поэт, стремясь удовлетворить этому своему предназначению, близок к тому, чтобы исполнить и самое высшее свое предназначение — возвыситься до идеалов и достичь известной всеохватности.

Мы обязаны теперь показать это. Потому чго если поэма, о которой мы собираемся судить, действительно производит столь чистое поэтическое впечатление, то мы сможем с уверенностью заняться обсуждением самой сущности поэзии, описывая всеобщий характер нашей поэмы; это описание составит первую, основную часть нашего дела.

Когда же завершится эта часть, то нам останется лишь установить, в какой мере работа поэта соответствует особым правилам поэтического рода, к которому принадлежит эта поэма.

Ибо, лишь соединив обе эти стороны критического рассуждения, мы можем быть уверены, что ни в чем не ущемили оригинальности поэта и не нарушили законные требования теории искусства.

III.Наипростейшее понятие искусства

Поле, которое поэт обрабатывает как свою собственность, — это поле воображения; лишь занимая воображение, лишь занимая его полностью и исключительно, поэт заслуживает звания поэта.

Природа — лишь предмет чувственного созерцания, и поэт должен претворить ее в материал фантазии. Превратить действительное в образ — вот самая общая задача искусства, к которой, непосредственно или более опосредованно, сводима любая иная его задача.

Чтобы преуспеть в этом, у художника один путь. Он должен стереть из памяти любое воспоминание о действительности, а поддерживать живой и бодрой лишь фантазию. Свой объект как по содержанию, так и по форме он может менять лишь незначительно, ибо, чтобы мы узнавали природу в его образе, он должен подражать ей точно и верно; итак, ему не остается ничего иного, как обратиться к субъекту, на который он намерен воздействовать. Если бы даже он оставил предмет таким, каким существует он в самой природе, до мельчайших пятнышек на нем, он все равно превратил бы его в нечто совершенно иное, ибо перенес бы его в иную сферу. В действительности всякая определенность исключает любую иную; следовательно, то, что реальность придает предмету, будучи такой, а не иной, то она и отнимает у него, поскольку, кроме нее, ничего больше не существует; для фантазии же это ограничение отпадает само собой, потому что проистекает лишь из природы действительности, тогда как душа, вдохновленная фантазией, возвышается над действительностью.

Таково наиболее всеобщее и самое простое воздействие любого искусства — оно лучше видно на примере картин, которые довольствуются тем, что изображают неподвижные предметы природы. Перед нами нарисованные растения, плоды — все так, как в самой природе, ничего не прибавлено, ничего не опущено, — почему же они производят на нас совсем иное впечатление, чем реальные предметы? Почему подобная картина обладает по отношению к всеобщему понятию искусства той же ценностью в своем художественном жанре, что и любое иное представление в своем? Просто потому, что она непосредственно-чисто обращена к фантазии зрителя и в той же чистоте рождена фантазией художника.

До сих пор мы не столько определяли, сколько описывали искусство, скорее эмпирически разъясняли, чем философски развивали его сущность. Подлинная дефиниция, чтобы не казаться произвольной, должна дедуцироваться на основании понятий. Подобная дедукция может в отношении искусства производиться лишь на основе всеобщей природы души.

Мы различаем три общих состояния души, — состояния, в которых все ее силы равнодеятельны, но всякий раз подчинены какой- либо одной господствующей силе. Мы заняты либо сбором, упорядочиванием и применением эмпирических знаний, либо отысканием независимых от опыта понятий, либо живем в ограниченной и конечной действительности так, словно она для нас не ограничена и бесконечна.

Последнее состояние — это нетрудно понять — принадлежность исключительно силы воображения, единственной среди наших способностей, которая в состоянии связывать противоречивые свойства.

Все, совершающееся в этом состоянии, обязано соединять в себе двоякое свойство. Во-первых, это должно быть чистое порождение силы воображения, а во-вторых, оно должно обладать известной реальностью — внешней или внутренней. Не будь первого, сила воображения не смогла бы царить, а не будь второго, прочие силы души не были бы одновременно деятельны. Но поскольку реальность, о которой идет сейчас речь, не может соотноситься с чем-либо существующим в действительности, то она может покоиться лишь на закономерности.

В этом состоянии коренится потребность в искусстве.

Поэтому искусство — это закономерное умение наделять продуктивностью силу воображения; таково первичное понятие искусства — оно же и высшее его понятие.

IV. Высота воздействия, какой достигает искусство

Идеальность.

Первое понятие об идеальном как о недействительном

Зажечь силу воображения силой воображения — вот тайна художника. Ведь чтобы принудить наше воображение порождать в себе самом тот предмет, который описывает художник, этот предмет должен свободно исходить из его воображения. А благодаря тому, что любое произведение искусства, сколько бы верным ни оставалось оно своему прообразу, принадлежит художнику как совершенно новое создание, то и предмет претерпевает перемену своей сущности и возносится на иную высоту.

Царство фантазии прямо противоположно царству действительности; и столь же противоположен поэтому характер всего, что принадлежит либо одной, либо другой сфере. От понятия действительного неотделимо то, что всякое явление существует отдельно, само по себе, что ни одно не зависит от другого, как основание или следствие. Не только подобная зависимость не может реально созерцаться и может быть усмотрена лишь путем умозаключений, но само понятие реального делает излишним разыскание зависимостей. Явление существует, вот оно, и этого достаточно, чтобы отвергнуть любые сомнения; для чего еще оправдывать его причинами и следствиями? Когда же мы переходим в область возможного, тут ничто не существует иначе, как через свою зависимость от иного, а потому все, что можно мыслить лишь при условии последовательной внутренней взаимосвязи, в самом точном и простом значении слова идеально. Потому что все это прямо противоположно действительности, реальности.

В этом смысле идеальным должно становиться все, что рукою искусства переводится в область чистого воображения.

Куда бы ни направлял человек свои взоры, повсюду он стремится установить законы взаимозависимости, внутренней организации. Стремление разума — в том, чтобы изгнать случай, воспрепятствовать тому, чтобы в области наблюдения и мышления казалось, будто царит случай, тому, чтобы он царил в сфере практической деятельности. Уже одним этим человек доказывает, что он по праву гордится высшим своим происхождением — в отличие от прочей твари, что его родина — не действительность, а лучшая страна, что ему место — в стране идей.

И вот последняя цель его интеллектуальных усилий: перенести вместе с собой в эту страну идей всю природу, все верные и полные наблюдения ее, иными словами, сравнять материал своего опыта с объемом всего мира; далее, превратить колоссальную массу отдельных, отрывочных явлений в нерасторжимое единство и организованное целое и всего этого достичь посредством данных ему для того органов.

Поскольку, однако, это рассуждение во всей своей всеобщности чуждо нашему предмету, то мы остановимся лишь на той доле, какая в этой огромной работе принадлежит воображению и художнику, в частности. Мы сейчас напоминаем об этом лишь для того, чтобы показать, что искусство не относится к числу механических и подчиненных занятий, с помощью которых мы лишь подготавливаемся к исполнению нашего подлинного предназначения, — напротив, оно принадлежит к числу самых возвышенных занятий, благодаря которым мы непосредственно исполняем свое предназначение.

V, Второе, более высокое понятие об идеальном как о превосходящем любую действительность

Даже непосредственно заимствуя свой предмет у природы, поэт заново порождает его своим воображением, и этим определяется облик, какой приобретает этот предмет, — облик, превосходящий его реальные свойства или отходящий от них. Ибо поэт стирает в нем черты, основанные на случайном, а все остальное приводит во взаимосвязь, при которой целое зависит лишь от самого себя; в предмете утверждается единство, но только не единство понятия, а исключительно единство формы, поскольку сила воображения способна образовать предмет лишь при двояком условии: во-первых, что он будет определяться самим собой, и, во-вторых, что он будет лишь формой. Если эту свою работу она производит успешно, то она выставляет, в конце концов, одни лишь чистые формы характеров, такие образцы, которые несут на себе отражение чистой, не искаженной отдельными переменчивыми обстоятельствами природы. Каждая форма несет на себе печать своеобразия, а таковое заключено лишь в форме и не может быть постигнуто иначе, как через посредство созерцания, а также не может быть выражено понятием.

Вот только теперь природа и украшена и облагорожена искусством, лишь теперь понятие идеального обретает более высокое значение: идеально то, чего не может достичь действительность и чего не может исчерпать словесное выражение.

Однако и здесь надо старательно остерегаться того, чтобы не понять ложно манеру художника и не впасть, например, в ошибку, полагая, будто художник может изображать лишь величественные и лишенные недостатков характеры. В чем бы ни состояло их своеобразие, надо только, чтобы оно проявлялось в них полностью и исключительно, чтобы художник обращался с предметом, как с чистым объектом воображения, — вот единственное требование, которое обязан он выполнить. А для этого ему не надо непременно опускать или добавлять те или иные черты — по крайней мере на том редко основывается его воздействие по существу. Художник может даже рабски следовать природе и все же добиться воздействия, потому что воздействие не зависит от отдельных черт, от отдельных перемен, а только от цвета, от освещения, приданных произведению, лишь от того, что он придает произведению единство и форму, которые непосредственно обращаются к нашей фантазии, непосредственно являют нам предмет и как чистое произведение воображения, и как полностью реальное, всецело согласное с законами природы и нашей души, то есть именно как идеальное. Какими, собственно, средствами достигает он этого согласия формы нашего воображения с формой природы, он и сам бы не сказал; так же, как обычно пыта- еотся описывать это, это приводит к тому, что искусство превращается почти в механическую работу.

Поэтому нужно осторожно пользоваться выражением «поэт возвышает природу». Строго говоря, это — метафорическое выражение. Произведение художника и произведение природы принадлежат различным сферам, и к ним не приложима одна мера.

Употребление слова „идеальное» в сфере ума и морали легко склоняет нас к тому, чтобы всегда понимать под ним нечто рассудочное или воспринятое сердцем. Однако оно приложимо и к чувственным предметам, и, чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить только, что приведенный пример простого подражания природе — это простейший случай искусства.

Если плод красиво написан, замечаешь в нем набухшие контуры, нежность мякоти, мягкость кожицы, как бы покрытой пухом, горение красок — и все это идеально, всего этого не достичь природе. Поэтому и нельзя сказать, что нарисованный плод красивее настоящего: природа прекрасна вообще лишь в той степени, в какой ее представляет себе фантазия. Нельзя сказать, что очертания в природе менее совершенны, что цвета менее ярки; различие между действительностью и искусством одно: действительность обращается к чувствам,