пересмеивал его имя:
Так и Платон распластал пестро заплетенные чуда.[263 — Игра слов, построенная на значении имени Платона — «широкий».]
Алексид пишет в «Меропиде»:
— Ты вовремя пришел. Уже я выдохся: Хожу я взад-вперед, Платону следуя, Все ноги стер, но ничего не выдумал.
И в «Анкилионе»:
— Пустое! За Платоном вслед побегай-ка — Познаешь суть и в чесноке и в щелоке.
Амфий — в «Амфикрате»:
— Какого там добра ты удостоился, — О том, хозяин, знаю я не более, Чем о добре Платоновом. — Так выслушай!
И в «Дексидемиде»:
— Ах, Платон, Платон, Ведь только ты и знаешь, что угрюмиться И брови гнуть, улитки наподобие.
Кратин в «Лжеподкидыше»:
— Ты — человек, а значит, есть душа в тебе. — Платон свидетель, я того не ведаю, А лишь предполагаю.
Алексид в «Олимпиодоре»:
— Плоть смертная иссохшим прахом сделалась, И в воздух возлетела часть бессмертная. — Твердишь урок Платона?..
И в «Парасите»:
— Наедине с Платоном празднословить ли…
Насмехается над ним и Анаксилай в «Виноградаре», в «Цирцее» и в «Богачках».
Аристипп в IV книге «О роскоши древних» уверяет, что он был влюблен в некоего мальчика Астера, который обучался астрономии, а также в вышеназванного Диона, а также, по утверждению некоторых, и в Федра. Любовь эта явствует из нижеследующих эпиграмм, которые он будто бы написал о них:
Смотришь на звезды. Звезда ты моя! О, если бы стал я Небом, чтоб мог на тебя множеством глаз я смотреть!
И еще:
Прежде звездою рассветной светил ты, Астер мой, живущим; Мертвым ты, мертвый, теперь светишь закатной звездой.[264 — ПА VII 669 (пер. С. Соболевского) и 670 (пер. Л. Блуменау). Имя Астер означает «звезда».]
А о Дионе так:
Древней Гекубе, а с нею и всем о ту пору рожденным Женам троянским в удел слезы послала судьба. Ты же, Дион, победно свершивший великое дело, Много утех получил в жизни от щедрых богов. В тучной отчизне своей, осененный почетом сограждан, Ты почиваешь, Дион, сердцем владея моим.[265 — ПА VII 99 (пер. Л. Блуменау).]
Говорят, эти стихи и в самом деле начертаны на его гробнице в Сиракузах.
А о любви своей к Алексиду и (как было сказано) к Федру он сложил такие стихи:
Стоило только лишь мне назвать Алексида красавцем. Как уж прохода ему нет от бесчисленных глаз. Да, неразумно собакам показывать кость! Пожалею Позже: не так ли я встарь Федра навек потерял?[266 — ПА VII 100 (пер. О. Румера).]
Говорят, он имел любовницей Археанассу, о которой написал так:
Археанасса со мной, колофонского рода гетера, — Даже морщины ее жаркой любовью горят. Ах, злополучные те, что на первой стезе повстречали Юность подруги моей! Что это был за пожар![267 — ПА VII 217.]
А вот стихи его к Агафону:
Душу свою на устах я имел, Агафона целуя, Словно стремилась она переселиться в него.
Вот и другие:
Я тебе яблоко бросил. Подняв его, если готова Ты полюбить меня, в дар девственность мне принеси. Если же нет, то все же возьми себе яблоко это, Только подумай над ним, как наша юность кратка.
И еще другое:
Яблоко я, а бросил меня полюбивший Ксантиппу. Что же, Ксантипна, кивни! Вянешь и ты ведь, как я.[268 — ПА V 77–79 (пер. Л. Блуменау).]
Говорят, ему принадлежит и надпись пленным эретрийцам:
Мы, эретрийцы, евбейское племя, лежим на чужбине, Около Суз, от родной так далеко стороны!
И такие стихи:
Музам Киприда грозила: «О девушки! Чтите Киприду, Или Эрота на вас, вооружив, я пошлю!» Музы Киприде в ответ: «Аресу рассказывай сказки! К нам этот твой мальчуган не прилетит никогда».
И такие:
Золото некто нашел, обронивши при этом веревку. Тот, кто его потерял, смог себе петлю связать.[269 — ПА VII 259, IX 39 (пер. Л. Блуменау), IX 44 (пер. О. Румера).]
Молон недолюбливал Платона и говорил: «Удивительно не то, что Дионисий оказался в Коринфе,[270 — Тиран Дионисий Младший, потеряв власть, должен был доживать жизнь частным человеком в Коринфе.] а то, что Платон оказался в Сицилии». Ксенофонт, по-видимому, тоже не был расположен к нему: во всяком случае они словно соперничали, сочиняя такие схожие произведения, как «Пир», «Апология Сократа» и «Нравственные записки»;[271 — Имеются в виду «Воспоминания о Сократе» Ксенофонта и малые диалоги Платона — «Лахет», «Хармид» и пр.] один сочинил «Государство», другой «Воспитание Кира», а Платон на это заявил в «Законах»,[272 — Платон. Законы III 694 с.] что такое «Воспитание Кира» — выдумка, ибо Кир был совсем не таков; и оба, вспоминая о Сократе, нигде не упоминают друг о друге — только один раз Ксенофонт называет Платона в III книге «Воспоминаний».[273 — Ксенофонт. Воспоминания о Сократе III 6, 1. Ср. выше, II 57.]
Также и Антисфен, говорят, собираясь однажды читать вслух написанное им, пригласил Платона послушать: тот спросил, о чем чтение, и Антисфен ответил: «О невозможности противоречия». «Как же ты сумел об этом написать?» — спросил Платон, давая понять, что Антисфен-то и противоречит сам себе; после этого Антисфен написал против Платона диалог под заглавием «Сафон», и с этих пор они держались друг с другом как чужие.
Сам Сократ, говорят, послушав, как Платон читал «Лисия», воскликнул: «Клянусь Гераклом! сколько же навыдумал на меня этот юнец!» — ибо Платон написал много такого, чего Сократ вовсе не говорил.
Враждовал Платон и с Аристиппом. Так, в диалоге «О душе»[274 — Платон. Федон 59 be (ср. выше, II 65). Здесь же Платон признается, что и сам не был при кончине Сократа.] он порочит Аристиппа тем, что тот не был при кончине Сократа, хотя Аристипп был не так уж далеко — на Эгине.
Ревновал он и к Эсхину за его добрую славу при Дионисии; и когда Эсхин приехал, то Платон к его бедности отнесся свысока, а Аристипп помог. Он вложил в уста Критону те доводы, которыми Сократа в тюрьме уговаривал бежать, — а принадлежат они (говорит Идоменей) Эсхину, и лишь по своей неприязни к нему Платон приписал их Критону.[275 — Ср. выше, II 60.]
А о себе Платон не упоминает нигде в своих сочинениях, кроме как в «Апологии» и в диалоге «О душе».[276 — Платон. Апология 34 а, 38 b; «Федон» 59 b.]
Аристотель говорит, что образ речи Платона — средний между поэзией и прозой. Аристотель один дослушал Платона до конца, когда тот читал диалог «О душе», а остальные слушатели все уже разошлись (об этом пишет в одном месте Фаворин). Филипп Опунтский, по некоторым известиям, переписал с восковых дощечек его «Законы», и он же, говорят, сочинил к ним «Послезаконие». Начало «Государства» было найдено записанным на много ладов (сообщают Евфорион и Панэтий). Это «Государство», по уверению Аристоксена, почти все входит в состав «Противоречий» Протагора.[277 — Сочинение Протагора ближе неизвестно. Ср. ниже, III 57.] Первым Платоновым диалогом, говорят, был «Федр»:[278 — «Федр» — не раннее произведение Платона, а принадлежит к зрелому периоду его деятельности (370-е гг. до н. э).] в самом деле, в его постановке вопроса есть что-то мальчишеское. Впрочем, Дикеарх и весь слог его сочинений считает грубым.
Говорят, Платон увидел одного человека за игрой в кости и стал его корить. «Это же мелочь», — ответил тот. «Но привычка не мелочь», — возразил Платон.
На вопрос, будут ли писать о нем в записках, как о его предшественниках, он отвечал: «Было бы доброе имя, а записок найдется довольно».
Однажды, когда к нему вошел Ксенократ, Платон попросил его выпороть раба: сам он не мог это сделать, потому что был в гневе. А какому-то из рабов он и сам сказал: «Не будь я в гневе, право, я бы тебя выпорол!»
Сев на коня, он тотчас поспешил сойти, чтобы не поддаться (так сказал он) всаднической гордыне. Пьяным он советовал смотреться в зеркало, чтобы отвратиться от своего безобразия. Допьяна, говорил он, нигде не следует пить, кроме как на празднествах бога — подателя вина. Сон без меры тоже ему претил. Недаром он пишет в «Законах»: «Ни на что не годен спящий».[279 — Платон. Законы V 808 b.]
«Слаще всего, — говорил он, — слышать истину». (А другие передают: «говорить истину».) Об истине пишет он и в «Законах»: «О чужеземец, истина прекрасна и незыблема, однако думается, что внушить ее нелегко».[280 — Там же, II 663 е.]
Желанием его было оставить по себе память в друзьях или в книгах. Сам же он по большей части сторонился людей, как о том сообщают некоторые.
Скончался он, как мы уже описывали, на тринадцатом году царствования Филиппа (как пишет Фаворин в III книге «Записок») и был удостоен от царя почетом (как пишет Феопомп). Впрочем, Мирониан в «Сравнениях» говорит, что у Филона упоминаются пословицы о Платоновых вшах, словно он умер от вшей.[281 — См. прим. 6 к кн. II.] Погребен он в Академии, где провел большую часть жизни в занятиях философией, отчего и школа его получила название академической. При погребении его сопровождали все ученики, а завещание он оставил такое:
«Платон оставляет и завещает следующее имущество. Имение в Ифистиадах, к северу до дороги в Кефисийский храм, к югу до храма Геракла в Ифистиадах, к востоку до земли Архестрата Фреаррийского, к западу до земли Филиппа Холлидского; это имение никому не продавать и не отчуждать, а владеть им отроку Адиманту по мере его сил. Имение в Иресидах, что куплено у Каллимаха, к северу до земли Евримедонта Мирринунтского, к югу до Демострата Ксипетейского, к востоку до Евримедонта Мирринунтского, к западу до реки Кефиса. Денег — три мины. Чашу серебряную весом 165 драхм, чашу малую в 45 драхм, перстень золотой и серьгу золотую весом вместе 4 драхмы 3 обола.[282 — Вес чаш — ок. 700 и ок. 400 г; вес перстня с серьгой — ок. 20 г.] Три мины мне должен Евклид-каменотес. На волю отпускаю рабыню Артемиду. Рабов оставляю Тихона, Бикта, Аполлониада и Дионисия. Утварь оставляю перечисленную, а второй ее список — у Дионисия. Долга никому не имею. Душеприказчики мои — Леосфен, Спевсипп, Деметрий, Гегий, Евримедонт, Каллимах, Фрасипп».
Таково его завещание. А на гробнице его начертаны такие надписи. Первая:
Знанием меры и праведным нравом отличный меж смертных, Оный божественный муж здесь погребен Аристокл. Если кому из людей достижима великая мудрость, Этому — более всех: зависть — ничто перед ним.
Вторая:
В лоне глубоком земля сокрыла останки Платона, Дух же бессмертный его в сонме блаженных живет. Сын Аристона, ты знал прозренье божественной жизни, И меж достойнейших чтим в ближней и дальней земле.
И третья, позднейшая:
— Кто ты, орел, восседящий на этой гробнице, и что ты Пламенный взор устремил к звездным чертогам богов. — Образ Платоновой я души, воспарившей к Олимпу, Тело земное свое бросив в афинской земле.[283 — ПА VII 60–61 (перевод наш) и
