатов деятельности людей, различных ее сочетаний. Тенденция ко все более конкретному отображению исторической реальности, ко все более научному ее описанию грозила исчезновением людей с авансцены исторической драмы, к вытеснению их на задний план обстановкой и декорациями исторического действия. Происходило нечто, напоминающее спектакль режиссера Ю. Любимова «Гамлет», где занавес двигался не только вверх и вниз, но и поперек сцены и, как некое воплощение анонимных исторических сил, переставлял персонажей трагедии, отбрасывал и сметал их со своего пути.
«Сужение» исторической реальности в целях ее более точного и конкретного описания так или иначе вело к широкому привлечению в историческое исследование вещных свидетельств человеческой жизни и деятельности. Возникал неизбежный парадокс: для людей места в пространстве истории становилось меньше, зато для вещей это пространство оставалось открытым. Более того, получалось, что вещи в некотором смысле способны «сказать» больше о жизни людей, чем сами люди.
Конечно, этот подход не мог полностью отказаться от описания людей, их поступков, интересов и стремлений. Но люди, «вписанные» в вещественную обстановку своей собственной истории, утрачивали таким образом специфически человеческие свойства и все отчетливей представали носителями каких-то вещеподобных связей и сил.
Так тенденция преодоления спекулятивной философии истории породила ряд парадоксальных следствий. Из поля зрения научного исторического познания стали ускользать проблемы, характеризующие историю общества именно как социальный и человеческий процесс. Преодоление метафизики на этом пути обернулось сближением истории с физикой, натурализацией знания о человеческой истории, истолкованием общественного процесса как процесса квазиприродного, описанием жизни людей по «логике вещей». Стереотип, в согласии с которым научность знания и его натуралистическая (скажем мягче: естественно-научная) ориентация совпадают, во многом определил ход развития исторической науки и всего обществознания во второй половине XIX — начале XX столетия.
2. Дана ли нам реальность
От схем — к фактам: это — главная ориентация, представленная позитивистской историографией, вытеснившей во второй половине XIX в. философию истории. Правда, основоположники позитивизма не могли полностью отказаться от общих определений исторического процесса (скажем, О. Конт в обоснование позитивизма выдвигает своего рода стадиальную схему истории и выстраивает последовательность трех «формаций»: теологической, метафизической и позитивной), но схемы эти имеют служебный характер и целиком подчинены фиксации эмпирически данной реальности.
Реальным в истории оказывается все то, что может быть наблюдаемо, описано, измерено, что связано непосредственно с представляемыми зависимостями. Историческое описание фактов следует таким образом за методикой эмпирического естествознания, освобождается от спекулятивности и психологизма классической философии истории и ведет к представлению истории как связи (связей) фактов и, кажется, к тому, как «все это в действительности» происходит.
Надо сказать, такого рода переориентация исторического знания оказала несомненно позитивное воздействие на ряд исторических дисциплин. Стала быстро развиваться гражданская история; более внимательного, нежели прежде, изучения удостоилась экономическая сторона жизни общества; элементы статистики, социологии и некоторых естественнонаучных методик, включаемые в историческое исследование, позволили создать более широкие и точные представления о массовых процессах в истории общества. Анализ вещественных результатов жизни и деятельности древнейших предков современного человека дал возможность сформировать гипотезы о происхождении человечества и о дописьменной его истории. В ходе этого анализа выделились, а затем и оформились в качестве особых дисциплин: археология и история материальной культуры, а также близкие им этнография, социальная и культурная антропология.
История в работе своих новых дисциплин с помощью точных методик обретала «широкомасштабное» видение: она открывала массовые движения, процессы накопления вещественного богатства, разнообразие письменных культур и форм человеческого взаимодействия. Мыслительные, психологические,
