Любой школьник понимает, что пароходы или самолеты являются частью общественной жизни людей, поскольку ведут себя явно «неприродным» образом, — железо плавает в воде, вместо того чтобы тонуть в ней, или взмывает в воздух, летая выше и дальше птиц. Мы безошибочно распознаем социальный объект даже тогда, когда нам совершенно непонятны ни его назначение, ни способ его действия (как утверждает Станислав Лем, именно на этой способности идентифицировать артефакты основана надежда людей на успешный контакте инопланетными «социетальными» цивилизациями; вера в то, что мы безошибочно узнаем «братьев по разуму», несмотря на то что их внешние атрибуты никому не известны).

Конечно, и из уст современного человека порой можно услышать суждение о том, что «общество является частью природы». Однако несложный контент-анализ покажет, что термин «природа» используется в данном случае не как обозначение досоциальных — физических или биологических — реалий, а в значительно более широком, «космическом» смысле слова, характеризующем «прописку» человечества во Вселенной.

Ясно, однако, что интуитивная самоидентификация современных людей отнюдь не тождественна глубокому пониманию того, что представляет собой созданное ими общество в отличие от природы, где именно пролегает водораздел между социальными и природными процессами.

В самом деле, на чем основано всеобщее убеждение в том, что станки, самолеты или книги являются общественными, а не природными явлениями, такими, как землетрясение или вращение планет? Интуиция подсказывает, казалось бы, очевидное решение: к обществу относится все то, что создано человеческим трудом, а не природой, имеет искусственное, а не естественное происхождение, является артефактом — творением человеческого разума, отсутствующим в «нерукотворной» природе.

Однако несложных рассуждений достаточно, чтобы убедиться, что в данном случае интуиция не становится надежным помощником ученого и не позволяет ему хотя бы приблизительно очертить границы социального.

В самом деле, давайте зададимся несложным вопросом: к какому из миров природе или обществу — принадлежат реки, земля, ее недра, обитающие на ней животные? Казалось бы, ответ очевиден: все это создано природой и принадлежит ей по «праву рождения», подчиняется ее законам, изучаемым целым комплексом естественных наук.

И все же осторожный человек не будет торопиться с ответом. В самом деле, так ли он очевиден? Ведь по условиям задачи речь может идти не просто о реке, а о судоходной реке, не просто о земле, а о пашне, не просто о недрах, а о полезных ископаемых, наконец, не просто о животных, а о прирученных человеком животных, домашних тварях.

Согласимся, что это уточнение существенно меняет дело, придает нашему вопросу некоторое видимое «второе дно». С одной стороны, ясно, что в любом из этих случаев речь идет о «неартефактных» природных комплексах, существовавших задолго до человека. С другой стороны, поверхностного размышления достаточно для того, чтобы понять, что названные явления как-то «выбиваются» за рамки «матери-природы», приобретают по воле человека особые «социетальные» функции, а вместе с ними такие свойства, которые в природе попросту отсутствуют.

В самом деле, по всем своим физико-химическим свойствам камни не могут служить пищей для людей, никак не способны накормить голодного человека. Однако в мире социальных взаимодействий некоторые из них — к примеру, алмазы — приобретают свойство становиться источником пропитания, обмениваясь на пищу в любых потребных человеку количествах.

Спросим себя: могут ли объяснить это свойство физика, химия или любая другая наука, изучающая имманентные признаки и свойства природного субстрата? Отрицательный ответ на этот вопрос приводит нас к выводу о том, что мы столкнулись с чисто социальным, отсутствующим в природе свойством, а именно свойством предмета обладать определенной стоимостью (воплощать в себе абстрактный человеческий труд, как считают сторонники «трудовой теории стоимости», или отношение «предельной полезности», как полагают их оппоненты).

В результате для брокеров товарной биржи, продавцов и покупателей не существует никаких принципиальных различий между артефактами — к примеру, партией современной электроники, и природным сырьем — скажем, проданной на корню партией строевого леса, к которому еще не прикасалась рука человека. И в том, и в другом случае речь идет о чисто социальном явлении, каковым выступают любые товарные тела, существующие в рыночной экономике.

Мы видим, что фактор «происхождения» сам по себе не позволяет однозначно определить социальную или природную принадлежность явлений. Как же установить подлинное разграничение между обществом и природой, отличить одно от другого?

2. НЕДОСТАТОЧНОСТЬ СУБСТРАТНОГО И ФУНКЦИОНАЛЬНОГО ПОДХОДОВ

Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется ненадолго углубиться в «общую» философию и вспомнить, как мы вообще отличаем один интересующий нас объект от другого. Оставим пока в стороне сложный случай различения общества и природы и рассмотрим более простую ситуацию — известное каждому из нас различие между повседневными предметами человеческого обихода, к примеру утюгом и стаканом. Попробуем осмыслить теоретические основания их различения и прийти к общим выводам, важным для решения интересующей нас проблемы.

Очевидно, что различение любых объектов осуществляется путем сопоставления их свойств, которые они проявляют во взаимодействии с другими объектами. Нужно лишь учесть, что любой объект в окружающей нас действительности является носителем множества свойств, далеко не каждое из которых можно считать важным для его выделения.

К примеру, и утюг, и стакан, будучи материальными телами, обладают вполне определенной массой, весом и могут быть сопоставлены друг с другом по свойству быть более или менее тяжелыми. Однако, если на вопрос о различии этих предметов мы ответим: «утюг тяжелее», спрашивающий едва ли будет удовлетворен, ибо его интересуют не физические свойства сопоставляемых явлений, а их потребительские свойства как конкретных предметов человеческой жизнедеятельности.

Точно так же человек и продукты его деятельности отличаются от планет или звездных скоплений несравненно меньшей массой тела или пространственной протяженностью. Ясно, однако, что эти физические признаки не являются теми «специфизирующими» свойствами, которые позволили бы нам понять качественную выделенность интересующих нас явлений в заданной проекции различения.

Как же обнаружить специфизирующие свойства сопоставляемых явлений? Какие общие правила существуют на этот счет?

Прежде всего было бы ошибкой думать, что специфизирующим признаком объекта может быть любое «уникализирующее» свойство, присущее лишь ему и ничему другому. И в самом деле, если задаться вопросом об отличительных признаках человека, выделяющих его из органической природы, мы можем вспомнить особенности человеческой анатомии, что он является единственным живым существом на планете Земля, обладающим мягкой мочкой уха. Но было бы странно, если бы мы признали именно эту телесную особенность человека специфизирующим свойством, выделяющим нас из животного царства.

В действительности специфизирующими свойствами объекта могут быть лишь его существенные свойства, т.е. такие признаки, которые не просто отличают один объект от другого, но делают его тем, что он есть, определяют его качественную самотождественность, или «самость», как иногда говорят философы.

Существует наглядный способ проверить существенность любого из отличительных признаков, его способность специфизировать своего носителя. Нужно мысленно лишить объект этого признака и посмотреть, останется ли он самим собой или же прекратит свое существование, превратившись в нечто совсем иное.

Спрашивается: остался ли бы человек человеком, если предположить исчезновение у него мягкой мочки уха? Другой вопрос: что стало бы с человеческой историей, если бы человек потерял способность мыслить и на этой основе изменять мир, приспосабливая его к своим нуждам? Очевидно, что названные отличительные свойства имеют неодинаковое отношение к сущности человека, определяющей неповторимость присущего ему образа жизни.

Следует учесть, конечно, что существенные и несущественные признаки объекта не отделены друг от друга китайской стеной. Они способны влиять друг на друга, в чем легко убедиться на самых различных примерах (в самом деле, глупо считать специфизирующим признаком Наполеона Бонапарта такую чисто физическую характеристику его тела, как малорослость; однако это обстоятельство не мешает психологам рассуждать о психосоциальных последствиях физической конституции человека, о знаменитом «комплексе Наполеона» проявляющемся во влиянии, которое оказывает недостаток роста на становление личности, формы и интенсивности ее самоутверждения).

Нужно учесть также, что существенные и несущественные свойства способны не только влиять друг на друга, но и меняться местами, что приводит к смене качественной самотождественности объекта, его «вырождению», «перерождению», самоликвидации и т.д.

И все же, несмотря на все эти оговорки, каждый объект в каждый момент своего существования имеет один-единственный набор существенных свойств (не мешающих ему менять свои состояния), одно-единственное качество, конституируемое этими свойствами, обнаружение которых — условие классификации и систематизации объектов, установления их сходств и различий3.

Но как же нам определить искомое качество объекта, совокупность отличающих его существенных свойств? Увы, одного общего метода не существует, так как все зависит от меры сложности сопоставляемых объектов.

В самом деле, в некоторых случаях для установления искомого качества объекта достаточно выяснить его субстратные свойства, т.е. природные (физические и химические) свойства вещества, из которого он состоит.

Подобный субстратный метод вполне достаточен для различения объектов неживой природы, которые «равные самим себе», т.е. не обладают никакими другими свойствами, отличными от свойств образующей их неживой материи (такими, как атомное строение, протяженность, теплопроводность, способность к окислению и т.д. и т.п.).

Ясно, однако, что субстратный подход оказывается неостаточным для характеристики уже биологических объектов, обладающих свойствами, не выводимыми из свойств образующего их вещества. Совершенно напрасными будут попытки понять отличие между органами биологического организма — к примеру, руками и ногами человека, — связав его с особенностями физического и химического состава образующих их клеток. Еще в большей степени это касается социальных объектов, для которых физико-химические свойства, как мы видели на нашем примере с утюгом и стаканом, отнюдь не являются существенными.

Правда, задавая студентам вопрос о критериях различения социальной предметности, нередко слышишь очаровательный в своей наивности ответ: стакан сделан из стекла, а утюг из железа. Однако минутного размышления обычно бывает достаточно, чтобы отвечающий понял свою ошибку, осознал «субстатную изоморфность» этих предметов, представив себе стакан, сделанный из железа, и остающийся тем не менее стаканом, или утюг, сделанный из жаропрочного стекла и сохраняющий все свойства утюга4.

Соответственно субстратный подход не годится для большинства наук, и прежде всего для социальной философии, призванной установить качественное отличие общественных явлений от природных. Мы никогда не поймем феномен социального, пытаясь свести его к субстрату, на котором «выполнены» социальные системы. Едва ли кто-то способен всерьез полагать, что анализ физико-химических свойств материала, из которого изготовлена скульптура Венеры Ми-лосской, скажет нам нечто важное о социальном качестве, воплощенном в ней. позволит нам отличить великое произведение искусства от обычного камня, находимого в природе и существующего по ее законам.

Какие же альтернативные подходы к качественной спецификации объектов могут использоваться в тех случаях, когда отказывает способ субстратных сопоставлений?

Возвращаясь к нашему примеру со стаканам и утюгом, мы можем утверждать, что их