Павловне
Павел Александрович Флоренской
Список № I, Д. I
1935.ІѴ.6—7. Соловки № 15 Дорогая мамочка[2203 — Так как отсутствуют письма П. А. Флоренского за вторую половину апреля (№ 13 и 14), приведем отрывок из письма Р. Н. Литвинова от 23.111.1935 г.: «…в нашей лаборатории мы взяли большую проблемную тему о комплексном использовании водорослей и занимаемся ею с утра до поздней ночи. Я занимаюсь в основном конструированием и постройкой лабораторной аппаратуры и электрохимическими процессами. Приходится все делать из ничего, что неприятно, но зато когда это удается, то становится хорошо. Общество. Я уже тебе писал, что очень подружился с одним московским ученым… Живем мы с ним в одной комнате, но это делает разговоры более частыми и интересными. Действительно, это хорошая компенсация многих неприятностей. Он очень близко знал гсх литературных светил, которыми мы в свое время увлекались, и рассказывает про них очень интересные подробнбети. Кроме того, он часто говорит со мной на темы научные, из области точной науки, в которой он глубоко разбирается, а иногда касается и не точной науки. В общем, эго дает мне в отношении научного общения во много раз больше, чем я получил за все время работы в университете от своих товарищей… В отношении поэзии наши вкусы совпадают абсолютно, хотя в отношении Фета мы не сторгсвались. Он чувствует в нем струи, родственные по крови Гейне, чего я никогда не ощущал. Он крупный математик, и это я использую, посещая его лекции в кружке ИТР». —202.], только что вернулся с заседания, на котором наша «водорослевая бригада» делала отчетный доклад по работе за истекший месяц. За чаем сообразил о наступающем, точнее уже наступившем, т. к. сейчас 2–й час ночи, дне твоего рождения. Поздравляю тебя, хотя и с опозданием. Давно думал об этом дне, но мне казалось, что он еще далек, и наступил неожиданно. Вреля за работой идет так быстро, что неделя мелькает за неделек и, когда наступает выходной день, кажется, будто прошлый вьходной был только вчера. Все дни похожи один на другой и различаются лишь содержанием проделанной работы да получением писем от вас. ІѴ.12. He дописывал это письмо, т. к. не бьио списка с разрешением на дополнительные письма, а с другоі стороны все ждал известий от вас. Ho теперь список уже объявлен, а ждать с письмом не приходится, т. к. при задержке оно может совсем застрять. Безпокоюсь о том, как ты живешь и как твое здоровье. Сегодня мы угорели, болит голова, и я вспоминаю детство—у меня всегда болела голова, когда мы жили в Батуме, и я не знал, что делать от головной боли. Потом это совсем прошло и я вообще не знал, что такое головная боль, кроме случаев угара. При случае спроси у Оли страницу, написанною мною на БАМ’е с описанием Батума — там изображены мои детские впечатления, навсегда закрепившиеся в памяти. Ни одно место не оставило во мне столько теплых воспоминаний, как Батум, старый Батум 80–х годов, когда он был еще неустроенным и жалким. Теперешний Батум, под Ниццу, уже потерял свой аромат и своеобразие, да и море далеко ушло от бульвара. Хорошо помню, как старик Ахмед переносил меня через речку, как собирал я ягоды салсапарели. Ясно помню, до полной отчетливости, как папа насаждал сад в Аджарисхали при инженерной сторожке. Помню ковры фиалок и цикламенов, которые я собирал до изнеможения. Помню запах папоротников, мне всегда очень нравившийся. Помню громадные букеты азалий и рододендронов, которые мы вставляли вместо фонарей в фонарные гнезда фаэтона. Помню болотные незабудки, которые брались с корнями, а потом раскладывались дома на блюдах с водою. Лет б тому назад я был в Аджарисхали и почти не узнал его. Это обстроенный поселок, в котором очень мало поэзии. От сторожки остались одни развалины. Сад заглох и попросту не существует. Мальчики, кажется, не получили от Аджарисхали никакого впечатления, а Васюшку я едва уговорил сняться на приступках сторожки, бывшей когда‑то предметом моих мечтаний. Все проходит, но все остается. Это мое самое заветное ощущение, что ничего не уходит совсем, ничего не пропадает, а где‑то и как‑то хранится. Ценность пребывает, хотя мы и перестаем воспринимать ее. И подвиги, хотя бы о них все забыли, пребывают как‑то и дают свои плоды. Вот поэтому‑то, хоть и жаль прошлого, но есть живое ощущение его вечности. С ним не навеки распрощался, а лишь временно. Мне кажется, все люди, каких бы они ни были убеждений, на самом деле, в глубине души, ощущают так же. Без этого жизнь стала бы безсмысленной и пустою. — Тифлис совсем не оставил во мне радостных впечатлений. После батумской природы он казался мне безжизненным, жара меня угнетала и обезсиливала. Когда я, несколько лет тому назад, снова попал в Тифлис, и притом в самое пекло, я был крайне удивлен, насколько он приятнее того, что я думал о нем в детстве, а картины природы, например к Черепашьему озеру, показались величественными и очень живописными. Мы ходили тогда на Черепашье озеро с Георгием. Кстати, напиши, как живет Лиля со всем своим потомством и что делает Георгий. Ботанический сад, правда совсем переустроенный, увеличенный и разросшийся, стал очень интересным и живописным. Ho, пожалуй, особенно живо вспоминается мне наша квартира на склоне Давидовской горы. Ясно вижу столбы деревянные, источенные червями, вспоминается точильщик ножей, меня очень напугавший, вспоминается, как прививали оспу Люсе и мне, как тете Соне делали операцию ноги и выносили таз с окровавленной водою. Впрочем, оспу прививали тогда, очевидно, весьма основательно, т. к. следы прививки до сих пор сохраняются у меня на левой руке. Помню и то, как родилась Люся и как папа показывал ее мне в первый раз. Гимназия, в целом, не оставила во мне никаких радостных воспоминаний, она мне казалась чистою потерею драгоценного времени, элементарною и скучною, хотя конечно я многим ей обязан. Ho, оглядываясь назад, скажу, что не хотел бы снова пережить ее: единственное содержание за это время было когда я оставался сам с собою, в природе или за физическими приборами. Целую тебя крепко, моя дорогая мамочка, береги себя и будь здорова.
Дорогой Васюшка, наконец‑то получил от тебя письмо. Ты правильно пишешь о происхождении многих минералов при температурах вовсе не таких высоких, как это принималось раньше. Однако надо думать, что и принимаемые в настоящее время температуры их образования будут еще снижены, за счет давлений и длительности образования. Два примера тут особенно поучительны. Один — образование кристаллов кварца со включениями нефти, которые привез Кирилл: можно быть уверенным, что они возникли при температуре не выше 150—200° Другой пример—слюды. Вероятно ты знаешь о получении синтетического мусковита из геля—смеси гидрата окиси ал- люминия и кремнекислоты, с небольшими добавками растворимых солей калия и др. Сообщение об этом синтезе было напечатано в «Die Naturvissenschaften» за 1932 г. Синтез произведен в водной среде при температурах порядка, если не ошибаюсь, 150—200°, но под большим давлением, из водной среды.
В свое время я предпринимал шаги к повторению этого синтеза и намеревался разработать условія получения крупных кристаллов мусковита. Припоминается еще пример, из моих работ: графит из мариупольских гнейсов эбнаруживает своеобразные дифракционные круги на лауэграмѵіе, отсутствующие в лауэг- раммах других подобных же графитов. Ho после прогрева мариупольского графита до примерно 100° с чем‑то эти круги исчезают и лауэграмма мариупольского графита ничем не отличается от лауэграмм прочих, с того же размера кристаллами. А это значит, что данный графит, как и все гнейсообразующие минералы, возникшие при его образовании или метаморфизи- ровавшиеся, при процессе образования гнейса и далее не претерпевали нагрева свыше, примерно, 100° (не помню точно числа, но порядок его верен). Итак слюды гнейса образования гидро- пиезо–термального, но не магматического. Ho, далее, чем по существу отличается гранит от гнейса? Только неупорядоченной текстурой слюдяных пластинок и других неравноосных кристалликов. Следовательно, отличие генезиса его от генезиса гнейсов надо искать в различии давлений, а не в чем‑либо ином: на гнейс действовало одностороннее давление, а на гранит— всестороннее. Это возможно в том случае, если образующая гнейсы материнская масса была не жидкой, а пластической полутвердой, тогда как для гранита предполагается состояние материнской массы более близкой к жидкому, —хотя оно вовсе не должно было быть непременно жидким в собственном смысле слова. Поэтому следует думать, что температуры образования гранитов действительно выше, чем гнейсов, но нет надобности считать ее весьма высокою, м. б. это несколько сот градусов. Ведь речь идет не о плавке гранита, уже сформировавшегося, а о некотором сжижении водной массы, вероятно с большим содержанием минеральных коллоидов, весьма пластичной, жидкопластичной, вроде кала либо грязи. Вернер, живший в начале XIX в. и в свое время жестоко обличаемый Л. Ф. Бухом, оказывается в XX в. более правым, чем его слишком горячий противник. IV.9. Идет весна, снег тает, вероятно скоро, на днях прекратится аэропланное сообщение с материком и не будет в течение месяца, б. м., налажено пароходное. Поэтому писем от меня долго не будет, скажи об этом маме. Отчасти в связи с этим хочу тебе написать, чтобы ты помнил: знай, что я душою всегда с тобой и считаю тебя частью себя самого; поэтому что бы ты ни делал, не считай себя виноватым предо мною и помни, что я от тебя никогда и ни за что не отойду, хотя бы тебе казалось обратное. Хоть с этой стороны будь спокоен, мой милый. Меня часто угнетает мысль, что в детстве я стеснял тебя и причинял огорчения, хотя и хотел для тебя только хорошего. Вспоминается, как мы жили на квартире у Озеровых в Загорске [2204 — У Озеровых на Штатной улице (ныне ул. Академика Фаворского) в Сергиевом Посаде Флоренский жил в 1910—1915 гг. до приобретения дома на Дворянской (Пионерской). —206.]. Ты приходил ко мне в кабинет, снимал с полки все книги, которые мог достать и строил дом из них, а мне хотелось приучить тебя уважать книгу и я сердился. И еще: помнишь, был толстый греческий словарь в красном переплете. Корешок его был с одной стороны оторван, ты приходил и начинал раскачивать этот корешок, который почему‑то тебя очень занимал. А я боялся, что ты его оторвешь совсем, с казенной книги, запрещал тебе возиться с ним. Так жалко теперь, что мешал тебе пользоваться тем немногим, что было доступно. А теперь рад бы отдать все, что было и что есть, лишь бы доставить немного радости, но время
