тяжкие оковы, что они ощущают их бремя и, следовательно, в данной области созрели для свободы; тогда эти ограничения следует немедленно устранить. И наконец, такой государственный деятель должен всеми средствами способствовать тому, чтобы последнее было достигнуто. Это-то и является, бесспорно, наиболее важным и вместе с тем наиболее легким в этой системе. Ибо ничто не способствует в такой мере достижению зрелости, необходимой для свободы, как сама свобода. Это утверждение отвергнут, конечно, те, кто так часто пользовался недостатком зрелости в качестве предлога для того, чтобы продолжать угнетение. Однако мне представляется, что данное утверждение, безусловно, вытекает из самой природы человека. Недостаток зрелости, необходимой для получения свободы, может проистекать только из недостатка интеллектуальных и моральных сил; устранить этот недостаток можно только посредством повышения их уровня; это требует работы, а работа — свободы, пробуждающей самодеятельность. Снять оковы, тяжесть которых не чувствует тот, кто их носит, не значит, конечно, даровать свободу. Однако нет на свете человека — как бы ни был он обижен природой, как бы ни был унижен своим положением, — который не ощущал бы тяжести своих оков. Следовательно, освобождать от оков надо постепенно, по мере того как возникает потребность в свободе, и каждый новый шаг на этом пути будет ускорять этот процесс. Большие трудности могут возникнуть также в связи с определением признаков этого пробуждения. Однако они связаны не столько с теорией, сколько с ее осуществлением, а для этого вообще нет определенных правил, и оно здесь, как и всегда, является делом гения. В теории я попытался бы уяснить для себя этот действительно очень запутанный вопрос следующим образом.
Законодатель должен всегда иметь в виду два момента: 1) чистую теорию, разработанную вплоть до мельчайших подробностей; 2) конкретную действительность, которую ему надлежит преобразовать. Он должен охватывать умственным взором не только теорию — во всех ее частях, самым полным образом и наиболее точно, — но и необходимые последствия каждого отдельного основоположения во всем их объеме, в их многообразном переплетении, а в том случае, если они не могут быть реализованы одновременно, — в их взаимной зависимости друг от друга. Ему следует также, что уже гораздо труднее, отчетливо представлять себе истинное положение вещей, быть осведомленным обо всех узах, которые государство налагает на граждан и которые они, вопреки принципам чистой теории, сами наложили на себя под защитой государства, а также обо всех последствиях этого. Затем он должен сопоставить обе картины. Считать, что момент для внедрения какого-либо теоретического принципа в действительность наступил, можно было бы в том случае, если бы оказалось, что посредством привнесения этого принципа в действительность он остается без изменения и приводит именно к тем последствиям, которые предполагались первой картиной, или, если бы это не оправдалось полностью, все-таки можно было бы предвидеть, что этот недостаток будет устранен тогда, когда действительность еще более приблизится к теории. Эта конечная цель — полное сближение обеих картин — должна постоянно стоять перед умственным взором законодателя.
Подобное образное представление может показаться странным, более того, можно даже утверждать, что эти картины невозможно сохранить неизменными, а тем более сопоставить друг с другом. Все эти возражения вполне обоснованны, но они во многом теряют свою силу, если подумать о том, что теория всегда требует свободы, а действительности, в той мере, в какой она от теории отклоняется, всегда присуще принуждение; причина, вследствие которой свободу не предпочитают принуждению, заключается только в невозможности этого, невозможности, которая по самой своей природе должна объясняться только следующими обстоятельствами: или тем, что сами люди либо их положение еще не подготовлены к свободе, и поэтому свобода может уничтожить те достигнутые результаты, без которых немыслима не только сама свобода, но и вообще какое бы то ни было существование (к этому могут привести обе упомянутые причины), или тем, что она — следствие только первой причины — не приводит к тем благотворным результатам, которые обычно ей сопутствуют. Судить о том и другом можно, однако, лишь в случае, если представить себе нынешнее и предшествующее состояние во всем их объеме и тщательно сравнить их характер и те последствия, к которым они могут привести. Трудность эта уменьшится, если принять во внимание, что государство в состоянии приступить к преобразованиям лишь тогда, когда оно обнаружит у граждан признаки готовности к этому; так, оно может освободить от оков не раньше, чем граждане почувствуют тяжесть их бремени, и вообще государство таким образом остается только зрителем, и если ему представляется случай упразднить какое-либо ограничение свободы, то оно должно лишь определить, возможно ли это, и руководствоваться только необходимостью такого акта. Вряд ли надо указывать на то, что речь здесь идет только о таких случаях, когда преобразования являются для государства не только физически, но и морально возможными, когда, следовательно, они не противоречат принципам права. При этом, однако, не следует забывать, что единственной основой для всякого положительного права является естественное и общее право и что поэтому исходить надо всегда из него; что — приводя правовое положение, из которого вытекают все остальные, — никто никогда не может каким-либо образом получить право пользоваться силами или имуществом другого человека, не имея на то его согласия или против его воли.
На основании этой предпосылки я решаюсь установить следующее основоположение.
Определяя границы своей деятельности, государство должно стремиться приблизить действительное положение вещей к правильной и подлинной теории в той мере, в какой это допустимо и возможно и этому не препятствуют серьезные основания, связанные с непреложной необходимостью. Возможность эта зависит от того, достаточно ли люди восприимчивы к свободе, которую постоянно проповедует теория, может ли свобода привести к тем благотворным последствиям, которые ей всегда сопутствуют, если ей не ставятся преграды; противодействующая же свободе необходимость исходит из того, чтобы внезапно дарованная свобода не уничтожила, не разрушила то, без чего невозможно не только какое бы то ни было дальнейшее продвижение, но подвергается опасности и само существование вообще. То и другое должно всегда обсуждаться на основании тщательно проведенного сравнения настоящего и предполагаемого в будущем положения вещей и последствий того и другого.
Это основоположение всецело вытекает из применения установленного выше общего принципа проведения всяких реформ (см. с. 136) к данному случаю. Ибо как там, где отсутствует достаточная восприимчивость к свободе, так и там, где она неизбежно затрагивает упомянутые выше результаты, принципы чистой теории, привнесенные в действительность, не в состоянии создать результаты, которые могли бы возникнуть вне действия посторонних факторов. Для дальнейшей разработки установленного принципа я больше ничего не добавлю. Я мог бы, конечно, дать классификацию возможных состояний действительности и продемонстрировать таким образом применение этого положения. Однако тем самым я вступил бы в противоречие со своими собственными принципами. Ведь я утверждал, что каждое подобное применение требует обозрения целого и всех его частей в самой полной связи, а построить такое целое с помощью одних гипотез невозможно.
Если связать с этим правилом, регулирующим практические действия государства, законы, предписанные ему изложенной выше теорией, то из этого последует, что государство должно руководствоваться в своей деятельности только необходимостью. Теория сводит его деятельность к одной только заботе о безопасности, поскольку только это недоступно отдельному человеку, и поэтому в данном случае деятельность государства необходима. Правило, определяющее его практические действия, требует строгого подчинения теории, за исключением тех случаев, когда дейсгви- тельное положение вещей заставляет его от этого уклониться. Таким образом, все изложенные в данной работе идеи ведут к принципу необходимости как к своей конечной цели. В чистой теории границы этой необходимости определяются только особенностями естественного человека; в практическом ее применении к этому присоединяется индивидуальность реального человека. Этим принципом необходимости следовало бы, как мне представляется, руководствоваться как высшим правилом в любой практической, связанной с человеком деятельности, поскольку только он ведет к прочным, бесспорным результатам. Соображения пользы, которые могут быть ему противопоставлены, не допускают твердого и уверенного суждения. Они требуют исчисления вероятности, которое, даже не принимая во внимание то, что это исчисление по самой своей природе никогда не бывает безусловно верным, легко может оказаться нереальным под действием самых ничтожных непредвиденных обстоятельств; напротив, необходимое властно взывает к чувству, и то, чего требует необходимость, всегда является не только полезным, но и тем, без чего обойтись нельзя. К тому же, поскольку число степеней полезности бесконечно, соображения полезности требуют все новых и новых мероприятий, тогда как при ограничении необходимостью и предоставлении тем самым более широкого поля деятельности индивидуальной силе потребность в них уменьшается. И наконец, забота о полезном приводит большей частью к положительным мерам, забота о необходимом — чаще всего к отрицательным, поскольку при достаточной степени самостоятельно действующей силы человека необходимость обычно возникает только тогда, когда надо освободиться от каких-либо сковывающих уз. Из всех этих соображений — к ним в ходе подробного анализа можно было бы прибавить еще ряд других — следует, что нет принципа, который в такой степени соответствовал бы чувству глубокого уважения к индивидуальности самостоятельно действующих существ и связанной с этим уважением заботе о свободе, как принцип необходимости. И таким образом, единственное бесспорное средство придать законам силу и вызвать к ним уважение состоит в том, чтобы положить в их основу именно этот принцип. Для достижения этой конечной цели предлагались различные пути; в частности, наиболее верным средством считалась попытка убедить граждан в том, что законы благотворны и полезны. Но даже если допустить в каком- либо определенном случае, что благотворность и полезность законов несомненна, то следует иметь в виду, что люди обычно с трудом поддаются убеждению в том, что определенное постановление действительно полезно; различные точки зрения создают различные мнения. К тому же против метода убеждения восстает сама природа человека, поскольку каждый, охотно обращаясь к тому, что он сам счел полезным, всегда противится попытке других навязать ему что- либо в качестве такового. Нести же бремя, налагаемое необходимостью, не отказывается никто. Там, где сложилось трудное положение, трудно и понимание того, что необходимо; однако именно применение данного принципа упрощает положение и облегчает это понимание.
Итак, я завершил путь, намеченный в начале моей работы. При этом я все время руководствовался глубочайшим уважением к внутреннему достоинству человека и к свободе, единственно соответствующей этому достоинству. Мне остается только пожелать, чтобы идеи, которые я здесь изложил, и выражение, которое я им придал, были достойны этого чувства!
О различии между полами и его влиянии на органическую природу
Ввиду важности конечной цели, которой прежде всего служит различие между полами, обычно назначение его
