и примера, либо косвенно — изменяя положение граждан таким образом, чтобы оно принимало благоприятную для этой цели форму, и как бы препятствуя им действовать по-иному или, наконец, стремясь к тому, чтобы даже сами наклонности граждан вели их к достижению этой цели, и пытаясь воздействовать на их ум и сердце. В первом случае государство определяет только отдельные действия; во втором — характер действий в целом; наконец, в третьем — характер и образ мыслей граждан. Что касается ограничений, то в первом случае их меньше всего, чуть больше во втором и больше всего в третьем, отчасти потому, что ограничения оказывают влияние на источники, из которых проистекают многие действия, отчасти же потому, что сама возможность этого влияния требует принятия ряда мер. Однако, сколь ни различными представляются нам сферы государственной деятельности, вряд ли существует государственное устройство, которое не охватывало бы одновременно нескольких сфер. Так, например, безопасность и благосостояние очень тесно связаны между собою, и даже то, что определяет только отдельные действия, переходит при частом повторении в привычку и формирует характер. Поэтому очень трудно найти в данном случае такое разделение целого, которое соответствовало бы всему ходу исследования. Наилучшим нам представляется сначала рассмотреть такой вопрос: следует ли государству стремиться к положительному благосостоянию нации или ограничиться лишь обеспечением ее безопасности; далее, во всех своих мероприятиях государство должно обращать внимание только на то, что преимущественно является его предметом или вытекающими из его установлений следствиями, и одновременно подвергнуть проверке средства, которыми оно может пользоваться, преследуя каждую из этих целей.
Поэтому я буду говорить здесь обо всем том, что относится к старанию государства повысить положительное благосостояние нации, о различных способах попечения государства о населении страны, о поддержке, оказываемой жителям, частично прямой — в виде учреждений для оказания помощи бедным, частично косвенной — посредством поощрения земледелия, промышленности и торговли; я буду говорить здесь и обо всех финансовых и денежных операциях, запретах ввоза и вывоза и т. д. (в той мере, в какой они преследуют указанные нами цели) и, наконец, о всех мерах предотвращения или устранения ущерба, наносимого силами природы, короче говоря, о всех мероприятиях государства, направленных на сохранение или увеличение материального благосостояния нации. Поскольку же моральная сторона не часто принимается во внимание сама по себе, а преимущественно в связи с обеспечением безопасности, я займусь рассмотрением этого вопроса позже. Я утверждаю, что все эти меры имеют вредные последствия и не соответствуют истинной политике, которая должна исходить из высших и обязательно проникнутых человечностью точек зрения.
В каждом таком установлении господствует правительственный дух, и каким бы он ни был мудрым и благотворным, он создает однообразие и чуждый нации образ действий. Поэтому вместо того, чтобы люди, объединяясь в общество, умножали свои силы, пусть даже ценой известных жертв в сфере индивидуального обладания и потребления, они приобретают блага за счет своих сил. Именно многообразие, возникающее из объединения многих, есть высшее благо, которое может дать общество; и это же многообразие постепенно утрачивается, если возрастает вмешательство государства. Уже не члены нации вступают во взаимоотношения друге другом, а отдельные подданные вступают во взаимоотношения с государством, то есть с духом, который господствует в данном государственном управлении, притом в такие взаимоотношения, при которых превосходящая сила государства препятствует свободной игре сил. Одинаковые причины ведут к одинаковым следствиям. Таким образом, чем большее действие оказывает государство, тем более сходным становится не только все воздействующее, но и все находящееся под этим воздействием. Это и входит в намерение государства. Оно ищет благосостояния и спокойствия. То и другое достигается тем легче, чем меньше коллизий возникает между отдельными людьми. Между тем то, к чему стремится и должен стремиться человек, есть нечто совсем иное, это — многообразие и деятельность. Лишь они создают разносторонние и сильные характеры, и нет, конечно, человека, который пал бы так низко, чтобы предпочесть духовному величию благосостояние и счастье. Тот же, кто в своих рассуждениях судит о людях именно так, вызывает, и не без основания, подозрение в том, что он не ценит людей и хочет превратить их в машины.
Таким образом, вторым вредным последствием этих мер является то, что они ослабляют силу нации. Если посредством формы, возникающей из самодеятельной материи, сама материя обретает большую полноту и красоту, — ибо что она такое, если не соединение того, что раньше противостояло друг другу? — соединение, для осуществления которого всегда необходимо обнаружение новых объединяющих точек и, следовательно, множество новых открытий, возрастающих в своем числе по сравнению с большим предшествующим разнообразием, — то формой, приданной ей извне, материя уничтожается. В этом случае ничто подавляет нечто. В человеке все есть организм. То, что должно в нем созреть, должно быть в нем посеяно. Всякая сила предполагает наличие энтузиазма, и лишь немногое способно в такой степени питать его, как сознание того, что вызывающий его предмет составляет в настоящем или составит в будущем нашу собственность: ведь человек всегда считает своим не столько то, что он имеет, сколько то, что он делает, и работник, возделывающий сад, является, быть может, в большей мере собственником сада (в подлинном смысле этого слова), чем тот, кто праздно наслаждается им. Это слишком общее рассуждение может показаться неприменимым к действительности. Может даже показаться, что ростом интеллектуальных сил, а тем самым развитием культуры и характера вообще мы обязаны развитию многих наук, достигнутому благодаря этим и подобным мерам государства, которое одно только и имеет возможность производить опыты в больших масштабах. Однако отнюдь не всякое обогащение знаниями ведет непосредственно к облагораживанию интеллектуальной силы, а если это действительно происходит, то распространяется не столько на нацию в целом, сколько преимущественно на ту ее часть, которая относится к аппарату управления. Вообще рассудок человека, так же как и другие его силы, формируется только посредством собственной деятельности, собственной изобретательности или собственного использования чужих открытий. Постановления же государственной власти всегда в большей или меньшей степени связаны с принуждением, и даже если этот момент отсутствует, они наносят вред тем, что приучают человека надеяться больше на чужое знание, чужое руководство, чужую помощь, чем пытаться найти выход собственными силами. Едва ли не единственный способ, посредством которого государство может наставлять граждан, состоит в том, что оно учреждает то, что считает наилучшим, что является как бы результатом его исследований, и проводит это либо прямым законом, либо косвенным образом посредством каких-либо связывающих граждан мер, либо воздействует на них силою своего авторитета, обещанием вознаграждений или другими средствами поощрения и, наконец, просто рекомендует, приводя определенные логические доводы. Но какой бы из всех этих путей ни избрало государство, он будет весьма далек от лучшего, наиболее плодотворного способа обучения. Ибо наилучший способ состоит, без сомнения, в том, чтобы предложить человеку все возможные решения проблемы, тем самым лишь подготовив его к выбору наиболее подходящего; или, еще лучше: указав ему все препятствия, предоставить ему самому найти это решение. Этот метод наставления государство может применять к людям зрелым лишь отрицательным образом — посредством свободы, которая, создавая препятствия, одновременно дает силы и умение для их преодоления; положительным же образом он может быть применен путем подлинного национального воспитания только к формирующимся молодым людям. В дальнейшем мы подробнее остановимся на возражении, которое легко может возникнуть, а именно на том, что в вопросах, о которых здесь идет речь, более важно, чтобы было сделано дело, чем чтобы тот, кто его совершает, понимал, в чем его суть: ведь важно, чтобы земля была хорошо возделана, а не то, чтобы ее владелец был самым умелым земледельцем.
Еще больший вред энергии деятельности и моральному характеру людей наносит слишком пространная забота государства о гражданах. Это вряд ли нуждается в подробных разъяснениях. Тот, кем часто и упорно руководят, легко приходит к тому, что добровольно отказывается и от предоставленной ему доли самостоятельности, которой он располагает. Он считает себя свободным от забот, которые несут за него другие, и полагает, что достаточно ждать указаний и следовать им. Тем самым сдвигаются его представления о заслуге и вине. Идея первой его не захватывает, мучительное чувство второй овладевает им все слабее и реже, поскольку он, ссылаясь на свое положение, с легкостью перекладывает свою вину на того, кто это положение создал. Если же при этом оказывается еще, что намерения государства представляются ему не вполне чистыми, если он видит в них не только пользу для себя, но и какую-то побочную цель, то вред наносится не только силе, но и качеству моральной воли. Тогда он считает себя не только свободным от всех обязанностей, за исключением тех, которые государство прямо на него налагает, но и от всех попыток улучшить свое собственное положение; часто он даже боится этого, опасаясь, что тем самым государство обретет новую возможность извлечь для себя выгоду. Он старается в таких случаях всеми силами уклониться от государственных законов и чувствует себя в выигрыше, если ему это удается. Принимая во внимание, что для достаточно значительной части нации законы и постановления государства как бы охватывают всю сферу морали, нельзя без сокрушения признать, что священнейшие обязанности и самые произвольные постановления излагаются часто одними и теми же устами и что нарушение того и другого влечет за собой в ряде случаев одни и те же наказания. Не менее очевидно это вредное влияние и на поведение граждан по отношению друг к другу. Так же, как каждый сам полагается на заботу и помощь государства, он — и пожалуй, в еще большей степени — предоставляет государству заботиться о судьбе своих сограждан. А это в сбою очередь ослабляет сочувствие к другим людям и желание оказывать помощь друг другу. Взаимная помощь должна быть наиболее действенной там, где наиболее живо сознание, что все зависит только от нее, и, действительно, опыт показывает, что угнетаемые, как бы забытые правительством группы населения всегда связаны наиболее крепкими узами. Там, где холоднее отношение между гражданами, холоднее и отношение супругов друг к другу и отношение отца семейства к членам его семьи.
Предоставленные самим себе во всех своих делах, лишенные всякой посторонней помощи, люди действительно часто попадали бы — будь то по своей вине или без всякой вины — в затруднительное положение или испытывали бы бедствия; однако счастье, для которого предназначен человек, может быть достигнуто только его собственными силами, и именно в трудном положении обостряется его ум и формируется характер. Разве не возникают эти бедствия и там, где государство своим слишком
