гово>и с нею, и ей полезно. Вовлеки сюда Тику и Мика—и им тможешь и сама приобретешь навык. Бывает Аня, вовлеки сюда и ее. Вообще, введи слова и фразы на ин. языках в обиход, іусть это будет игра, шутка, на смех, но пусть у всех создается іривычка. Читай почаще вслух, хотя бы по 10 строк, и читай другим, это очень важно. Приходят к тебе подруги, делай то же с ними. Надо создать атмосферу, только в атмосфере приобретается настоящий навык, а не из оторванных от повседневюсти уроков и книг. Придумывай игры с ин. словами и фразами, ну хотя бы на слова, начинающиеся с опред. буквы. Н· это все в порядке не учебном, в учебном же сконцентрируй внімание на немногом, чтобы добиться таких знаний, при которих переваливаешь через хребет и когда становится двигаться ухе легко, потому что чувствуешь себя хозяином дела. Крепко делую тебя, дорогой Олень. В сл. раз напишу больше [2407 — В начале 1937 г. Екатерина Павловна Пешкова снова направила запрос о П. А. Флоренском (Архив А. М. Горького в ИМЛИ РАН, фонд Е. П. Пешковой—био, 20—2—55, л. 4): «ФЛОРЕНСКИЙ Пав. Ал–др., 53 г., ар. 26/ГІ — 33 г., приг. 10 л. концлагеря. По окончании работ на Мерзлотной станции переброшен на Соловки, где организовал добычу «агарога» из водорослей. За время пребывания в к–лагере усовершенствовал и сделал ряд открытий. У него большая семья: жена и 5 человеке детей от 25 лет до 12». На запросе появилась успокаивающая резолюция: <«…Пр. 4. ГГ.37 г. будет переведен на работу в Ленинград. Е. П.». Как этот запрос преломили в НКВД, будет видно позднее. — 638.]. 1937 г. Загорск (б. Сергиев) Московской об/асти Анне Михайловне Флоренский Флоренской Павел Александрович Пионерская ул. д. 19 Cn. I 1937.1.7. Соловки. №87. Дорогой Васюшка, написал было я вам письмо, но отправить, в виду выходного завтрашнего дня не удалось. Сажусь за следующее. —Сегодняшний день выделился из прочих: небо разъяснилось, морозно. К вечеру разыгралось сев. сияние. Часов ок. 7 в· сев. части неба возник голубоватый световой сегмент, —нечто вроде света полной восходящей луны, но более яркий и резко очерченный. Сегмент этот стал подыматься над горизонтом, увеличивая светояркость с BCB стороны небосвода. Затем от него стали отделяться концентрические дуги, того же голубоватого цвета, тянущиеся в широтном направлении через небосвод. Точнее сказать, словно самый сегмент состоял из концентрич. дуг и постепенно на них распадался. Дуга одна проходила через зенит, другая была даже южнее. Вместе с тем световой сегмент обратился в четко очерченный темный, более темный чем остальное небо, но окруженный яркою световою дугой. Co стороны сегмента эта дуга была очерчена резко, а с внешней стороны постепенно сливаясь с небом. Кстати сказать, во время северных сияний, и в частности сегодня, небо не черное, а все несколько светится, словно расплывшийся Млечный путь. Звезды видны, но более яркие, и в числе далеко не соответствуэщем ясности атмосферы. Из световых дуг по яркости, посіг ограничивающей сегмент, была зенитная. — По прошествт небольшого времени эти дуги, продвигающиеся по небу, стали ломаться у зенита и образовано нечто вроде шатра с вершиною в зените. Было наглядно и убедительно, что столпы ііатра—не что иное, как вырывающиеся в атмосферу в надиршм направлении потоки энергии, параллельные между собою —потоки корпускул, вызывающие свечение разреженного газа Столпы с CB бывали светлее северо–западных; по яркости стслпы меняли свой порядок, а также меняли и свое место на небе В CBC стороне наряду с голубоватыми столпами появилось обширное по пространству (по телесному углу зрения) интенсюно красное, малинового тона, свечение, как бы легкое и прозрачное облако. Длина его раза в 4—5 превышало ширину и направление по дуге круга высоты. Все свечения стали особенно киво и быстро перемещаться и менять свои яркости, несколько напоминая зарницы. Затем столпы разрушались, образуя плэские, поставленные на ребро световые облака. Далее эти облака еще более вытянулись к земле в виде световых завес, прихотливо извивающихся и красиво драпирующихся крупными свободными складками. Строение этих завес было столбчатое, словно вся ткань их была гофрирована. Цвет завес был зеленый, причем кверху яркость убывала очень постепенно, книзу возрастала, чтобы оборваться резко. Завесы сильно и быстро колебались, как бы сотрясаемые ветром, складки перемещались, пробегая вдоль завесы, вся картина с большой быстротой изменялась. Появилось на нижней границе зеленого свечения оранжевое окаймление, краснооранжевое, заревого цвета. Движение стало еще интенсивнее. Некоторые складки делались составными—тройными, пятерными и очень широкими, почти во всю ширину завесы. Когда свечение верхних частей завесы ослабевало, то оставалась сильно извивающаяся светлая змея. Хотя все эти явления разыгрывались по всей северной части неба, до зенита и далее, от 3 до В, но особенно сильно—в сторону В, где были более ярки, более разнообразны и более изменчивы. От 9*/ до 10 ч. вечера (по зональному времени) сев. сияние светило особенно красиво. Затем оно стало меркнуть. Завесы распались на клочья, свечение уменьшило свою яркость. В I ч. 30 мин. я вышел взглянуть на небо. В северной части виднелись характерные светлые облакообразные массы, похожие на облака, освещенные луною, но светившиеся изнутри. Вместе с тем и иебо стало значительно темнее, так что эти облака выделялись особенно отчетливо и контрастно. —Описание сев. сияния нарочно сделал тебе подробнее, т. к. наблюдения этого рода нашо накоплять и закреплять. Ведь в литературе, несмотря на тьксячи наблюдателей сев. сияний, все же чень немного достаточно отчетливых рассказов о них. К больному сожалению не мог сделать наблюдений магнитных, за неимением буссоли. 1937.1.11 —12. После того сияния последоал ряд новых, почти каждый день, то слабых, в виде светлой дуги—над горизонтом, то сильных, когда эта дуга и [нрзб.] іыбрасывает из себя столп. — Постоянно думаю о маленьком, яалею, что не вижу сны о маленьких. 1937.1.13. Сижу по обыкновению ночь. Вот и старпй стиль привел новый год. Знамения его дня меня не веселят: видел сегодня бабушку вашу—мою маму, в грустном виде; смотрел на северное сияние, величественное, но над чернейшім, вероятно тучевым, сегментом; слушаю завывания ветра. Jh. и все как‑то тревожно и уныло. Если под радостью разуметь не чувство восхищения, а встречу какого‑то добавка к жизні, то единственною моею радостью был маленький, как новый в мире. А все остальное в лучшем случае не слишком ущербно. Конечно, — и за это надо быть благодарным. Однако при мысли о недостающем то что есть бережешь скорее с боязнію, чем с радостью. Скажу лишь, что точка внутренней опоры на мир у меня давно уже сместилась с себя на вас, или точнее в вас. Поэтому единственное, чего хочу, по настоящему, чтобы вы с мамой были довольны и пользовались жизнью и чтобы было сознание ее полноты и ценности. Целую крепко всех вас. Маме и другим напишу после. Кланяйся Наташе. Навигация прекратилась, когда‑то еще это письмо дойдет до назначения. Целую тебя, дорогой. Будь здоров и заботься о себе. 1937.1.8—9.№ 87. Соловки. Дорогой Кирилл, сегодня у нас выходной день (наши не совпадают с вашими, т. к. у нас 7–дневный круг), я решил отоспаться за многие бессонные ночи. Ho странный был сон, м. б. потому что небо ясно и ветра нет, м. б по дню; несколько раз засыпал, и всякий раз видел дорогое и любимое, однако тревожно. Видел свою мать с маленькими, причем образы моих братьев и сестер, когда они были маленькими, сливались с вашими, в том же возрасте. Мать свою видел не в теперешнем виде, а в давнем, батумском, когда она была еще молода. Ее считали очень красивой. Помню, в Батуме был инженер Орлов; жена его считалась очень красивой. На бульваре, куда нас водили гулять, между няньками постоянно возникал спор «какая барыня красивше»—Флоренская или Орлова. Кажется, первенство оставалось за мамою, но у нее был недостаток, она не любила нарядности и одевалась весьма скромно, в духе 70–х годов, а M‑me Орлова тратилась на туалеты и ходила во всем необыкновенном. Один из ее аттракционов (для мешп) была ее шляпа—сплошь покрытая чучелами колибри. Само слово колибри приводшо меня в детстве в холодный восторг и вызывало священныі трепет. Ведь оно связывалось с представлением о тропичессих странах, которыми я бредил, о морских путешествиях, о іапахе необыкновенных растений. И вот, на голове сплошные юли бри. Впрочем, сама Μ–me Орлова мне чем‑то весьма не іравилась, не могу понять—чем именно, и я ей этого ненравіщения не прощал даже ради колибри. — Мне так хотелось, чт<6ы у нас в доме было колибри, что я приставал к родителям, что бы они завели дома шляпу хотя бы с одним колибри. Мамана это никак не шла, по своему ригоризму и скромности. Тетя Юля, меня баловавшая, решила уступить. Мы пошли вместе < нею покупать чучело. Дело было вечером, осенью. Выбираіи, выбирали, наконец выбрали. Продавец завернул чучело эчень нежно в бумагу и предупреждал, чтобы несли осторокно, чтобы не помять птичку. Нести конечно захотел я сам, единственный заинтересованный в нем. Нес двумя пальцами за кончик пакета. Приходим домой—оказывается пакет снизу развернулся и птичка упала. Так ее и не нашли. Я очень плакал, но делать было нечего и денег на вторую птичку у нас не было. —Потом видел я сегодня во сне своего отца. Он был печальный и одинокий. Говорил, что живет совсем один, что все отошли от него и забыли его, что одному ему трудно справляться. И как‑то, не могу вспомнить как именно, эти упреки направлены не столько на нас, детей, сколько на вас, внуков. М. б. тут, во сне, вспыхнула моя тайная мысль и печаль, что вы рістете не вспоминая деда, а он как любил бы вас и как радоваіся бы вам. Очень нехорошо, и в отношении его, и для вас слѵшх. Бабушки, обе, не любят говорить о наших отцах, потому что им печально вспоминать о прошлом. Мама, твоя, не говорит, потому что сама не знала их и ей, пожалуй, нечего сказать. Ho дело вашей активности восстанавливать конкретные штрихи ото всех понемногу, чтобы сделать дедов близкими себе и живо представлять их и почаще вспоминать. Это и ваш долг и ваш расчет, ибо жить с пустотою в прошлом скучно и некультурно. Маминово отца Мих. Фед. я не знал, но мне представляется он очень приятным и доброкачественным. Когда хоронили дядю Мишу, то могилу вырыли для него так близко от отцовской, что гроб сбоку обнажился. Я спустился в могилу, поцеловал гроб и взял щепочку от него на память.