составляли единого в социологическом смысле общества, ибо никогда не обладали духовным единством, сознанием общих жизненных целей и судеб. Политическая интеграция, тем более основанная на насилии, завоевании, сама по себе не способна создать такую устойчивую социальную систему, как общество, о чем свидетельствует неизбежный развал всех известных истории империй, сколоченных только силой оружия.
Отметим, наконец, что общество отличается от государства и в том случае, если мы понимаем государство уже не как страну на политической карте мира, а как важнейший политический институт, включающий в себя различные правительственные органы, армию, полицию, суд и пр., призванный обеспечивать политическую и административную целостность общества, координировать различные сферы его жизни. Очевидно, что так понимаемое государство представляет собой всего лишь часть целостного общества. Однако эта истина далеко не сразу была понята социальными мыслителями, которые долгое время отождествляли часть и целое — общество и созданное им, представляющее его государства. Лишь в Новое время европейские мыслители сумели достаточно строго отличить государство от так называемого «гражданского общества», под которым стали понимать всю совокупность неполитических социальных групп (классов, сословий, цеховых союзов, семей и пр.), интересы которых пытается тем или иным способом координировать, соподчинить государство.
Соответственно стало ясно, что реальное человеческое общество с развитой социальной структурой представляет собой противоречивое единство государства и «гражданского общества», полагающих существование друг друга.
Оставляя сейчас в стороне все тонкости исторического бытия общества, отметим, что, по мнению большинства ученых, его критериям соответствуют так называемые «национально-государственные» объединения людей, обладающие автономной общественной жизнью (в ее организационном, хозяйственном, социальном и духовном измерениях — об этом ниже). Речь идет о Японии, Польше, США и тому подобных объединениях людей, обладавших и обладающих статусом реальных самодостаточных групп.
Свидетельством в пользу такого вывода может послужить хотя бы следующее «филологическое» соображение. Нетрудно понять, что обретение самодостаточности, присущей обществу, означает одновременно утрату социальной группой той особой частной функции, которая отличала ее от других групп. В самом деле, ни у кого из нас не вызовет затруднений вопрос, для чего существуют полицейские, актеры или футболисты. Однако не каждый человек найдет, что ответить на «детский вопрос»: для чего существует французское или польское общество, что они призваны делать в качестве реальных самодеятельных групп? Очевидно, что общество не имеет главной и единственной функции, если не считать ею интегральную задачу выживания и развития, ради которой оно исполняет все функции, необходимые для совместного существования людей. Именно поэтому человек может быть профессиональным политиком, военным или обувщиком, но он не может быть «профессиональным поляком» или французом — эти понятия означают принадлежность не к тому или иному занятию, профессии, но к самодостаточной социальной группе, «совмещающей» все необходимые профессии.
Достаточно ли строг, однако, предложенный нами критерий? Попробуем подвергнуть его исторической проверке и спросим себя: не существует ли в истории таких социальных групп, которые обладали бы выраженной самодостаточностью и в то же время не могли бы рассматриваться в качестве полноценных обществ?
Казалось бы, за примерами не следует ходить далеко. Возьмем, например, крестьянскую общину в средневековой Европе. Разве она, ведя замкнутое натуральное хозяйство, не обеспечивала все необходимое для жизни — не только своей, не совпадая при этом с многослойным феодальным обществом?
Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Самодостаточность крестьянской общины иллюзорна и может признаваться лишь теми людьми, которые сводят общественную жизнь к хозяйственной деятельности, так называемому материальному производству. Зададимся простым вопросом: могли ли крестьяне в поте лица своего трудиться на полях и фермах, если бы не имели маломальской гарантии того, что все созданное ими не будет отобрано случайным отрядом разбойников? Спрашивается, кто осуществлял функцию воинской защиты населения? Куда устремлялись крестьяне в случае нападения «внешнего врага»? Кто осуществлял необходимую функцию правовой регуляции, «вершил суд» и обеспечивал правопорядок в обществе? Кто «отвечал» за отправление религиозных потребностей людей, и т.д. и т.п.? Глубоко ошибаются те, кто, утверждая самодостаточность крестьянства, рассматривают все прочие сословия, и прежде всего феодальное дворянство, в качестве закоренелых паразитов, единственным занятием которых являлся грабеж и эксплуатация крестьянства. На самом деле, система общественного разделения труда, сложившаяся в средневековье, предполагала «взаимную полезность» самых различных сословий, постоянные конфликты которых не мешали им вместе — и только вместе! составлять самодостаточное феодальное общество, просуществовавшее весь отведенный ему историей срок.
Столь же ошибочными были бы попытки рассматривать в качестве реального самодостаточного образования такие социальные группы, как известная всем семья Лыковых, затерянная в «таежном тупике», о котором писала «Комсомольская правда». На первый взгляд, мы имеем дело с человеческим коллективом, осуществляющим совместную деятельность на началах полной и абсолютной самодостаточности. В самом деле, в отличие от средневековой общины члены такой семьи обладали не только экономической, но и организационное самодостаточностью, т. е. вполне самостоятельно регулировали отношения в своем коллектив/, самостоятельно обеспечивали собственную безопасность, не платили никаких налогов государственным инстанциям и т.д. и т.п.
Но означает ли этот факт, что мы имеем дело с подлинно самодостаточным образованием, которое заставляет нас уточнить критерии общества, чтобы не считать им малую группу людей, столь отличную от национально-государственных образований?
Попытки такого уточнения предпринимались в истории социальной мысли. Мы имеем в виду стремление некоторых теоретиков связать отличие общества от «частных» социальных групп с особенностями исторического возникновения тех и других. Действительно, и политические партии, и армия, и производственные коллективы вполне сознательно создаются, «изобретаются» людьми (хотя это далеко не всегда происходит по капризу человеческой воли: люди так или иначе осознают необходимость или целесообразность такого «изобретения» и осознанно воплощают его в жизнь). В то же время ни Польша, ни Франция, ни Япония не были созданы «по плану», а возникли в процессе вполне стихийного этногенеза. Соответственно такие общества являются уже не просто организациями людей, а исторически возникшими общностями, т. е. обладают особенностями генезиса, явно отсутствующими у семьи Лыковых.
Отметим, что подобное отличие в механизмах возникновения социальных групп действительно имеет место, однако оно не является ни достаточным, ни необходимым критерием различения обществ и «необществ»29. Чтобы доказать, что малая семейная группа, затерянная в тайге, не может считаться обществом, нам не нужны подобные дополнительные критерии. Нужно лишь правильно понимать феномен самодостаточности, осознавать, что она не ограничивается ни сферой хозяйства, ни административной саморегуляцией, но включает в себя ментальную, духовную самодостаточность, явно отсутствующую в рассматриваемом нами случае. В самом деле, считать семейство Лыковых самостоятельным обществом мы сможем лишь в том случае, если докажем, что духовность этих людей, привычные им стереотипы мышления и чувствования заставляют нас считать их не русскими старообрядцами, оказавшимися в условиях искусственной изоляции, а представителями нового, самостоятельного этноса.
В этом плане далеко не каждая группа людей, ведущая автономную практическую жизнь, является обществом, представляя собой зачастую не более чем «колонию», созданную в тех или иных целях. Спрашивается: при каких условиях жители испанских воинских поселений в Латинской Америке, практически независимые от метрополии, перестают быть испанцами и становятся колумбийцами, чилийцами или аргентинцами? Ответ однозначен: лишь тогда, когда экономическая и административно-политическая самодостаточность группы дополняется реальной культурной автономией, которая выражается в устойчивых, передаваемых из поколения в поколение особенностях мышления и чувствования людей, закрепляемых в языке, искусстве, стандартах поведения и т.д. и т.п.
Считая основным признаком общества его функциональную самодостаточность, мы не можем не поставить еще один непростой вопрос. Всем известна та высочайшая степень взаимной зависимости, которая существует между странами и народами в современной истории. На наших глазах сложилась система международного разделения труда, которая ставит экономическую конъюнктуру Франции в зависимость от политики американского президента, успешную работу японских предприятий — от стабильной добычи нефти на Ближнем Востоке и т.д. и т.п. Не означает ли это, что современные страны уже нельзя считать обществами, что ими являются лишь отдельные нецивилизованные племена, живущие в условиях экономической автаркии, политической и культурной самоизоляции (или наднациональные цивилизации, как в этом убежден, к примеру, известный английский историк и философ А. Тойнби)30?
Ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Вполне возможно, что современное человечество вступило в процесс формирования единой планетарной цивилизации, в которой отдельные страны и народы действительно потеряют статус автономных самодостаточных единиц (с наибольшей интенсивностью в этом направлении движутся страны Общего рынка, близкие к созданию «Соединенных Штатов Европы» — вопреки убеждению В.И. Ленина в невозможности подобной интеграции несоциалистических стран). И вместе с тем современное человечество находится лишь в начале этого процесса, в той его фазе, когда понятия «национальная экономика», «национальная политика» еще не стали фиктивными, а отдельные страны все еще являются обществами, не потерявшими принципиальную способность выживать в режиме автономного существования (т. е. сохраняющими потенциальную самодостаточность).
Итак, анализируя общество в узком социологическом смысле этого понятия, мы рассматриваем его как самодостаточную социальную систему — продукт совместной деятельности людей, способных собственными усилиями создавать необходимые условия существования. Естествен вопрос: а какие именно «необходимые условия» имеются в виду? Чтобы ответить на него, мы должны перейти от определения понятия общества к изучению конкретных законов его организации Такое изучение, как отмечалось выше, начинается со структурного анализа общества, установления всей совокупности образующих его частей.
1. ПРИНЦИПЫ «СОЦИАЛЬНОЙ СТАТИКИ»
Структурный анализ в социальном исследовании — весьма непростое занятие. Оно осложняется многими обстоятельствами, и прежде всего тем, что человеческое общество относится к высшему типу «органических» систем, которые уже упоминались нами выше.
Напомним, что части таких систем не просто взаимосвязаны, но еще и взаимоположены, т.е. могут существовать лишь в рамках целого, лишь в связи друг с другом. Это означает, к примеру, что в истории нет, не было и никогда не будет общества, в котором существовала бы экономика, но отсутствовала культура, наличествовало бы управление, но отсутствовало воспитание детей.
Более того, части органически целостных систем, возникшие в результате саморазбития единого субстанциального начала, обладают структурной изоморфностью, делающей возможным их взаимопроникновение (к примеру, различие между политикой и экономикой как организационно выделенными частями социального целого отнюдь не мешает им вступать в отношения композиционного пересечения, рождая такой феномен, как «экономическая политика»).
Указанные обстоятельства, как уже отмечалось выше, чрезвычайно осложняют структурное членение общества, однако, не делают его невозможным как в этом убеждены сторонники крайних форм «холизма», считающие такой подход заранее обреченной попыткой «разъять музыку как труп» или «поверить алгеброй гармонию».
В действительности структурный анализ является не только оправданным, но и необходимым для любого исследователя, который не ограничивается созерцанием внешних жизнепроявлений общества, но стремится понять его устройство. Важно лишь, чтобы такой анализ подчинялся неким общим правилам структурного рассмотрения органически целостных
