в этих названиях. Другим важным средством доказательства бывшего распространения этого языка является совпадение древних географических названий с теми, которые существуют в настоящее время в провинциях, где говорят по-баскски. Такое совпадение, даже если смысл наименования нельзя разгадать, говорит о том, что сходство внешних условий способствовало образованию в разных местах сходных названий из одних и тех же языковых элементов. Много весьма ценной информации по этому поводу содержит работа Астарлоа, и поскольку бискайские деревни состоят только из отдельных хуторов (caserios), часто весьма рассеянных и группирующихся друг с другом только по признаку их соотнесенности с какой-либо из церквей \ и поскольку каждый такой хутор имеет собственное название, обусловленное его положением, деревьями и травами, его окружающими, и почти все фамильные имена восходят к наименованиям этих родовых жилищ, то в стране басков налицо необычайное богатство собственных имен. Все это богатство с большим усердием собирал покойный Астарлоа, и во время многочисленных прогулок с ним я сам был свидетелем того, как он ежедневно пополнял свою коллекцию. Итак, в предстоящем нам исследовании мы можем и не давать полную этимологию каждого названия или же вообще не этимологизировать некоторые из них. Однако первоочередную важность в такого рода исследованиях имеет отделение чужеродных названий от исконных. Г1о этому поводу мне как будто бы удалось сделать некоторые наблюдения, ускользнувшие от внимания баскских ученых, поскольку они исходили из предвзятого мнения о том, что только один современный баскский язык, без каких бы то ни было других, был распространен по всей древней Иберии, хотя именно этот вопрос было необходимо выяснить прежде всего. Ведь то, что следы современного языка этой области обнаруживаются в древних названиях, ясно с первого взгляда, и необходимо лишь установить, насколько далеко эти следы заходят, имеются ли наряду с ними следы каких-нибудь других языков и какое они имеют географическое распределение? Но чтобы не отдавать предпочтения какой бы то ни было определенной системе и поступать совершенно беспристрастно, я прежде всего займусь, не задаваясь вопросом о древних народностях, только всей массой древних названий и сравнением их с современным баскским языком, с тем, чтобы лишь потом, установив все сходства и различия, попытаться локализовать как те, так и другие, и сравнить полученные результаты со сведениями, которые по этому поводу можно почерпнуть из древних авторов.
Результаты настоящего исследования
Сравнение древних географических названий Иберийского полуострова с материалом баскского языка показывает, что последний был языком иберов, а поскольку этот народ имел как будто бы только один язык, то термины „иберийские народы» и „говорящие по-баскски» суть равнозначные выражения.
Баскские географические названия обнаруживаются на всем полуострове без исключения, и, следовательно, весь он был заселен иберами.
Однако среди географических названий полуострова есть и другие, сравнение которых с географическими названиями стран, населенных кельтами, показывает, что они имеют кельтское происхождение, и, основываясь на них, можно обнаружить места поселений смешавшихся с иберами кельтов даже там, где исторические свидетельства для таких выводов отсутствуют.
В соответствии с нашими выводами, не смешавшиеся с кельтами иберы жили только вокруг Пиренеев и на южном побережье. Смешение обеих наций было характерно для внутренних областей, Лузитании и большей части северного побережья.
Иберийские кельты по своему языку были сходны с теми кельтами, от которых происходят древние географические названия Галлии и Британии, а также до сих пор существующие исконные языки Великобритании и Франции; но они, видимо, не были всего лишь ответвлением галльских племен (народом, отделившимся от основной массы, оставшейся на старом месте), о чем свидетельствуют различия в характере и в установлениях. Они, конечно, могли еще в незапамятные времена находиться в Галлии, но могли прийти и еще раньше, из какого-либо другого места. В любом случае при смешении их с иберами преобладающим оказался не галльский характер, известный нам по описаниям римлян, но иберийский.
За пределами Испании, к северу, если исключить иберийскую Аквитанию и часть побережья Средиземного моря, никаких следов иберов не обнаруживается. В частности, каледонцы относятся не к иберийским, а к кельтским племенам.
Однако к югу иберы занимали три больших острова в Средиземном море, как об этом говорят исторические свидетельства и баскские географические названия. Однако можно предположить, что они (во всяком случае, не все) не переселились туда из Иберии или Галлии, но занимали эти места с незапамятных времен либо же пришли туда с востока.
Неясно, относились ли они к числу первоначальных обитателей Италии. Тем не менее и здесь можно найти некоторое количество баскских географических названий, которые могли бы оправдать подобное предположение.
Иберы по своему характеру и языку отличаются от кельтов, насколько мы знаем последних по описаниям греков и римлян и по сохранившимся их языкам. Однако нет оснований отрицать всякое родство между этими двумя нациями: иберы вполне могли сами по себе представлять родственное кельтам, но рано от них отделившееся племя.
Однако настоящее исследование смогло прийти к сформулированным выше положениям лишь постольку, поскольку оказалось возможным сравнение географических названий как представляющих самостоятельную ценность исторических памятников с баскским языком. Мы стремились ограничиться только этой задачей, чтобы таким образом проверить, подтвердить и расширить выводы предшествующих исследований, по большей части исключавших из своего поля зрения исконный язык Иберии. Но чтобы полностью завершить исследования о коренных жителях Иберийского полуострова, нужно было бы еще независимо от исторических свидетельств и географических названий сравнить баскский как язык с прочими языками Западной Европы. Только такое сравнение могло бы, в частности, в должной мере прояснить последний из приведенных выше пунктов. Но это — предприятие гораздо более трудное и требующее совершенно иной подготовительной работы.
Опыт анализа мексиканского Языка
(. .) Хотя все языки в целом обладают приблизительно одним и тем же строением и следуют одинаковым законам, однако едва ли существует хотя бы один, который не отличался бы от других каким- либо особым своеобразием. И желание объединить все эти различия в одном общем языке и таким образом связать воедино все его рассеянные преимущества было бы совершенно химерическим предприятием. Такой общий язык был бы внутренне противоречивым, так как он вобрал бы в себя все различительные особенности отдельных языков, и был бы пустым, ибо стремился бы их взаимно сгладить. Однако все отдельные языки собираются, все столь противоречивые особенности соединяются в языковой способности человека. Эта способность составляет средоточие изучения языка, через которое проходит все, и она управляет всеми его частями и процедурами.
У человечества повсюду примерно одни и те же потребности и одни и те же телесные и духовные силы, однако в их мере и качестве остается нечто неопределимое, чем они между собой различаются, превосходя друг друга или друг другу уступая. Вследствие этого нам открывается та область, которая наряду со всеобщей одинаковой оформленностью выказывает в своих пределах весьма неопределенное и вечно неисчерпаемое многообразие. Но и эта область резко ограничена, во-первых, природой языка как орудия, состоящего из определенного числа звуков и допускающего лишь определенное количество их соединений; во-вторых, природой человека, свойствами его органов и возможным объемом его способности ощущать, думать, воспринимать; далее, неизменными законами общих идей, которым должны оставаться подвластными все отдельные употребления; наконец, внешними окружающими нас предметами.
Эта область, подобная пространству, свободному сверху донизу между самыми низкими неизбежными потребностями и самым высо-
WilhelmvonHumboldt.VersucheinerAnalysederMexicanischenSprache(1821), ким развитием, а по сторонам открытому для многообразнейших способов достичь ступеней этого развития различными средствами, и представляет поле, исследуемое, обрабатываемое и оплодотворяемое общим языкознанием. Вследствие этого всякое изучение отдельного языка может и должно по справедливости всегда преследовать двойную цель: объяснять отдельный язык через общность всех известных, а языки вообще — через этот отдельный, исправлять и расширять с позиций этого языка наши общие знания о языке и классификацию совокупности уже описанных языков, а также толковать характер и строение отдельного языка, опираясь на природу „человека говорящего» вообще.
Знание одного языка, очевидно, облегчается знанием другого, и вряд ли возможно объяснить основы какого-либо из них истинно удовлетворительным образом, не призывая на помощь сравнение с любым возможно большим количеством других языков. Любой отдельный язык в более чем одном отношении представляет собой фрагмент; во-первых, в связи с тем, что он установился благодаря длительным изменениям; далее, в связи с основой, от которой он происходит; наконец, в связи с совокупностью всех сущих или бывших языков Земли. Но в этом последнем отношении его можно назвать фрагментом лишь в переносном смысле. Целое, о котором мы говорим, составлено не из некоторого количества взаимодействующих и единообразно целенаправленных частей, но, скорее, из ряда методов, определяющих всегда целостное, но всегда различное функционирование этих частей. В этом отношении языки, если не рассматривать их родства, скорее, дополняют друг друга.
Некоторые примеры помогают пролить свет на принцип объяснения своеобразий одного языка с помощью других. Природе вещей не противоречит называние одновременно с действием и предмета, на который оно направлено. Поэтому неудивительно, что существуют языки, которые настолько тесно присоединяют к глаголу управляемые им местоимения, что те становятся частью его спряжения. Это обыкновение налицо во всех семитских языках, в тюркском и персидском, в финском и венгерском, однако все они осуществляют его лишь в некоторых случаях, а в венгерском, собственно говоря, от него сохранился только слабый след. В нем отмечается всего лишь один-единственный случай, когда первое лицо единственного числа управляет местоимением второго лица в аккузативе, и то при этом не присоединяется обычное местоимение, а изменяется окончание; но можно предположить, что оно основывается на исчезнувшем местоимении. Таким образом говорят не latomtegedit’я тебя вижу’, а одним словом — latlak. Только баскский язык („ZusatzezumMithridates», Th. 4, S. 318f.) настолько привел это инкорпорирование управляемого местоимения всовершеннуюи регулярную систему, что в ней объединены почти все возможные случаи. Только благодаря этому языку можно предельно ясно составить себе представление об этой особенности, которая хотя в отдельных случаях и придает речи большую ясность и определенность, но в целом не столько составляет преимущество, сколько сообщает языку медлительность и неуклюжесть. Насколько это свойство позволяет сделать вывод о тождественном происхождении упомянутых языков — должно быть исследовано в другом месте. Между тем примечательно, что те восточные языки, которые в наибольшей степени близки западным, как, например, персидский, с наибольшей скупостью используют этот способ.
Что баскский язык представляет для этого случая, то мексиканский— для другого, а именно для выяснения, нейтрален ли глагол, возвратен или переходен, а в последнем случае — указывает ли он на определенный или неопределенный объект, на лицо, или предмет, или на то и другое вместе. Во всех языках эти случаи следует тщательно различать, а некоторые выражают эти возможности непосредственно в самом глаголе. В немецком
