основе данных опыта, которые, будучи взяты у многих, должны быть типичными для многих. Своеобразная сила индивида пронизывает все его чувства и страсти, накладывая на все свой отпечаток.
Можно было бы попытаться классифицировать историков по трем намеченным здесь воззрениям, однако характеристика подлинно гениальных историков не будет исчерпана ни одним из них, даже не всеми вместе, ибо сами эти воззрения также не исчерпывают причинной связи событий, и основная идея, исходя из которой только и можно понять события и причинную связь в ее полной истине, не заключена в сфере этих воззрений. Они охватывают лишь явления мертвой, живой и духовной природы, обозримые в их равномерно повторяющемся следовании, но не свободный самостоятельный импульс изначальной силы; поэтому такие явления свидетельствуют только о постоянно повторяющемся в соответствии с познанным законом или проверенным опытом развитии; однако то, что возникает, подобно чуду, хотя и может быть отчасти объяснено механическими, физиологическими и психологическими причинами, но ни из одной из них реально выведено быть не может; оно остается внутри сферы явлений не только не объясненным, но и не познанным.
Как бы мы ни строили свое объяснение, сфера явлений может быть понята только из точки, находящейся вне ее, и обдуманный выход из этой сферы столь же безопасен, сколь неминуемо заблуждение, если слепо замкнуться в ней. Всемирная история не может быть понята вне управления миром.
Приняв эту точку зрения, мы сразу обретаем то преимущество, что не считаем понимание событий завершенным посредством взятых из жизни природы объяснений. Впрочем, это мало помогает историку на последнем, самом сложном отрезке его пути, ибо ему не дан орган, посредством которого он мог бы непосредственно проникнуть в замыслы управления миром, и каждая такая попытка, так же как стремление обнаружить конечные причины, только завела бы его в тупик. Тем не менее это находящееся вне развития природы управление событиями открывается в них самих с помощью средств, которые, хотя и не относятся к области явлений, все-таки связаны с ними и могут быть познаны в них, подобно бестелесным существам, но лишь в том случае, если мы выйдем из сферы явлений и духовно перенесемся в ту сферу, откуда они берут свое начало. С их исследованием, таким образом, связано последнее условие задачи историка.
Число сил, творящих историю, не исчерпывается непосредственно выступающими в событиях силами. Если даже историк исследовал все эти силы в отдельности и в их взаимосвязи, — тип и преобразование почвы, изменения климата, духовные способности и склад мышления народов, еще более своеобразные проявления этих свойств у отдельных индивидов, влияние искусства и науки, глубокое и далеко идущее влияние гражданских институтов, — все еще остается более могущественный в своем воздействии принцип, который, правда, не выступает явственно, но дает самим этим силам толчок и направление. Этим принципом являются идеи, которые по своей природе находятся вне сферы конечности, но пронизывают всемирную историю во всех ее сферах и господствуют в ней.
Не может быть никакого сомнения в том, что подобные идеи открывают себя, что ряд явлений, не объяснимых просто действиями, близкими законам природы, обязаны своим существованием лишь отдаленному дуновению этих идей; не может быть сомнения и в том, что существует, следовательно, точка, которая указывает историку область, лежащую вне пределов событий, для того чтобы он мог познать их истинный характер.
Идея открывает себя двумя способами: в одном случае как направление, коюрое сначала незаметно, но затем постепенно все более зримо и наконец неодолимо охватывает многих людей в различных местах при различных обстоятельствах; в другом — как возникновение силы, которая по своим размерам и своему величию не может быть выведена из сопутствующих ей обстоятельств.
Что касается первого пути, то примеры такого рода могут быть обнаружены без всякого труда; они, впрочем, и распознавались во все времена. Но вполне вероятно, что еще многие события, которые теперь объясняют в первую очередь материальными и механическими причинами, должны быть рассмотрены именно с этой точки зрения.
Примером действия сил, явлений, достаточным объяснением которых не могут быть связанные с ними обстоятельства, служит вышеупомянутое внезапное возникновение в Египте искусства в его чистой форме и, пожалуй, в еще большей степени неожиданное развитие в Греции свободной и вместе с тем сдерживаемой в известных границах индивидуальности. С этого момента язык, поэзия и изобразительное искусство сразу же предстают в совершенстве, путь к которому тщетно пытаются обнаружить. Ибо удивительным в греческой культуре, тем, что в наибольшей степени является ключом к ней, мне всегда казалось следующее: поскольку к грекам все великое и переработанное ими перешло от разделенных на касты народов, они остались свободными от этого бремени, сохранив, однако, некий аналог ему: они лишь заменили строгое понятие более мягким понятием школы и свободного сообщества и посредством более дробного деления исконного национального духа, — деления на племена, народности и отдельные города — и посредством растущей связи между ними, привели различные индивидуальности к самой живой совместной деятельности. Благодаря этому Греция создала никогда ни до нее, ни после нее не существовавшую идею национальной индивидуальности, и, подобно тому, как в индивидуальности заключена тайна всего бытия, так ее степень, свобода и своеобразие во взаимовлиянии с другими определили все дальнейшее продвижение человечества во всемирной истории.
Правда, и идея может выступать только в связи с природой, и потому в упомянутых явлениях обнаруживается ряд оказывающих благоприятное воздействие причин, обнаруживается переход от менее совершенного к более совершенному, а там, где в нашем знании зияют пробелы, мы можем с полным основанием предполагать наличие подобных причин. Однако от этого первоначальное направ дение, первая вспыхнувшая искра, не становится менее удивительной Без нее невозможно было бы действие каких бы то ни было благоприятствующих обстоятельств, и ни опыт, ни постепенное продвижение, пусть даже оно длилось века, не привели бы к цели. Идея может открыться только индивидуальной духовной силе, но то, что росток, который она в эту силу привноси), развивается предначертанным ему путем, что характер его развития не изменяется, когда этот росток переходит в другие индивиды, что выросшее из него растение собственными силами достигает своего цветения и зрелости, а затем вянет и исчезает независимо от характера обстоятельств и индивидов — это доказывает, что движение в данном явлении совершает самостоятельная природа идеи. Таким образом, во всех различных видах бытия и духовного порождения возникают образы, в которых отражается какая-либо сторона бесконечности, и ее вмешательство в жизнь создает новые явления.
В материальном мире — поскольку при исследовании духовного мира наиболее верным путем остается прослеживание аналогии с ним — нельзя ожидать возникновения столь значимых новых образов. Различия в организации нашли свои прочные формы, и, хотя они никогда не могут быть исчерпаны в органической индивидуальности, эти тонкие нюансы недоступны взору непосредственно и едва различимы в своем действии на духовное формирование. Создание материального мира происходит в пространстве сразу, создание духовного мира совершается постепенно во времени, н первое, несомненно, раньше находит точку своего успокоения, на которой творение теряется в однообразном воспроизведении. Значительно ближе духовному, чем образ и строение тела, органическая жизнь, и законы того и другого в большей степени могут быть применены друг к другу. В здоровом состоянии это менее заметно, хотя вполне вероятно, что и тогда происходят изменения соотношений и направ- ленностей, которые вызываются скрытыми причинами и в разные эпохи меняют характер органической жизни. Но в состоянии, отклоняющемся от нормы, в болезненных формах жизни, несомненно, можно провести аналогию между направлениями, которые без каких-либо объяснимых причин возникают внезапно или постепенно, следуют как будто своим собственным законам и указывают на некую скрытую связь вещей. Это подтверждают многочисленные наблюдения, хотя, быть может, в историческом исследовании они будут использованы лишь позднее.
Каждая человеческая индивидуальность есть идея, воплощенная в явлении; в некоторых же сияние идеи настолько сильно, что кажется, будто идея лишь приняла форму индивида, чтобы открыть в нем самое себя. Если развернуть человеческую деятельность, то после устранения всех определяющих ее причин в ней останется нечто исконное, которое, вместо того чтобы быть задушено влиянием этих причин, напротив, само преображает их, и в этом элементе заключено беспрерывно действующее стремление создать внешнее существование для своей внутренней своеобразной природы. Так же обстоит дело с индивидуальностью наций: в ряде исторических периодов это различается в них с большей ясностью, чем в отдельных людях, так как в определенные эпохи и при известных обстоятельствах человек развивается как бы в массе. Поэтому в событиях жизни народов, вызванных потребностями, страстью и кажущейся случайностью, действует, и сильнее, чем эти элементы, духовный принцип индивидуальности; он стремится создать пространство для заключенной в нем идеи, и это ему удается, подобно тому как самое слабое растение благодаря своему органическому развитию разрушает стену, выдерживавшую воздействие веков. Наряду с тем направлением, которое народы и отдельные индивиды придают развитию человеческого рода своими делами, они оставляют последующим поколениям формы духовной индивидуальности, оказывающие более длительное и интенсивное воздействие, чем события и происшествия.
Но существуют и такие идеальные формы, которые, не воплощаясь в человеческую индивидуальность, воздействуют на нее лишь косвенно. К ним относятся языки. Ибо хотя в каждом языке отражается дух нации, каждый из них имеет и более раннюю, независимую основу, а его собственная сущность и его внутренняя связь настолько могущественны и определяющи, что его самостоятельность оказывает большее воздействие, чем испытывает таковое, и каждый имеющий значение язык выступает как своеобразная форма создания и сообщения идей.
Еще более чистым и полным способом вечные исконные идеи всего мыслимого создают для себя бытие и значимость, красоту во всех материальных и духовных образах, истину в неизменном действии каждой силы соответственно присущему ей закону, право в неумолимом ходе вечно выносящих себе суд и карающих себя событий.
Для человеческого воззрения, которое не проникает непосредственно в замыслы управления миром, а может лишь предчувствовать их в идеях, посредством которых они открываются, вся история является лишь осуществлением идеи, и в идее заключена одновременно сила и цель; таким образом, углубляясь в созерцание творящих сил, мы оказываемся на более правильном пути к постижению конечных причин, к которым естественно стремится дух. Целью истории может быть только осуществление идеи — ее надлежит выразить человечеству, выразить во всех направлениях и во всех образах, в которых конечная форма может быть объединена с идеей; ход событий оборвется лишь там, где обе они окажутся уже неспособными проникать друг в друга.
Таким образом, мы достигли того, что обнаружили идеи, которые должны руководить историком, и можем теперь вернуться к предпринятому нами выше сравнению между ним и художником. То, чем для
